оли Митро определил, что находится не дома, а в публичном доме мадам Данаи. Его догадку подтвердили крошечная комната с ободранными жёлтыми обоями, самые внушительные дыры на которых были прикрыты картинками, вырезанными из журнала "Нива", полинявшая занавеска на окне, домотканый коврик у порога и веснушчатая Матильда, безмятежно сопящая рядом. Митро поскрёб обеими руками гудящую голову, потянулся, взглянул на ходики. Было около полудня.
Вчерашняя ночь восстанавливалась в памяти плохо. Митро кое-как вспомнил, что честно отработал вечер в ресторане, взял несколько "лапок[76]" и, перед тем, как идти домой спать, заглянул к Данае Тихоновне с благороднейшей целью - вернуть долг, два рубля. У Данаи Тихоновны обнаружился капитан Толчанинов, Митро подсел к нему потолковать о грядущих скачках, потом откуда-то взялись Матильда, Аделька и толстая Лукерья, потом Даная Тихоновна выставила здоровую бутыль "брыкаловки", Митро выложил вечерний заработок, Толчанинов объявил, что платит за всех, Лукерья уселась за пианино… Ещё вспоминался женский визг, звон бьющихся стаканов и внезапно погасший свет. Ну, и всё…
Сев на кровати, Митро тяжело вздохнул. Утешение было одно: он точно знал про себя, что в подпитии не буянит и посуды не бьёт, а вполне благонамеренно укладывается спать - причём где попало. Стало быть, это Толчанинов спьяну опять форсировал Дунай и брал Плевну.
– Матрёна! Матрёна! Или как там тебя теперь… Матильда!!!
– Ась, ваше благородие?.. Ой, это вы, Дмитрий Трофимыч? Доброго утречка вам…
– Штаны где? Эй, тебя спрашиваю! Не смей набок заваливаться, чёртова кукла, где порты?!
– Да на вас же осталися, медовый мой… А остальное тамотка, на диванчике, где ихняя милость Владимир Антоныч почивают… Вы уж поглядите сами, а ежели чего, покличьте… "Ихняя милость" обнаружилась в большом зале, на зелёном диване рядом с пианино, где и храпела зубодробительно, уткнувшись лицом в облезлый валик. Вокруг дивана шла деловитая уборка: маленькая Аделька сметала веником осколки битой посуды, Лукерья, подоткнув юбку, тёрла тряпкой пол, сама хозяйка зашивала огромной иглой разорванную плюшевую скатерть. А на пороге, к крайнему удивлению и негодованию Митро, сидел Кузьма, который ловко прибивал на место отломанную от стула ножку.
– Кузьма!!! - рявкнул Митро так, что Толчанинов на диване перестал храпеть и заворочался. - Ты здесь что?!. Как?! Какого чёрта тут пасёшься, сопляк, вот я тебе сейчас… Даная Тихоновна! Да как ты его сюда запустила-то?!
Кузьма бросил стул и юркнул в тёмный коридор - только пятки мелькнули. Мадам Даная отложила иглу, сняла очки и спокойно сказала:
– Не шуми, Дмитрий Трофимыч. Всему своё время, - стало быть, приспело.
Это верно, что вы мальчишку женить собираетесь?
– Ну, говорил Яков Васильич… - остывая, проворчал Митро. - Только не решил ещё, на ком… Так шестнадцать лет жеребцу, самое время!
– Так прежде бы выучили его, что с женой сотворять, сваты недоделанные! - сердито сказала Даная Тихоновна. - Дитё не знает, с какой стороны что вставляется, а они его женить надумали! Пустые ваши башки цыганские, вот что я скажу!
– А потому что не дело это, - мальчишку дурному до свадьбы учить… – не очень уверенно заметил Митро.
– А у меня дурному и не научат! - возмутилась мадам Даная. - У меня все барышни порядочные, ни одна ещё в больнице не была, да вы и сами знаете…
– Какую дала-то ему? - помолчав, поинтересовался Митро. - Не Эльвирку?
– Скажете тоже… Эльвирка у меня на человека понимающего отложена.
Февронью попросила, барышня опытная, добрая, в теле, и с терпеньем большим.
– Да знаю, знаю… Заплатил он хоть?
– Не ведаю, Февронья ещё не выходила.
– Ты спроси у ней. Ежели Кузьма забыл от радости, так я заплачу. А что это весь пол в осколках? Не я, ненароком?..
– Не грешите на себя-то: Владимир Антоныч куролесили. Да не велик убыток, три тарелки да два стакана. Вот добудиться никак не можем, лежат, как вещество, и не шевелятся, хоть бы словечко извергнули…
– Сейчас извергнет. - Митро подошёл к дивану, наклонился и громко сказал:
– Владимир Антоныч, Пегас первый заезд взял!
– Чего?.. Кто? Пегас? Пряхинский? Вр-р-р-раки…- хрипло раздалось из-под диванного валика, и оттуда медленно выползла чёрная с проседью, взъерошенная, вся в пуху голова. - Митро?.. Ты откуда здесь? Кто тебе про заезд сказал?
– В газетах уж пропечатано. - невинно заявил Митро. - Вставайте, ваша милость, не то как раз все скачки проспите. Аделька, тащи рассолу!
Спасительный мокрый ковш с плавающими в содержимом смородинными листьями и укропом немедленно был принесён и употреблён во здравие. Потом охающего и ругающегося капитана со всем почтением препроводили во двор, где Митро вылил ему на голову три ведра колодезной воды, а Даная Тихоновна вынесла чистое полотенце.
– И давайте завтракать, господа. Надо, надо, и слушать ничего не желаю!
