На волне позитива я даже выползаю к завтраку, поддерживаю разговор с полными сил и энергии родителями, нахваливаю яичницу с беконом и целую Марса в оранжевый нос.
Но перед самым выходом вновь ощущаю приступ ломоты и озноба, и в груди поселяется липкий страх — кажется, мне все-таки нужна помощь.
Я наивно думала, что процесс заживления пошел, но температуру опять приходится тайком сбивать.
***
— «Девушка с волосами цвета льна»! — возвещает в микрофон наша завуч по воспитательной работе.
Я отсиживаюсь в закутке за сценой и стараюсь не обращать внимания на бледных суетящихся «ашек», которым вскоре предстоит станцевать энергичный танец.
Втыкаю в телефон и не сразу понимаю, что завуч объявила мой выход. А когда понимаю, от ужаса натурально темнеет в глазах.
Судорожно выискиваю в памяти мамину методику дыхательных упражнений, но уверенности они не придают.
Ничего вокруг не видя, вытряхиваю свои бренные кости на сцену и пару мгновений беспомощно щурю близорукие глаза.
В зале сидят учителя и директор, ученики и их родители. Все ждут моего выступления: кто-то со скепсисом или опаской, кто-то — со злорадством, кто-то — с любопытством.
Мамедова, положив голову на плечо напряженного, будто проглотившего лом Паши, надувает пузыри жвачки и смотрит куда-то поверх моего затылка.
Все же хорошо, что я не рассказала об участии в концерте своим абсолютно счастливым, беззаботным родителям. Если бы они были здесь — точно развернули транспаранты со словами поддержки, завалили букетами из папиных магазинов, а потом до скончания веков хвалились мной перед многочисленными друзьями семьи.
А я не люблю цветы. Вообще. Ну, разве что мать-и-мачеху.
Рядом с бледным, окаменевшим директором восседает эффектная блондинка лет пятидесяти, которая внешкой и стилем даст фору любой двадцатилетней девушке. От нее исходит уверенность, спокойствие и какая-то прибивающая к земле мощь, а еще она очень красива. Маша поразительно на нее похожа, а вот кобыла Алька, видимо, пошла в отца… Женщина разглядывает меня с неподдельным интересом, ее глаза искрятся.
Внезапно до меня доходит вся чужеродность происходящего, и внутренности сковывает окоченение. Какого черта я торчу на этом ущербном мероприятии, какого черта собираюсь делать?
«Играть на флейте, — напоминаю себе. — Выворачивать душу и становиться лучше».
Переминаюсь с ноги на ногу и набираю в легкие побольше воздуха.
Я играю, глядя сквозь стекла очков на привинченную к стене эмблему нашей элитной школы, но взгляд непроизвольно сбивается вниз, на знакомый логотип на черном фоне.
«Joy Division… Unknown pleasures»[11].
Неизведанные удовольствия.
Надпись на футболке.
Я едва не сбиваюсь, но онемевшие пальцы автоматически берут нужный аккорд. Коленки дрожат.
Баг развалился на стуле в последнем ряду и напряженно разглядывает меня. Из-под рукава черной футболки виднеется край эластичного бинта, перетянувшего его плечо.
Что он тут, блин, забыл?!
Запоздало припоминаю, что на праздник гимназии созвали еще и выпускников прошлых лет. Как это вылетело из моей тупой головы, если я сама оформляла пригласительные?..
Мама Марии и Альки оглядывается и машет Багу, тот отвечает ей кивком головы.
Сцена горит под моими ногами. Вдруг мной овладевают параноидальные мысли, что все присутствующие в курсе наших с Багом — ах нет, с Женечкой — отношений.
На финальных аккордах я все же путаюсь в собственных пальцах, лажаю и едва не умираю от ужаса и стыда, но мне все равно хлопают стоя.
Быстро кланяюсь и убегаю, прячусь в самом дальнем углу за сценой, падаю на скрипучий древний стул, и меня колотит лихорадка.
Я прекрасно слышу, что класснуха ищет меня, так как директор наконец-то дозрел до похвалы проблемной ученицы, и его жена хочет лично пожать мне руку, но не могу пошевелиться.
Может, и Женечка тоже хочет пожать мне руку?.. Ну уж нет. Это для меня будет слишком.
***
Незанятые художественной самодеятельностью одноклассники читают гостям доклады на экологические темы. Тихонько просачиваюсь в наш кабинет, прячу футляр с флейтой в шкаф с наглядными пособиями, забираю из гардероба парку и, на ходу накинув ее на плечи, предусмотрительно сматываюсь.
В коридорах, в холле и на крыльце все чисто, и я покидаю территорию школы незамеченной.
Весна все никак не разродится теплом, утренняя слякоть превратилась в гладкий лед, подошвы скользят. Снова одолевает озноб, ноги подкашиваются, но мне везет — подхожу к остановке одновременно с подъехавшим автобусом и ныряю в него.
Уже в салоне я замечаю, что в дверях, в двух шагах позади, стоит Баг. Очевидно, этот маньяк перся за мной от самой школы.
Выглядит он дерьмово — под глазами круги, лицо бледное, но щеки горят. Он болезненно морщится и закусывает губы. Ох, как он целовал меня этими губами…
Трясу головой и пытаюсь отойти подальше, на среднюю площадку, но неведомая сила хватает меня за шиворот и тянет назад, а в следующее мгновение я утыкаюсь носом в черную куртку, оказавшись в крепких, обездвиживающих объятиях.
