для его карьеры деталь о наших отношениях с полицейским Григорием Обновленным. Агент стал яснее понимать, почему именно у него нашла приют женщина, как было впоследствии установлено полицией, — посыльная партизанского отряда. Малаховский сделал вывод: Обновленные — соучастники партизан, и с этой новостью поспешил на доклад к шефу. Но тот встретил его весьма неприветливо.
— Вы мальчишка, Малаховский! — крикнул на него Вознюк. — Столько времени тянете нитку с клубочка, а распутать его не можете. Из-под вашего носа ушли большевистские агенты, а вы шатаетесь по улицам без толку.
— Разрешите? — трепетно залепетал Малаховский.
— Не разрешаю! Довольно! Давайте доказательства! Из-за вас господин Рау перестает мне доверять. Слышите? А это значит — я перестану доверять вам. Вас это не волнует?
Когда пыл начальника улегся, Малаховский доложил обо всем, что ему было известно о Григории Обновленном, и при этом ехидно добавил:
— С превеликим удовольствием сообщаю и такую новость. Бывшая домработница Измайловых утверждает, что жена Вячеслава Измаилова, Лина Семеновна и ее мать Ольга Моисеевна Первина, — всего-навсего… иуды. — Только подумать! А? — вопросительно посмотрел Малаховский на Вознюка.
— Ну… — замялся начальник полиции. — Не большой сюрприз для наших коллег. Все же… Ладно. Вы действуйте энергичнее! Идите!
Вознюк бросил все дела и поехал к начальнику отдела гестапо подполковнику Рау. Он не сразу попал к нему на прием. Украинец и здесь должен был ждать, дабы знал, кто хозяин на этой земле. К Рау входили и выходили вышколенные офицеры, а Вознюк все сидел, нервно перебирая пальцами спички в коробке. Наконец и он удостоился чести переступить порог кабинета фашиста.
— Мы сами займемся Измайловыми, — коротко сказал Рау. — А вы наведите порядок в городе. На улицах подпольщики расклеивают листовки, стреляют в наших офицеров, топят людей, преданных великой Германии, а вы успокаиваете — «все в порядке». Нет, если взялись помогать райху, так помогайте. Не на словах, а делами. Вы меня поняли, господин Вознюк? Работаете вы плохо. Очень плохо! Над этим вам стоит призадуматься! Рекомендую!
— Слушаюсь!
— Вы поняли?
— Так точно!
— Идите!
По приказу Рау гестаповцы отправились по указанным адресам.
Василий Обновленный с утра был в бодром настроении. Ему чертовски везло. Открытая им с разрешения немцев пивнушка приносила приличный доход. Теперь он мечтал о солидной фирме или большом ресторане. А почему бы и нет? Ведь он прослыл преданным германской империи человеком. Василий надеялся на сочувствие и поддержку немцев в осуществлении заветного желания.
Резкий стук в дверь прервал приятные размышления Обновленного. «Как нахально стучат!» — возмутился он и подошел к двери.
— Кто там?
— Открывай!
Вошли гестаповцы. Впереди оказался среднего роста капитан. В руках он держал коричневую папку.
— Обновленный Василий? — Убедившись, что перед ним действительно тот, кто его интересует, скомандовал: — Арестовать!
— Меня? За что? — растерянно лепетал Василий.
— Молчать! Оружие есть? Сдать! Обыскать квартиру! Выходи!
— Это явная ошибка, явная ошибка… — завопила жена Василия Клава. — Мы ваши друзья! — старалась она убедить гестаповцев. — Наверное, вам нужен брат Василия — Григорий Обновленный?
Гестаповец грубо оттолкнул Клаву.
— Будьте спокойны, не уйдет и ваш Григорий.
Василия вывели на улицу, втолкнули в черную автомашину. Все, кто стал невольным свидетелем его ареста, видели его испуганные, часто мигавшие глаза и трясущуюся нижнюю губу. Весь его жалкий вид вызывал отвращение. Люди по этому поводу судачили: «Не бей в чужие ворота плетью, не ударили бы в твои дубиной».
С Григорием Обновленным гестаповцы обошлись строже. Ему приказали стать у стенки с поднятыми вверх руками, а в это время в квартире производился тщательный обыск.
— Давно знаете Струтинскую? — тут же, в квартире, строгим тоном спросил гестаповец.
— Такую не знаю.
— Она останавливалась у вас? Припомните!
— С такой женщиной не встречался.
— А с ее сыном? Тоже не встречался?
— Нет.
— Врешь!
После обыска Григория закрыли в машине и увезли.
Два брата по-разному вели себя на допросе в гестапо. Григорий решил все отрицать и тем самым не дать повода для малейших подозрений. Допрос вел лейтенант с широким, скуластым лицом.
— Стоит ли тебе объяснять, как следует себя вести? — уставился он на Григория. — Ты же знаешь! Говори! Сможешь с нами еще поработать.
— Я работаю честно в пользу Германии.
— А связь поддерживал с партизанами тоже в пользу Германии? Ты забываешь, что если бы не мы, немцы, вас бы давно, продажные шкуры, уничтожили большевики. Грош вам цена! Отвечай!
— Я сказал правду, проверьте.
Лейтенанта бесила наигранность Григория. Он с силон ударил его по лицу. Григорий молчал.
Василий юлил перед палачами как мог. Он обещал изловить всех партизанских агентов. Только бы ему поверили, выпустили.
