щев, добился назначения Председателем Совмина Украины, а потом и избрания членом Политбюро — в пику Шелесту и для уже предрешенной его замены».
Да, конечно, Горбачеву можно верить весьма условно, да, он никогда не был близок к Брежневу, почему и ссылается не на него самого, а на кого-то, ему «помогавшего». Так, но Горбачев был внимательный собиратель кремлевских сплетен и что-то мог услышать. А писалось все это, когда и Брежнев, и Андропов, и Щербицкий уже скончались, а сам «воспоминатель» давно пребывал в полной отставке.
К счастью, имеется еще одно, гораздо более надежное свидетельство — от столичного первого секретаря и члена Политбюро В. Гришина. В отличие от провинциала Горбачева он-то отлично был осведомлен о всех кремлевских планах и слухах о них. Андропов, готовя себя в «наследники» Брежнева, заблаговременно начал тайное наступление на московского градоначальника. Тот был деятель положительный (его подчиненные не совсем) и очень авторитетный. Позже Гришин писал об Андропове:
«Повысилась роль, место КГБ в системе государства. Они стали активнее проявлять себя в делах охраны страны, в выработке ее внутренней и внешней политики. Однако в партии и народе повышение их роли и влияния в значительной мере воспринималось со страхом, боязнью попасть в поле зрения органов госбезопасности и, следовательно, с возможными осложнениями по службе, ущемлением некоторых прав (поездки за границу, продвижение по работе и др.) и даже привлечением к уголовной ответственности, ссылкой и высылкой из страны с лишением советского гражданства».
В свете вышесказанного перемещение Андропова убедительнее выглядит как устранение его с ключевого поста в государстве. И назначение председателем КГБ Федорчука это подтверждает. Оно было чрезвычайно многозначительным. Вернемся к книге В.В. Гришина:
«В. Федорчук был переведен с должности председателя КГБ Украинской СССР. Наверняка по рекомендации В.В. Щербицкого, наиболее, пожалуй, близкого человека к Л.И. Брежневу, который, по слухам, хотел на ближайшем Пленуме ЦК рекомендовать Щербицкого Генеральным секретарем ЦК
332
КПСС, а самому перейти на должность Председателя ЦК партии».
В.В. Гришин пишет: «по слухам». Но вот свидетельство более определенное. Иван Васильевич Капитонов (при Брежневе он был секретарем ЦК КПСС и занимался партийными кадрами):
«В середине октября 1982 года Брежнев позвал меня к себе.
— Видишь это кресло? — спросил он, указывая на свое рабочее место. — Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого.
Вскоре на заседании Политбюро было принято решение о созыве Пленума ЦК КПСС. Первым был поставлен вопрос об ускорении научно-технического прогресса. Вторым, закрытым — организационный вопрос. Но Брежнев внезапно умер, и «организационный вопрос» поставлен не был…»
Также неясно было, изменилось ли положение Черненко. Вся Москва говорила, что после кончины Суслова он самовольно занял его кабинет. Он стал вмешиваться в идеологию, хоть и по второстепенным вопросам. Словом, густой туман опустился тогда над Москвой, а реальных обстоятельств мы не ведаем и по сию пору. Тогда, как и сейчас, я полагаю (как многие мои товарищи), что Брежнев переиграл Андропова, дав ему огромное аппаратное поле в ЦК, но… оставив ли ему КГБ?.. Теперь ясно, что в планах Брежнева просматривается именно осторожное отстранение Андропова от мощного лубянского ведомства. Но не прошло и полгода, как самого Леонида Ильича не стало. И Щербицкий не успел стать его наследником. Теперь можно твердо сказать — к великому несчастью для всего нашего народа.
Здесь необходимо еще раз вернуться к роли Константина Устиновича Черненко в последние годы деятельности Брежнева. Нет, он не предполагался в его наследники, у Генерального, как уже говорилось, были иные тут намерения, да и сам Черненко, лишенный властолюбия, в верховную должность не рвался. Бесспорно одно: он был не только соратником своего давнего шефа, но и его верным другим. Впоследствии судьба все же вынесла его на пост Генсека — у наследников Брежнева после кончины нелюбимого ими Андропова просто не оказалось тогда иной кандидатуры. В историческом смысле Черненко тут явно не повезло. Он очевидно не подходил на роль главы великой всемирной империи, был уже стар, дряхл и болен. Однако о нем, как о ближайшем соратнике Брежнева тут следует кратко рассказать.
.. Опять-таки для полной объективности нашего рассказа вернемся в то минувшее время. В пору правления Черненко автор этих строк продолжал (еще по воле покойного Андропова) досиживать под неким «домашним арестом» и вынужден был, как тогда выражались, «писать в стол». Тогда же я составил для себя некую памятную записку о правлении Черненко. Показал ее узкому кругу соратников, они в общем и целом с моими тогдашними оценками согласились. Ныне полный текст записок хранится в Рукописном отделе Государственной библиотеки (фонд 887), а здесь мы процитируем основное содержание этого теперь уже исторического свидетельства.
