Я посмотрела на Бага — он молча стоял рядом. Такой темный и нереально красивый, ну точно — баг.
Потому что посреди этой мерзости он улыбался, и его светлая улыбка никак не вязалась с полумертвым мартовским утром.
А еще потом, что он вообще появился в моей жизни.
Он достал из рюкзака выкидной ножик, ввинтил узкое лезвие в пробку и потянул. Откупорил бутылки, протянул мне одну, подмигнул и чокнулся:
— За тебя!
— За тебя, — быстро произнесла я и сделала огромный глоток.
Вино я пила и раньше: полбокала на Новый год, в компании своих сумасшедших родителей. Но утром на крыше, да еще и с почти незнакомым, слишком крутым для меня парнем — никогда.
Красное полусладкое оказалось клевым, только ноги вмиг ослабели, а Баг отчего-то стал совсем идеальным, ослепительным. У него даже фингал на лице смотрелся красиво — на сей раз без всяких шуток.
Я кинула рюкзак под задницу и села на него. Баг проделал то же самое со своим рюкзаком. И внезапно выдал:
— Зря ты не пришла в “Бокс”. Я ждал.
Я вздрогнула и чуть не захлебнулась от неприлично огромного глотка вина.
— Сам видишь… Дверь. — Его слова выбили меня из равновесия, но причину выдумывать не пришлось: расквашенный нос никуда не делся.
— Ага. А я после выступления тоже “упал”, — засмеялся Баг. — В “Бокс” иногда захаживают очень странные ребята. Словно своих злачных мест им мало. Их телки хотели медляков, а там мы со своим “love… love will tear us apart again…” («Любовь, любовь разорвет нас на куски снова» — цитата из одноименной песни группы Joy Division). Ну вот драка и оформилась. Ох, как жена на меня потом орала…
Шок вдарил в солнечное сплетение, я прищурилась, но мозг тут же любезно подсказал: “Тебе послышалось…”
Баг все также задумчиво взирал вдаль и, запрокидывая голову, глушил вино. Порывшись в кармане, достал мятую пачку и, щелкнув зажигалкой, прикурил сигарету.
И тут я увидела не его пальце кольцо.
Меня мгновенно развезло, руки-ноги вышли из-под контроля, пространство стало призрачным и закачалось, как лодка в шторм. Язык распух и начал жить своей жизнью, голос пропал.
— Баг, эй! Ты чего? Ты реально женат, что ли?! — то ли прошипела, то ли просипела я.
Баг щедро отхлебнул из горлышка, спокойно выдержал мой умоляющий взгляд и кивнул:
— Ну да. Я два месяца как женат. И еще через два стану папашей.
Видимо, я не смогла скрыть глубины своего офигевания, потому что он продолжил:
— Что? Мне восемнадцать, и причина была охренеть какой уважительной. Вот тебе уже есть восемнадцать? Тогда ты тоже можешь хоть курить, хоть спиваться, хоть вступать в брак.
— Фу! Нет!.. — Я попыталась улыбнуться, но, по правде, чувствовала себя выброшенной на берег рыбой.
Вот подстава. Что я вообще здесь делаю?..
— Скажешь, что нужно было думать головой, а не другим местом. Отчасти согласен. Но у нас с женой залет, подкрепленный обязательствами: мы знаем друг друга с раннего детства, вместе учились. Наши предки дружат, и свадьба была только вопросом времени, так что…»
Вот так. Кто-то всегда, всю жизнь одинок. А кто-то уже с рождения чей-то…
Грустно. И привычно.
Он не будет моим. Никогда.
«На глаза навернулись слезы безысходности, принятия и смирения.
Пора завязывать с мечтами, спускаться вниз, и мутный поток привычной серой жизни подхватит меня и понесет через пустоту к забвению.
— Знаешь, а ведь ты прав. Если бы я нашла, как это ни заезженно звучит, родственную душу, я бы тоже не стала ждать. Дай-ка. — Напоследок я протянула руку и забрала у него сигарету. Затянулась, и легкие взорвались от дыма, но мысль, что его губы только что прикасались к фильтру, не дала закашляться. — Мне уже есть восемнадцать. Исполнилось сегодня.
Услышав это, Баг оживился и решил сделать мне подарок. По-моему, он тоже надрался — суетился и настаивал, но подарить ему было нечего. И тогда он задрал рукав своей парки и снял с запястья один из потертых кожаных ремешков, обвивающих все его предплечье.
Мой взгляд на миг зацепился за бледно-розовые продольные шрамы и татуировки, но они быстро спрятались под черной тканью парки.
Баг бережно взял меня за руку и обмотал ремешок вокруг моего тонкого запястья. Его пальцы были холодными и замерзшими, в моих ушах звенело.
Он заметил на моей коже следы застарелых порезов и глухо пробормотал:
— Это нужно делать не так.
Я мгновенно ощетинилась:
— Знаю! Но я пока не собиралась. Честно. Мне просто надо было причинить себе боль. Только не говори мне, что это ненормально, ладно?..
Парень посмотрел на меня так странно — с невыносимой тоской и отчаянием, — что я заткнулась на полуслове.
Он не осудил. Даже не удивился. Немыслимо.
