Дорогой мужества
Д. ХренковСАПЕРЫ ПРЕГРАЖДАЮТ ПУТЬ
Маленькая заметка, перепечатанная районной газетой «Псковский колхозник» из «Военно-инженерного журнала», вызвала живейший отклик читателей. В заметке шла речь о героях, взорвавших в июле 1941 года мост через реку Великую. Взрыв моста задержал на некоторое время наступление фашистских войск на дальних подступах к Ленинграду, позволил советскому командованию выиграть время, столь дорогое в ту тяжелую пору.
Это был подвиг, и правительство высоко оценило его. Командиру саперов младшему лейтенанту Семену Григорьевичу Байкову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Остальные шестеро — Алексеев, Анашенков, Никитин, Панов, Хамляшов и Холявин — были награждены орденами Ленина.
Перепечатывая эту заметку, редакция рассчитывала найти людей, которые могли бы помочь воссоздать картину подвига или знавших кого-нибудь из числа погибших саперов. И вот в редакцию посыпались письма. Первым откликнулся пенсионер Федор Федорович Федоров из деревни Большие Жезлы. Он сообщил о своей встрече с братом Андрея Ивановича Анашенкова, который сказал ему, что не все саперы погибли. Еще более добрые вести были в письме Владимира Николаевича Носова из деревни Петрово. Он подтвердил, что некоторые герои, взрывавшие мост, живы.
Не ошиблись ли авторы писем? Как могло случиться, что люди, семнадцать лет считавшиеся погибшими, живут и работают чуть ли не по соседству с теми рубежами, на которых воевали, и не знают о том, как отметила страна их заслуги?
И вот наша машина мчится по шоссе Ленинград — Псков. Слева и справа мелькают поля, перелески, сбегают с пригорков ладно срубленные дома. Дорогие сердцу места! В годы войны мне их пришлось исколесить вдоль и поперек дважды: сперва в 1941 году, потом в 1944-м.
Вон в том редком кустарнике стояли две машины со счетверенными пулеметными установками. Командовал ими молоденький лейтенант в новенькой гимнастерке, перетянутой хрустящими ремнями. Звали его Владимиром Масковым. Он сбил два фашистских самолета, летевших на Ленинград. Недолго воевал Масков: отражая очередной налет вражеской авиации, он погиб. Его похоронили под густой березкой.
И эта развилка памятна. В июле 1941 года здесь стоял танк Анатолия Ковалевского. Анатолий дрался на ближних подступах к Ленинграду и мечтал о наступательных боях. Ему довелось дожить до них: Ковалевский участвовал в разгроме немецко-фашистских захватчиков в 1944 году, уже командуя танковой бригадой. После форсирования реки Великой на его груди засверкала Золотая Звезда.
Сколько крови пролито на этой опаленной пожарами, истерзанной взрывами земле! Сколько похоронено в ней товарищей!..
А машина все мчится и мчится вперед. Вот и совхоз «Торошино». Если верить одному из авторов писем, здесь мы должны найти Никитина. Спрашиваем первого встречного:
— Вы не знаете, где живет Никитин?
— Который? Петр?
— Да, Петр Кузьмич.
— А вон он, собственной персоной. Плотничает.
Через минуту машина останавливается у выстроившихся словно для парада только что отремонтированных телег. Невысокий русоволосый плотник ловко обтесывает топором бревно.
— Здравствуйте, Петр Кузьмич.
Плотник не спеша откладывает в сторону топор, вытирает тыльной стороной ладони пот со лба и, прищурив глаз, отвечает:
— День добрый.
Мы взволнованы встречей и спешим узнать, тот ли это человек, которого разыскиваем.
— Да, это нам выпало взрывать мост, — просто, как о своей работе в совхозе, говорит Петр Кузьмич.
И это — не рисовка. Чувствуется, что боевой подвиг был для него тоже работой. А свою работу он не привык переоценивать. Постепенно воспоминания захватывают нашего собеседника. Речь его не становится торопливой, только глаза, пожалуй, светлеют, — может быть, потому, что лицо Петра Кузьмича разглаживается, а на впалых щеках появляется едва заметный румянец. Он называет уже известные нам имена товарищей. Но нам не терпится. Мы перебиваем, справляемся, живы ли они.
— Живы, что им сделалось? — улыбается Никитин. — Двое — Холявин и Алексеев — тут недалече, в колхозе «Согласие» живут. Можем сходить к ним.
Не прошло и часу, как в деревне Подборовье в просторной избе Ивана Ивановича Холявина собралось трое из семи героев-саперов: Петр Кузьмич Никитин, Павел Иванович Алексеев и сам хозяин.
Все трое — бывалые солдаты. Боевую закалку и первые ранения они получили еще в войну с белофиннами. Незадолго до начала Великой Отечественной войны были призваны на очередной сбор переменного состава. Учебу проходили в 50-м отдельном моторизованном инженерном батальоне. Этот батальон в июле 1941 года участвовал в обороне Пскова.
О многом вспомнили ветераны в тот вечер. Не одна закрутка махорки успела вспыхнуть и догореть, прежде чем мы узнали волнующие подробности.
