Иванов выучил Владыку своей специальности — подносчика снарядов.
Медведь быстро усвоил свои обязанности. Правда, таскал он не настоящие снаряды, а болванки, и не во время боя, а на учебных тренировках. Снарядную болванку Владыка таскал с удовольствием. Подбежит к нише, где хранятся снаряды, схватит с полки специально положенную для него железную болванку и несет к пушке. У пушки он передает ее матросу, который вкладывает болванку в ствол и закрывает затвор. После этого, если бы был настоящий снаряд, можно наводить пушку на цель и стрелять.
Во время боя пушка заряжается настоящим снарядом. Поэтому надо быть осторожным. Таскать настоящие снаряды Иванов Владыке не разрешал.
Но однажды Иванов изменил этому своему правилу. Произошло это так.
Наш корабль вел бой с фашистскими кораблями. Сильный был бой! Вода бурлила от взрывов. Пороховой дым клубился над кораблями. Сверкали орудийные вспышки.
Вражеских кораблей было больше, и они окружили нас со всех сторон. Но мы не отступали. Наш советский военно-морской флаг гордо развевался на мачте. Настоящие моряки ни за что не спустят перед врагом своего флага. Лучше смерть, чем позорный плен.
Наши пушки метко били по врагу. Мы подбили один корабль противника. Он окутался дымом и огнем и начал поспешно удирать.
В это время несколько снарядов врага попало в наш корабль. Раздались взрывы. Многие матросы были ранены. Был ранен в ногу и Иванов. Он упал на палубу. Матрос, который заряжал пушку, тоже был ранен. Некому стало подавать снаряды и заряжать пушку. Пушка перестала стрелять. А враги только этого и ждали. Подошли они ближе и начали расстреливать наш корабль.
Очнулся Иванов, видит: дело плохо. Преодолевая боль, он подполз к пушке, ухватился за затвор и приподнялся. Но раненая нога не давала ему ступить ни шагу. Заряжать пушку он мог, но кто будет подносить снаряды? Что делать?
И тут Иванов увидел Владыку. Он, как всегда, спрятался за броню пушки и настороженно поглядывал по сторонам.
— Владыка! — крикнул Иванов. — Подавай снаряды. Видишь, я ранен. Снаряды! Быстро!
Владыка понял своего друга, подбежал к нише, схватил снаряд и поднес к пушке. Иванов зарядил пушку и выстрелил. Дядя Федя ласково подбадривал Владыку, обещал после боя накормить вкусными пирожками. Владыка не пропускал мимо ушей обещаний дяди Феди и старался изо всех сил.
Еще один вражеский корабль получил повреждение. Наш снаряд угодил ему прямо в трубу: только куски полетели.
Тут на помощь пришли советские корабли и самолеты, и враг отступил.
После боя все моряки хвалили Владыку и угощали сахаром.
— Молодец, Владыка. Не струсил, не ударил в грязь лицом. Молодец! — говорили моряки.
Владыка удовлетворенно фыркал, с хрустом разгрызая куски сахара.
Почти целый килограмм сахара съел он на этот раз.
И правильно: что заслужил, то и получил.
К осени Владыка превратился в большого медведя. Ходил он важно, задирая голову и сердито посматривая по сторонам. Иногда метался по палубе, тревожно ревел.
Играть с ним было уже опасно. Настало время прощаться с Владыкой.
Однажды, когда корабль стоял у берега, подъехала автомашина с железной клеткой в кузове. Все моряки догадались: приехали за Владыкой из зоопарка.
Жалко было расставаться с медведем. Каждый из нас в последний раз угостил Владыку, кто чем: сахаром, пирожком, конфеткой, апельсиновой коркой.
Медведь тоже чувствовал, что наступило время разлуки. Он глухо ревел, поднимался на задние лапы и опускал голову, точно кланяясь морякам.
Иванов в последний раз обнял своего любимца. Потом заманил его в клетку. Машина тронулась. Владыка поднялся во весь рост, ухватился лапами за прутья клетки и заревел.
Матросы помахали ему бескозырками.
— Прощай, Владыка! Мы встретимся еще. Победим фашистов и побываем у тебя в гостях, в зоопарке. До скорой встречи!
…И вот я стою в зоопарке у клетки Владыки и вспоминаю обо всем этом Обидно, что Владыка не признает меня. Зазнался, что ли? Нехорошо, Владыка, нехорошо!
Петушок
Вы знаете нашего Петра Петухова? Парень он, как известно, неплохой. Но прозвали его «Петушком» недаром. Уж очень все ему кажется нипочем. Конечно, в двадцать лет кто не петушится? Но он меры не знает: все я — да я! И это могу, и то! Службу, правда, правит хорошо — способностями не обижен, да и специальность свою — корабельного писаря — знает. Но зазубринка — гонорок. На корабле, верно, врать не стану, не петушится, но на берегу, особенно среди девушек, прямо так и рассыпается в мелкие брызги, как морская волна у мола. Словечка попросту не скажет — все с вывертами на «морской» лад. Обыкновенный человеческий нос у него — «румпель», глаза — «иллюминаторы», земля — «палуба», корабль — «коробка», море — «лужа»… Послушаешь его, так и океан — не океан, а суп с фрикадельками в тарелке. Да, человеческая слабость… А парень он хоть куда! Роста среднего, собой крепкий и стройный. В движениях быстрый и решительный. Волосы каштановые, а брови — темные дуги. Погоны на плечах — что птицы на утесах. Многие девушки вздыхают по Петушку. Правда, он не озорует, ответственных обещаний не дает, но головы кружить девушкам любит.