— Ну и как у тебя и такого загруженного придурка, как я, может быть столько общего? — тихо прошептал Баг, и я впала в оцепенение.
Его взгляд прожигал во мне дыры, утягивал в глубины несбыточных надежд, сожалений, боли…
“…Возьми мою жизнь и придай ей смысл.
Но ты же не можешь. Ты не можешь…”
В глазах защипало, я моргнула. Баг отвел взгляд и уставился в далекие серые дали за моей спиной.
А в следующую минуту подался вперед и прижал мою голову к своей груди.
Над нами возвышались выходы лифтовых шахт, телеантенны и мокрые провода, на которых отдыхали голуби и вороны. Баг грел мои руки в холодных разбитых руках, от него пахло чем-то неземным: ноябрем или мартом, сигаретами и морем, и дождем.
Время остановилось. Одиночество отцепилось от меня.
В его кармане зажужжал телефон, но я не реагировала до тех пор, пока его грудь под моим ухом не завибрировала от голоса:
— Да, Машуль. Привет. У нас пар не было. Да, я здесь, недалеко.
Я отпрыгнула от него в одно мгновение, честно. Схватила рюкзак, сказала, что мне пора. А он остался сидеть на крыше с бутылкой и сигаретой. Он только помахал мне и крикнул: “С днем рождения!”»
***
Вернувшись домой, я выпила мамины капли на травах и завалилась спать, а когда проснулась — начала убеждать себя в том, что утреннее происшествие мне просто приснилось.
Но теплый ремешок все еще обвивает мое запястье. Вот он.
Единственный и самый лучший подарок на мое восемнадцатилетие.
Глава 8
10 марта, пятница
Будильник бесцеремонно вторгается в беспокойный сон, тот теряет стройность и норовит отлететь, но я до последнего цепляюсь за невнятные образы и не желаю просыпаться.
За окном все та же серость, клочья туч и вороны, и грудную клетку переполняют сожаления и грусть, похожая на скорбь.
«Баг… Ну почему… Почему?..» — скулит внутренний голос, и горло сводит.
Но вместе с отчаянием по телу разливается едва ощутимое облегчение, заставляющее потянуться до разноцветных искорок в глазах.
Баг женат. Больше нет смысла ковырять эту рану. Сдохните, глупые мечты.
Пора вытирать сопли и возвращаться к своим баранам — в прямом и переносном смысле.
Подношу к носу зеркальце и с пристрастием изучаю отражение: синяки побледнели и подернулись нежной желтизной, отек почти сошел.
И это открытие вызывает бурную радость.
Пожалуй, даже хорошо, что я нахожусь в состоянии вялотекущей войны с одноклассниками: до конца занятий не будет возможности распустить нюни и начать себя жалеть.
Замазываю синяки крутым маминым консилером, надеваю очки, зачесываю вперед челку — если не приглядываться, заметить неладное невозможно. А приглядываться ко мне точно никто не станет.
Надеваю узкие черные джинсы, дурацкую клетчатую форму и парку, и вешаю на плечо рюкзак. Разрушая ботинками небо в лужах, топаю на остановку и намеренно сажусь в автобус другого маршрута — не хочу больше видеть Бага и тревожить больную душу тем, что не может сбыться.
Лучше уж лишних пятнадцать минут прогуляться по Центру.
***
В стенах опостылевшей гимназии ничего не изменилось, у меня же за дни отсутствия в очередной раз рухнул мир.
Вваливаюсь в сумрачный холодный класс, занимаю свой стул и устраиваю рюкзак на соседний. Я нарочно создаю неимоверный грохот, снова ловлю пристальный взгляд Паши и закипаю от раздражения.
Пялиться, посылать явные сигналы, но не предпринимать ничего из того, что могло бы нанести ущерб имиджу… Да катись-ка ты к черту, Зорин!
Алла и Наденька, оглушительно цокая высоченными шпильками и распространяя приторный запах духов, входят следом и тут же подваливают к моей парте:
— Эй, ну че, жива? В следующий раз мы тебя вообще уроем! — Девочки храбрятся перед свитой, но, судя по их бегающим глазкам, капитально обделались в понедельник. Им позарез нужно убедиться, что я не настучала на них кому-нибудь из взрослых, а еще — оценить степень повреждений и масштабы грозящих проблем.
Должно быть, в мое отсутствие сучки дергались от каждого шороха.
И я держу интригу: молчу, не поднимаю голову и вообще не реагирую на их присутствие. Раскрываю учебник и про себя повторяю параграф.
— Ты говорить разучилась, психичка? Или человеческую речь понимать? Кстати, клевый браслетик. Для лесбухи в самый раз, — цедит Алька и ржет как лошадь.
— Рада, что ты в теме! — улыбаюсь и картинно перелистываю страницу.
Серые бездонные глаза Паши вот-вот прожгут во мне дыру, но сегодня это уже не трогает.
***
11 марта, суббота
Ранним утром звонко щелкает замок, раскрывается входная дверь, раздаются грохот чемоданов и ор ошалевшего от счастья Марсика, завидевшего свою настоящую хозяйку.
Попытка уснуть в таких условиях не имеет перспектив, и я водружаю на нос очки. Зевая и щурясь, выползаю из комнаты и тут же оказываюсь в клубке крепких, пахнущих морозом объятий.