— Я доказал свою преданность фюреру, — захлебывался он. — В этом вы и в будущем убедитесь, если я…
Григория и Василия Обновленных отправили в ровенскую тюрьму.
19. Оправданный риск
На рассвете гестаповцы арестовали всю семью Измайловых. Виктора в эту пору дома не было. Зато здесь оказались артист Борис Зюков и учитель Николай Науменко. Оба они входили в подпольную партизанскую группу. Борис Зюков не раз выполнял сложные боевые задания. Вот и теперь пришел он к Измайловым обсудить план очередной диверсии против гитлеровцев в офицерской столовой. Подготовить и осуществить эту операцию должны были Зюков и Науменко. Было условлено, что после акта возмездия оба они уйдут в партизанский отряд.
Вечером они заждались Виктора. Наступил комендантский час, и они остались ночевать у Измайловых. Здесь их и застали гестаповцы.
— Кто такие?
— Знакомые, заигрались допоздна в карты, решили заночевать, — ответил Науменко.
— Документы!
Зюков и Науменко очутились в машине вместе с побледневшей Линой Семеновной, ее шестилетним сыном Игорем, Вячеславом Васильевичем и матерью Лины Семеновны — Ольгой Моисеевной Первиной. В тюрьме замка Любарта их разбросали по разным камерам.
Никто не подозревал истинной причины ареста. На исходе третьего дня на допрос вызвали Вячеслава Васильевича. Его обвиняли в том, что он скрывает и доме евреев.
— Каких? — недоумевал он.
— Вам лучше знать — жену и ее мать.
Вячеслав Васильевич слегка побледнел, но держал себя уверенно.
— Вы ошиблись, господин офицер.
— Наши данные надежнее ваших путанных слов. Предлагаю сознаться, в противном случае…
Три дня подряд терзали Измайлова допросами. Потом ему объявили: за укрывательство евреев — расстрел!
Вячеслава Васильевича вывели в тюремный двор, поставили у свежевырытой ямы.
— Сознаетесь?
— Вы ошиблись, господа, — повторил Измайлов.
Раздался выстрел. Но пуля не задела его. Что это значит? В ту же минуту Измайлова грубо оттолкнули от ямы и повели в камеру пыток. Здесь в его присутствии истязали двух заключенных. Надрывный, душераздирающий крик… Может ли человек перенести такой ужас? Вячеслав Васильевич потерял сознание и упал. Его привели в чувство. Все стихло. Возле него, как коршун, кружился гестаповец.
— Вам будет предоставлена адвокатская должность в юроде, но предварительно сообщите достоверные сведения о жене и теще.
Измайлов понял, гестаповцы не располагали точными данными, иначе бы они давно рассчитались с ним.
— Я прошу навести справки в Одессе о рождении моей жены.
Прошло два месяца. Из Одессы не поступило точных сведений об Ольге Моисеевне Первиной и ее дочери Лине. Прямых улик у немцев не оказалось. Но они по-прежнему держали в тюрьме всех членов семьи Измайловых.
…Виктор узнал о постигшем несчастье не сразу. В полдень на подводе он возвращался с работы домой. Решил пообедать перед тем, как поехать за грузом. Подъехал к воротам и заметил на балконе хозяйку дома. Она выбивала коврик. Оглянулась по сторонам и рукой сделала знак «уходи». «Значит, стряслась беда!» — решил Виктор. Ударив кнутом по остановившимся лошадям, он отъехал дальше.
«Что произошло? Живы ли все? Куда теперь?» Виктор оставил подводу во дворе, где должен был взять груз, а сам пошел по направлению к улице Ковельской. Вот и знакомый дом. На стук вышла среднего роста, с пышной прической Мария Александровна Барковская. Она знала Виктора с первого дня его приезда в Луцк. Познакомились за семейным столом у его брата Вячеслава Васильевича. По специальности Барковская была учительницей, преподавала в школе немецкий язык. Муж ее тоже учитель, погиб на фронте в первый месяц Отечественной войны. Тяжело перенесла Мария Александровна смерть любимого человека. Она поклялась отомстить за него врагу. На ее квартире иногда собирались подпольщики, а сама Барковская охотно выполняла их поручения. Неожиданный приход Виктора ее удивил.
— Ты, Виктор?
— Можно войти?
— Заходи! Что случилось?
— Случилось, да не знаю, что именно. — Виктор рассказал о предупредительном сигнале хозяйки. — Неспроста она так настойчиво махала рукой. Сходи и выясни, почему нельзя мне показываться дома.
— Сейчас.
Мария Александровна приоделась и пошла к Измайловым. У порога ее встретила хозяйка.
— Здравствуйте, дорогая, давно к нам не жаловали, я уже подумала — шить отказываетесь, — нараспев тянула хозяйка и моргнула.
— Нет, отказываться не собираюсь. Только немного приболела, — сориентировалась Барковская.
— Заходите, милая, заходите. — В комнате хозяйка шепнула Марии Александровне: — Всех арестовали, даже малыша…
— Обыск делали?
— Еще какой!
— Что-нибудь нашли?
— Кажись, нет. Все Виктора ждут. Полицаи, окаянные, сидят в комнате. Увидел Виктор у ворот, как я помахала рукой, понял.
— Спасибо за помощь. Пойду. — И во всеуслышание: — Не волнуйтесь, все пошью, дай только бог здоровье. А как муж, здоров?