И что бы вы думали — именно с девушкой и связана одна неприятная для Петушка история.
Как-то в солнечный воскресный день уволились мы с корабля на берег трое: Петушок, я и минер Лухманов, человек вполне положительный.
Петушок сразу сел на своего конька:
— Генеральный курс на матросский парк. Строй — «фронтом»! Полный вперед!
Ну, идем строем; ленточки развеваются, воротнички вздуваются парусом.
Пришли в парк, а Петушок опять за свое:
— Шары на стоп! Осмотреться! Приготовиться к тралению под девизом: «Очистим черноморские воды от заржавевших мин!» — Руки потирает и смотрит вокруг этаким гоголем. Не нравятся мне в Петушке все эти «мины» и «шары», но я молчу. Бесполезно говорить, не пронимают его обыкновенные слова. Продвигаемся, значит, потихоньку по берегу, а Лухманов все теснит нас и теснит ближе к пляжу, к лодочной станции, и уговаривает:
— Пойдемте туда. Не пожалеете!
А у самого глаза смеются и на губах хитринка. Мне все равно, куда идти, а про Петушка и говорить не приходится — ничего не слышит и не видит: собой занят, красуется.
Лухманов говорит Петушку:
— В прошлое воскресенье я там одну девушку видал… Вот это да!..
Петушок загорелся:
— Где?
— Вон там… О, да она опять здесь. Только заранее говорю: у тебя ничего не выйдет.
Петушок голову вскинул.
— Ой ли! Нет таких бастионов… — и вдруг осекся, посмотрел пристально вперед и уже совсем тихо сказал:
— Бывает, конечно… Но у меня..
И совсем умолк.
Глянул и я.
Вот даю вам слово, что не специально придумал для романтики, а как было, так и рассказываю. Стоит она — легкая, как ласточка, в голубом купальнике, и смотрит на море. Волосы кудрявые ветер шевелит. Глаза — бирюза. А когда на розовых губах дрогнула улыбка, так зубы ее и сверкнули, как море на солнце. Да… Подтянулись мы, осмотрелись, подходим ближе.
— Чудо, а не девушка! — тихо сказал Петушок.
А Лухманов подзадоривает Петушка, проникновенно так шепчет ему на ухо:
— Не про тебя… Не та мореходность.
В жар бросило Петушка от этих слов, вспыхнул он, сбил бескозырку на затылок.
— У меня-то? Захочу, и со мной она будет!
А сам, вижу, оробел малость.
— Ничего не выйдет. Не по тебе… И вообще — слаб, — жужжит на ухо Лухманов.
— Будет со мной дружить! — почти крикнул Петушок.
Тут я заметил, что девушка повела бровью, и понял, что эти слова дошли до нее. А Петушок приободрился и смело подошел к девушке.
— Доброе утро!
— Уже день, — равнодушно заметила она.
— На вас глядя, забываешь об этом.
— Вы всем такое говорите?
— А разве все такие, как вы? — улыбнулся Петушок.
Девушка смутилась, отвернулась. Ох, и язычок у этого Петушка. Ведет дальше наступление, осмелел и уже морские словечки ввертывает. Ну, думаю, не устоит девушка.
— Разрешите узнать ваши позывные: прошу «добро» на знакомство.
— Так сразу?
— В воскресенье разрешается, — уверил Петушок.
— Впервые слышу, — с сомнением ответила она.
— И притом, — продолжал Петушок, — военно-морская этика не находит в таком знакомстве ничего плохого.
— Но я не вижу и необходимости в нем.
— Но ведь и катастрофы не будет.
— Лично для меня — да, — загадочно ответила девушка и улыбнулась.
— В таком случае разрешите представиться: Петр Петухов. А это мои друзья. Тот, что по правому борту, — Иван Лухманов, корабельный литератор, гитарист и моралист. Любит читать военно-морские морали до зевоты и вообще философ. По левому борту — Фрол Рында, флагманский балалаечник — играет на балалайке, значит, неисправимый молчальник и беспросветная скромность.
Девушка засмеялась, протянула нам руку.
— Бригантина, — назвала она себя.
Петушок просиял.
— О, от вашего имени веет морской романтикой Признаюсь: я сам имею к этому делу прямое отношение. Сожалею, что век парусного флота давно закатился. А как прекрасно было! Бом-утлегарь-бакштаги! Бом-брамсели! Брам-стеньги! — одни только названия чего стоят!
— Бим-бом-брам, — засмеялась Бригантина. — Да, вы правы. Сколько в этих словах красоты, силы, движения! Бим-бом-брам — и словно ветер странствий над головой прозвенит.
Как-то сразу же после этих слов не понравилась мне эта Бригантина. Ну, думаю, сошлись два пустозвона — водой не разольешь. Лухманов молчит и ухмыляется. А Петушок держится козырем, снисходительно посматривает на нас, сыплет шутками, и гордость так и выпирает из него.
А Бригантина между тем приглашает нас на ял.
— Так давайте же походим под парусами, хлебнем соленого ветерка. Приятно с моряками пройтись! — И скок в ял. Уселась на корме, у руля, и кричит: — Команде в ял! Быстро, не мешкать!