— Она с нами! — И двое из ларца как по команде расступаются.
Я впервые ощущаю себя частью общности, и из груди неудержимо прет гордость.
Вслед за девочками прохожу в полутемный зал и сканирую взглядом присутствующих — яркую, необычно одетую, нетрезвую молодежь.
На сцене загадочно блестят микрофоны, гитары и барабанная установка, взад-вперед бегают люди в одинаковых черных толстовках с логотипом клуба, из колонок звучит моя любимая музыка.
Из помещения возле бара вываливаются Лось и Холодос — несколько человек их бурно приветствуют, те отвечают им взаимностью. Съеживаюсь и отступаю с дороги, но ребята, как ни странно, останавливаются и улыбаются:
— Привет, Эльф! — Они поочередно меня обнимают, и я тайком побольнее щипаю свой локоть. — Хорошо, что пришла!
Это изрядно смахивает на сон, и, как только друзья Бага переключаются на общение с другими гостями, я вынужденно прислоняюсь спиной к обитой бархатом стене.
Народ все прибывает и прибывает, но Баг не появляется. Он давно должен быть здесь, но его нет…
Остается всего четверть часа до начала выступления, но всем, кажется, фиолетово: Холодос у стойки опрокидывает четвертый шот и, шатаясь, отходит от бара, Лось взасос целуется с Яной.
— Это… Это нормально? — вылавливаю в толпе Ладу и спрашиваю заплетающимся языком, и та заверяет:
— Забей. Ванька даже мертвым отыграет свою партию.
Она тут же куда-то убегает, а я в сомнении качаю затуманенной головой. Никогда не пила водку, не рассчитала количество, и теперь, в тепле клуба, меня неотвратимо и катастрофически развозит.
Холодос уже мирно дремлет на кожаном диванчике в нише, и я скромно присаживаюсь с другого края.
Ваня открывает один глаз и улыбается — так искренне и радостно, что я не могу удержаться от вопроса:
— Вань, а где Баг?
— Баг придет, — морщится Холодос. — Он к Маньке поехал. Ей срочно понадобилась какая-то лабуда типа зеркальца и румян. Стерва, знает ведь, что у него концерт…
Значит, он сейчас с ней. От осознания хочется зареветь, но я вовремя собираю волю в кулак — это жизнь. Такова реальность, и я вроде как смирилась…
Но в тоне Холодоса явно слышится пренебрежение к Маше, и оно идет вразрез всем моим представлениям о девушке с волосами цвета льна.
— Холодос, я не совсем въезжаю… — Двигаюсь ближе, упираюсь локтями в колени и подпираю ладонями онемевший подбородок. — А это не перебор? Зачем он так с ней носится?
Ваня с усилием приподнимается, протягивает мне руку, и я на автомате ее пожимаю.
— Вот! Уважаю. Правильная позиция. Со стервами нельзя вести себя так, как он ведет себя с ней…
— А она стерва?
— Представь себе страшный отходняк, когда ты пришел на первую пару сразу после тусы… Или… отравление шаурмой из ларька. Или… Блин… — Он чешет репу и матерится. — В общем, даже все это вместе взятое намного лучше, чем пять минут в ее обществе.
— Тогда почему они поженились? — прорывает меня.
— Дурное дело нехитрое! — ухмыляется Холодос. — Баг знает ее с детства. Потом они в один класс ходили. Он всю жизнь ей в рот заглядывал: принцесса, фигли. Но идиллией там и не пахло: бывало, они грандиозно срались, он вылавливал ее бухую в клубах и страшно психовал. Но говорить ему хоть что-то по этому поводу бесполезно — Маша только пальчиком поманит, и он бежит к ней, как собака. Нас она называет пустоголовыми нищебродами и не снисходит до дружбы. Но мы с Лосем все равно завидовали Багу, ведь у чувака с пятнадцати лет был регулярный секс. В прошлом году они расставались, но потом опять сошлись, и Машу как подменили: она с удвоенными усилиями начала охаживать Бага и жестко ездить ему по ушам, мол, с презиком — не круто, ощущения не те. Он и повелся. Как только они залетели, Баг первым начал орать, что обязан жениться: «Ответственность, ответственность…» Ну, ты же знаешь, он с приветом. Но там еще кое-что… Папаша у него — суровый мужик с бандитским прошлым. Да и с матерью у Бага нехорошо… Блин, время-то уже подходит. Реально, где его носит? Сорри, Эльф, пойду звякну этому придурку.
Холодос достает телефон, с трудом поднимается и, шатаясь, отходит в место потише.
Полулежу на диванчике, кругом, куда ни глянь, потемки и хаос.
Пьяные мысли текут неспешной мутной рекой.
Несмотря на то что Баг меня послал, я улыбаюсь.
Ведь распрекрасная, недосягаемая, идеальная Мария неожиданно предстала совсем не в лучшем свете.
Глава 21
Стрелки часов над баром подползают к девяти, раздаются свист, крики и жидкие аплодисменты.
Лось и Холодос отрывают задницы от дивана и, чертыхаясь и растерянно оглядываясь на вход, плетутся к сцене.
Их тревога передается и мне. В отличие от собравшихся, я просекаю, что концерт под угрозой срыва.
Бага все еще нет, он не отвечает на звонки ребят.
Последние секунды до начала я отсчитываю сердцем, и, когда в зал влетает Баг — нараспашку и злой как черт, — едва не теряю сознание от испуга и облегчения.