Никто из них до этого дня не знал о награде. И нам стало ясно, почему. Чтобы ясно было и читателю, нужно вес рассказать по порядку.
В первых числах июля 1941 года на дальних подступах к Ленинграду обстановка для наших войск была крайне тяжелой. Группа фашистских армий «Север» настойчиво рвалась к городу. Ее ударную силу составляла 4-я танковая группа.
Измотанные в беспрерывных оборонительных боях, советские дивизии отошли к Пскову. Устали не только люди: моторы машин ревели натужно, стволы пушек не успевали остывать.
Любой ценой нужно было приостановить наступление врага. Советское командование решило взорвать все мосты через Великую. Это было поручено бойцам 50-го инженерного батальона.
— Нашему взводу достался железнодорожный мост, — вспоминает Иван Иванович Холявин. — Псковичи называют его Рижским. Младший лейтенант Байков привел нас в узенькие, успевшие кое где уже обвалиться окопы, вырытые на берегу. Большой души был человек наш командир. Всякое солдатское дело спорилось в его руках. Бывало, у тебя что-то не ладится. Он подойдет, покажет, и все сразу станет на место. Сам худо ничего делать не мог и никому спуску не давал.
Саперы подвезли к мосту около тонны взрывчатки и заложили в шести местах на фермах. К зарядам был подведен провод. Машинку для взрыва младший лейтенант установил в блиндаже. В ожидании команды солдаты расположились в неглубоком ходе сообщения.
С утра 8 июля на берегах Великой непрерывно рвались немецкие бомбы. Последние части Советской Армии спешили переправиться через реку…
Байков и его друзья услышали, как справа от них что-то тяжко ухнуло, земля вздрогнула. Это соседи взорвали свой мост. К полудню все мосты, кроме Рижского, были взорваны.
— А сидеть нам в своих окопчиках становилось невмоготу, — рассказывает Никитин. — Фашистские самолеты беспрерывно сыпали на нас бомбы, было трудно дышать от гари, на зубах скрипел песок.
— Жарко пришлось, — вмешивается Алексеев. — Да еще не евши весь день. Старшина не мог к нам пробраться. Может, и связной где-нибудь полег…
Наконец пробил час и Рижского моста. Саперы получили приказ о взрыве. Младший лейтенант Байков отдал последние распоряжения. Но именно в это время на противоположном берегу началась частая ружейно- пулеметная перестрелка. Потом показались люди, одетые в зеленые гимнастерки. Байков послал на тот берег разведку. Одним духом бойцы проскочили по гулкому настилу на противоположный берег. Оказалось, что к мосту с боем пробивается наш артиллерийский дивизион. Он шел с пушками, повозками.
Никто бы не осудил командира саперов, если бы он повернул рукоятку машинки. Больше того, сейчас Байков по всем писаным законам действовал неосмотрительно.
Но сапер понимал, что именно в эту минуту, не предусмотренную никакими приказами и распоряжениями, нужно поступить иначе. Он первым выдернул из лежавшего штабеля длинную доску и помчался с ней на мост. Его без слов поняли солдаты. Досками, бревнами, всем, что попадалось под руки, они устилали пролеты железнодорожного моста, чтобы по нему смогли пройти артиллеристы. Потом саперы залегли в своих окопчиках.
Едва прогрохотала последняя повозка, к мосту вышел тупорылый приземистый танк. Из башни его вырвался короткий желтый язык пламени. Звук выстрела потонул в грохоте. Неподалеку от Никитина вздыбился фонтанчик земли.
Пора!
Младший лейтенант повернул ручку электрической машинки. Взрыва не последовало. Еще раз — тот же результат.
Стало ясно: осколками перебит провод. Теперь оставался один выход — поджечь заряды. Но для этого нужно было бежать под огнем на мост.
Байков вытащил из сумки бикфордов шнур.
— Разрешите мне, — вызвался Никитин. — Рисковать — так одному.
— Нет, нельзя рисковать, — сказал командир. — Пойдем вшестером. Остальные — огонь, да не жалеть патронов!
Байков роздал солдатам отрезки бикфордова шнура. Самый длинный взял себе, другой дал Панову. Им предстояло бежать к дальним от берега зарядам.
— Пошли!
Командир знал, что не все вернутся назад. А ведь у каждого дома осталась семья. Он, отвечающий за судьбы солдат, не мог не подумать о них. Байков хотел сказать товарищам что-то необычное, окрыляющее, но не мог найти нужных слов и только настойчиво повторил:
— Пошли!
Выскочив из окопчика наверх, он побежал так стремительно, что широкая гимнастерка на его спине наполнилась ветром, как парус. Командир ни разу не оглянулся, — он чувствовал за спиной горячее дыхание бегущих.
Секунду назад над берегом бушевала гроза: метались, перепутываясь, красные и голубые метлы трассирующих пуль, звонко лопались мины, тяжко вздыхали пушки. Но когда саперы выскочили на мост, все вдруг смолкло. Видно, этот неожиданный бросок горстки людей вызвал у гитлеровцев удивление, и они прекратили огонь. Смельчакам удалось добежать до зарядов… И вот уже вспыхнули на мосту красные точечки горящего шнура.
«Бегом назад!» — услышал Никитин голос командира.