Я не могу даже пискнуть — на следующей остановке напирает толпа, и нас все теснее прижимает друг к другу. От Бага исходит умиротворяющее тепло и согревает меня даже через слои одежды. Его парфюм пахнет ноябрем, чем-то несбыточным и прекрасным, успокаивает и утешает. Я смиряюсь.
— Эльф, разве законно отправлять в блок и пропадать? — шепчет Баг в мое ухо. — Ты же обещала не поступать так со мной.
— Просто… все это неправильно и мерзко, — выдыхаю я в его плечо, и он соглашается:
— Я знаю.
Противно сосет под ложечкой. До следующей остановки мы едем молча.
— Эльф, ты сегодня разорвала всех, — снова шепчет Баг.
— Неправда, но спасибо…
— Правда. Ты так горячо выглядела… Сыграй как-нибудь и для меня. Только для меня, ладно?..
Я пытаюсь отстраниться, но он сильнее прижимает меня к себе. И еле слышно шипит, словно от боли.
— Баг?
— М-м-м?
— Что с тобой? — Я поднимаю глаза и тут же попадаюсь на крючок его пугающе спокойного взгляда.
— Эльф, ты лучше скажи, что с тобой? Ты же снова это делала, да?
— А ты?!! Ты тоже? — Я кричу от злости и боли. На нас оглядываются, но мне все равно.
— Я — да, — тихо признается Баг и криво усмехается: — Так насколько же у тебя все херово, Эльф? Неужели настолько же, насколько и у меня?
Глава 18
Остановку Бага мы благополучно проезжаем и вываливаемся из автобуса на следующей.
— Составь компанию… — Баг хватает меня за рукав и тащит в аптеку, где затаривается физраствором, шприцами и ампулами с сильнейшим антибиотиком, системами для капельницы, перекисью водорода, спиртом и бинтами.
Кажется, это для Маши? Или, может, кто-то из его родственников заболел?
Меня снедает любопытство, но я не лезу.
Я — посторонняя, я никто. И свою остановку Баг проехал только потому, что ему нужно было попасть в эту гребаную аптеку.
— Где ты живешь? — спрашивает Баг, застегивая рюкзак. За нашими спинами захлопывается пластиковая дверь, налетает пронзительный ветер, на щеках пленкой оседает мартовская изморось.
— Вообще-то, это не твое дело! — напоминаю ему и собираюсь отвернуться, но Баг опускает ладони на мои плечи и, наклонившись, заглядывает в глаза:
— Просто провожу. Показывай дорогу.
Я судорожно соображаю. Родителей не будет часов до восьми — после работы они собирались в гости, а сейчас только одиннадцать утра. В моей комнате погром, кровать не заправлена, но в этом ведь нет ничего страшного — можно не приглашать его на чай с плюшками и просмотр фильмов.
Однако от запретной мысли, что мы будем наедине, в животе трепещет стая бархатных бабочек. Было бы неплохо, если бы он все же зашел…
Есть только одно но: при таком раскладе Баг узнает мой адрес. С его настойчивостью я больше никуда от него не спрячусь.
— Э-э-э… Баг, я не думаю, что это хорошая идея… — пищу еле слышно и убираю за ухо голубую прядь, но Баг неожиданно перестает быть милым.
— Показывай! — рявкает он, и я, вздрогнув, покорно бреду в сторону своей картонной девятиэтажки.
***
Баг аккуратно ставит кеды на полочку, вешает куртку на крючок и, безошибочно определив направление, проходит в мою комнату. Сшибая углы, ковыляю следом — мешает оцепенение, одолевшее меня в лифте от его близости.
— Круто, Эльф… Ты во всем талантлива. Никогда не бросай! — Баг с интересом рассматривает мои карандашные скетчи, развешанные по стенам, а меня шатает от нереальности происходящего и одуряющей, сбивающей с ног слабости.
Опускаюсь на кровать и приваливаюсь к изголовью. Зубы стучат, но я улыбаюсь.
— Баг… Пожалуйста, объясни, что ты имел в виду. Ну, в автобусе. Зачем лекарства? У тебя проблемы? Ты болен?
— Диагноз отсутствия радости… — вздыхает он, падает рядом со мной, сбрасывает на пол рюкзак и одним движением стаскивает с себя футболку.
Я тушуюсь, но в глаза тут же бросается повязка, приклеенная к его груди чуть левее середины, и пульсирующая краснота, выползающая из-под слоев марли. Еще одна повязка стягивает его плечо.
На его руках, груди, животе и спине я замечаю несколько тонких татуировок в виде надписей и витых орнаментов. А еще — бордовые, розовые и белые шрамы… Все виды боли на идеальном подтянутом теле. Я пялюсь и впадаю в прострацию.
На моей кровати сидит самый красивый и опасный парень на свете. Он словно видение, выпавшее то ли из светлого, то ли из кошмарного сна…
Меня поводит, и эта слабость не имеет ничего общего с моим плачевным состоянием. Она совсем другой природы…
Баг, стиснув зубы, отрывает от груди повязку. Порезы под ней глубокие, темные и воспаленные, их вид шокирует.
Я дергаюсь и разражаюсь проклятиями:
— Твою ж мать! Баг… Ты что, хотел себе грудную клетку вскрыть?
— Ага. — Он ухмыляется. — Думал, вскрытие покажет, что со мной не так.