Я вытеснила все мысли о нем, я почти сумела его забыть, но теперь убеждаюсь, что это не в моей власти.
Глубоко дышу, отступаю в полумрак, завешиваюсь голубой челкой. К счастью, Баг меня не видит.
Он скидывает куртку и швыряет ее парню в черной толстовке, отнимает у Лося пиво и в один присест опустошает бутылку, вешает на плечо гитару и подходит к микрофону:
— Ну что, чуваки! Я здесь с вами, чтобы забрать вас с собой прямо в Нирвану![13]
Когда он говорит эту культовую фразу, его лицо становится другим. Спокойным и светлым.
А дальше начинается настоящее волшебство: я своими ушами слышу живую музыку, принадлежащую одному из моих кумиров. И люди вокруг — все как один — понимают и разделяет мой восторг.
Я смотрю, как ребята играют. Они похожи на богов, честно. На небожителей, на настоящих рок-звезд. От Бага вообще перехватывает дыхание: с такой харизмой он смог бы завести огромный стадион. Поверить не могу, что этот человек держал мою руку в своей и стал первым, кто меня поцеловал. Он читал мои мысли и однажды даже спас от смерти…
Взбудораженная, раскрасневшаяся Янка тормошит меня за плечо и сует в руки запотевшую бутылку:
— Бармен сегодня — няшка. Пиво за счет заведения.
Благодарю ее, делаю щедрый глоток, еще и еще один, и восприятие времени и места вдруг растягивается, разрывается и разлетается на разноцветные лоскутки.
…Вот мы с девочками устраиваем под сценой дикие танцы, но на ней, кажется, играет уже другая группа, и играет довольно тухло.
…Вот ко мне приклеивается какой-то тип: у него прическа-ежик и коротенькая смешная челочка. Мать моя женщина, кажется, ко мне привязался классический представитель исчезающего вида гопников!
…Вот он затирает мне про какие-то «понятия», про мою прическу, цвет волос и поведение в целом.
…Вот он тянет ко мне свои грязные лапы и пытается схватить пониже спины.
…А в следующее мгновение я обнаруживаю себя на улице, Баг сидит на гопнике верхом и самозабвенно херачит тому кулаком в табло. Похоже, Бага переклинило, а я прыгаю рядом и исступленно ору:
— Выруби его, Баг!!! Выруби эту суку!!!
Неподалеку бьют морду кому-то еще.
Лада с Яной вытаскивают меня из заварухи, помогают надеть парку, обматывают вокруг шеи шарф, вручают очередное пиво и предлагают затянуться сигаретой, но я отказываюсь.
Я не умею себя контролировать и ненавижу такие минуты…
***
Наши выходят из битвы победителями: посрамленные гопники, матерясь и спотыкаясь, позорно сбегают и исчезают в мартовских сумерках, девчонки бросаются к парням, оценивают повреждения и прикладывают к их ссадинам и синякам влажные салфетки.
Баг зажимает пальцами переносицу, сплевывает под ноги и задумчиво рассматривает стесанные костяшки. Я обещала его не бросать, но подойти не решаюсь — так и стою в сторонке, кусая губу.
Лось, как самый взрослый и физически развитый, идет в ближайший магазин, а потом мы с песнями и громким смехом через весь центр премся в репетиционный гараж.
Из разбитой руки Бага на обледеневшую дорогу капает кровь. Он держится поодаль и не говорит мне ни слова, а я, задыхаясь от досады, с переменным успехом изображаю, что мне смешно и весело.
В гараже разбираем из пакетов пиво — на сей раз оно открывается, стоит легонько потянуть за кольцо, и я справляюсь с пробкой самостоятельно. Ребята включают обогреватель, усаживают Бага на стул, перевязывают его поврежденную руку и вручают гитару.
Баг покорно ее принимает, наигрывает перебором что-то до боли знакомое, и по первой же фразе я узнаю песню.
Это моя любимая песня…
Мама присылает эсэмэс с пожеланием хороших снов, спрашивает, как прошел день, и я быстренько отвечаю, что ложусь спать.
В самом деле, не признаваться же ей, что я напилась в сомнительной компании, а теперь сижу в уголке и стараюсь не отсвечивать. Потягиваю замерзшими губами безвкусное пиво и не смею посмотреть на краша с гитарой, а сердце то замирает, то выпрыгивает из груди.
В единственном окне за его широким плечом уже сгустилась черная ночь, парочки возле меня вконец захмелели и без стеснения лапают друг друга. Я опять ощущаю чужеродность, отчаяние, бессилие… и мечтаю исчезнуть.
Но не могу даже уйти — общественный транспорт уже не ходит, а денег на такси у меня нет.
«…Все дневные посты ночью выльются в пир,
И лишь твоя красота спасет уродливый мир…»[14] — чистым голосом выводит посторонний, повзрослевший, уставший Баг, и эта фраза напоминает его последнее сообщение, лишившее меня всяких надежд.
Между нами больше никогда и ничего не произойдет, и в подтверждение этого факта он весь вечер открыто меня игнорит.
Мне плохо и чудовищно одиноко, в ушах звенит, желудок каменеет, к горлу подкатывает тошнота.
Не в силах ее побороть, я вскакиваю, вырываюсь наружу и падаю на колени у гаражной стены. Мучительные спазмы сворачивают внутренности в узлы, рвота находит выход и хлещет даже из носа, а из глаз ручьями льются слезы.