Я с господ по рублю не за одних барышень с постелью беру! Поднимайтеся, самовар уж принесли и калачи от Федихина!
Через десять минут Митро и Толчанинов вместе с хозяйкой и четырьмя проснувшимися барышнями сидели за длинным выскобленным столом на кухне. Вскоре пришла и Февронья - толстая белая девица лет тридцати с рябым, но милым, немного глуповатым лицом и встрёпанными спросонья рыжими кудрями. Митро потянул её за руку, сажая возле себя, и долго, обстоятельно вполголоса расспрашивал. Февронья смущалась, как невеста после брачной ночи, но отвечала толково, и Митро остался доволен.
– Я вчера на Цветном встретил Ганаева, жокея, так он советовал ставить непременно на Принцессу. - разглядывая на свет чай в стакане, вдруг задумчиво сказал Толчанинов. - Говорил, что выйдет первой, ему в конюшнях шепнули…
Митро откусил от тёплого калача, фыркнул с набитым ртом:
– Выйдет, дожидайтесь… Смотрел я третьего дня эту Принцессу. Ноги хорошие, а дых слабый, на первом же кругу отстанет. В прошлый забег сколько вы на неё угрохали, не припомните?
– Тебе что, фараон? - несколько смутился Толчанинов.
– Мне-то ничего… Только Арес вашу Принцессу на целый корпус обошёл.
– Арес сам обремизился в это воскресенье! Да мне ещё говорили, что Принцессу какая-то каналья напоила за час до скачек, так как же ей брать забег? А так на неё всегда выдача вполне приличная!
– Я вам, Владимир Антоныч, дело говорю - ставьте на Ареса…
– Воля твоя, не буду! Не может же он выигрывать седьмой забег подряд?!
Вот помяни моё слово, Арес - не настоящий англичанин, а полукровка с кабардой, и когда-нибудь это выяснится с большим скандалом!
– Ну, и как знаете. Ваши деньги на ветер. - зевнул Митро, такой же страстный игрок на тотализаторе, как и сам Толчанинов. И армейский капитан, и цыган не пропускали ни одних скачек, были лично знакомы с жокеями, знали все ипподромные секреты и могли часами спорить о скаковых достоинствах той или иной лошади. Правда, это не мешало Толчанинову раз за разом спускать деньги "под хвост" очередному фавориту. Митро тоже выигрывал редко, но надежды не терял, а в ответ на насмешки цыган бодро говорил: "Ничего, это всегда так бывает! Сначала проигрываешь, а потом раз - и всю выдачу возьмёшь! Бывали случаи!" Митро и Толчанинов с незапамятных времён были знакомы и даже дружны. Дружба эта началась ещё во время ухаживания молодого тогда капитана за Таней Конаковой, приходившейся Митро двоюродной племянницей, и получила неожиданное продолжение, когда Митро забрали в армию и он оказался на кавказской границе, в роте Толчанинова. Капитан немедленно определил цыгана-земляка в свои денщики, специально для Митро раздобыли гитару, и вскоре по вечерам чуть ли не весь полк сидел на квартире Толчанинова, с восторгом слушая цыганские романсы, а поскольку там было тесновато для всех господ офицеров, то Митро вместе с гитарой регулярно приглашался в офицерское собрание. Словом, все четыре года службы были для Митро весьма необременительны и мало чем отличались от его московских забот.
– Кстати, Митро, окажи услугу. - Толчанинов поставил стакан на стол. – Ганаев сказал, что у купца Рахимова захромал этот, как его…
– Янычар?
– Он самый. А Рахимов рассчитывал выпустить его в это воскресенье, там уже вложены немалые деньги… Может, заглянешь, посмотришь? Я знаю, вы лечите такие вещи.
– Лечить-то лечим, да мало ли там что… - притворно нахмурился Митро. – Ну, только заради вас схожу гляну. Это же на Татарской? Где залило всё?
– Ну-у, проплывешь как-нибудь…
– Вот режете вы меня всегда без ножа, Владимир Антоныч! - Митро одним духом допил остывший чай и поднялся из-за стола. - Спасибо, Даная Тихоновна… Февронья, тебе - особое благодарствие. Смотри только, мальчишку не привадь, а то будет бегать кажин день, и жена не занадобится…
– Эту осторожность мы всегда блюдём. - серьёзно сказала Февронья. - Вам бы и самим жениться надобно, Дмитрий Трофимыч, а то нехорошо, такой человек обстоятельный…
– Ну, тебя мне не хватало! - невесело хмыкнул Митро. - Мало матери… Всё, бывайте здоровы! Владимир Антоныч, я к вам ввечеру зайду, обскажу про Янычара.
Он подхватил со спинки стула потрёпанный картуз, пригладил ладонью лохматые волосы и вышел.
На улице, на берегу обширнейшей лужи, почти сплошь закрытой облетевшими со старой ветлы жёлтыми листьями, сидел Кузьма и с упоением дразнил старого гуся, собравшегося искупаться. Крякающий гарем гусака уже копошился в середине лужи, разбрызгивая коричневую воду и отлавливая червей, а его предводитель шипел и вытягивал шею, стараясь достать прутик, которым помахивал перед его клювом Кузьма.
– Оставь животную! - строго сказал Митро, и Кузьма, уронив прутик в воду, вскочил. - Иди домой, дух нечистый, спи, а то вечером как раз в ресторане захрапишь. Будет нам с тобой от Яков Васильича на орехи!
– Не, я спать не хочу. - заявил Кузьма. Помедлив, осторожно сказал, - Я с тобой пойду, Трофимыч, ладно?