Повозка без кучера, или Езда со слепой лошадью
«Удивительные события замелькали на наших телеэкранах в последние годы! Совсем недавно там красовался впавший в младенчество Брежнев, которому чуть ли не каждую неделю навешивали очередную награду. Его сменил старый, пораженный многими болячками Андропов — неладный, неловкий и нелюдимый, он так и не успел показаться толком своему народу. Вскоре его сменил новый — рябой, косноязычный, страдающий старческой одышкой. Известно, что маленькие дети-инвалиды не понимают присущих им уродств — хромоты, кривизны, даже частичного паралича — и не страдают от них в общении с детьми здоровыми. Подобно младенцу, Черненко не ощущает своей неловкой внешности и обожает показываться по телевизору, выставляя себя на посмешище всему миру и на огорчение несчастных патриотов нашей страны.
Первые годы после Хрущева были эпохой «семибоярщины», шла подспудная борьба между умеренными сталинистами и сторонниками «разрядки». Последние были много сильнее и с мощными международными связями, и они разумеется, победили. Царство Брежнева, точнее — его подставное правление, началось лишь с начала 70-х. Теперь видно, что при Брежневе у правящей группы сложилось мощное опорное корневище, едва ли не менее крепкое, чем у Сталина. У властвующей верхушки появилась невиданная досель привилегия — «право на воровство». Бесспорно, что и в эпоху «ленинских норм партийной жизни» весьма многие любили хорошо пожить, как Зиновьев, устраивал пышные охоты Троцкий, широко сладострастничал Луначарский, примеры можно продолжить. В хрущевское время приобретательство не расширилось, но сделалось более официальным. Так, но воровство брежневское отличалось тремя новыми свойствами: возможность незаконного обогащение получил громадный круг людей — от Генсека до райкомовс-кого деятеля; приобретательство стало бесстыже явным и появилась возможность передачи уворованных благ по наследству.
«Право на воровство», как эпидемия, в немыслимо короткий срок заполыхало по всей стране. В самые последние годы более или менее вскрылись повальные хищения в Северной Осетии, на Кубани и Дону, в Узбекистане. Пришлось наказывать, снимать и даже сажать буквально «всех», затронув чуть ли не целиком то, что именуется у нас «партийно-хозяйственным активом», и даже шире, захватывая множество их челяди. Спрашивается, кто сможет поручиться, что положение обстоит лучше в других «республиках, краях и областях»?..
Правящая группа Генсека была прекрасно осведомлена об этой вакханалии воровства, не являлось секретом и острое народное недовольство, которое осенью 1981 года вызвало массовые волнения в столице Сев. Осетии городе Орджоникидзе (подавлять пришлось традиционным способом — танками). Почему же не делалось никаких попыток утишить жуткую эпидемию? Не только потому, что всесильные иноземцевы и агентовы воровали сами. Нет, «право на воровство» дало брежневской группе весьма широкую социальную опору.
Не боялась правящая верхушка народа, и события в Орджоникидзе ничуть их в этом не озадачили. Исподволь, в течение долгих уже советских десятилетий власть научилась не только властвовать, но и разделять. Опасно брожение в столице — вот почему Москва снабжается по сравнению о другими городами на порядок лучше («коммунизм в одном городе», острят советские граждане, приезжая в столицу страны за обувью и колбасой). Ленинград — вторая столица, особое положение в стране, — тоже подкармливают. Прибалтику — тоже. Прочее население может жить, как угодно, однако и тут есть подразделения. Рабочих крупнейших предприятий немножко подкармливают, ибо брожение в скученных людских массах довольно опасно. Закармливают верхушку интеллигенции, даже провинциальной, как-никак — выразители, идеологи, а в зачатке — народные трибуны в возможной перспективе.
Престарелый Черненко и черненковское Политбюро решили ничегошеньки не менять. Это полностью соответствовало интересам всех составляющих власти. Половинчатая чистка, предпринятая Андроповым, вызвала сильное, хоть и очень прикровенное, раздражение на всех уровнях правящего сословия — понятно отчего. Теперь особо беззастенчивое хапание вроде бы не допускается, но почти все ворюги, благополучно пережившие февраль 84-го, могут спать спокойно. Это «почти» — очень характерное уточнение. После смерти Рашидова началась чистка в Узбекистане, ибо рок унес верховного заступника узбекских казнокрадов. Смерть Шолохова неминуемо повлекла за собой падение ростовского Бондаренко: автор «Поднятой целины» находился в последние годы в полнейшей слабости, но кто его знает, вдруг он там вступился бы как-то за своего земляка, лучше уж не спешить; со смертью его Бондаренко лишился даже этой призрачной защиты. Итак, в двух уездах чистка продолжилась только в силу исключительных обстоятельств. Хорошо известно, что сосед Узбекистана — громадный Казахстан — прямо-таки погряз в лихоимстве, причем тамошний шеф, его бездетная супруга и их родня задают тому пример; если вдруг в обозримое время шеф преставится, всех его присных ждет дурная судьба, пока же они могут не беспокоиться и продолжать свои дела.