Святая ложь… Опытный командир (Гаврилов был участником советско-финской войны), Петр Михайлович прекрасно понимал, что вряд ли состоится желанная встреча. Но чтобы встретились другие отцы со своими детьми, он сделал все, что мог.
Последний раз отважного комбрига видели у пристани. Стоя в осенней воде, он хладнокровно руководил посадкой раненых на единственный катер, бывший тогда в распоряжении защитников Эзеля.
Кому довелось воевать на Ладоге, участвовать в десантах на левый берег Невы, тот помнит небольшие кораблики-скорлупки с несколько странным названием — тендера. Это был новый, совершенно незнакомый до Великой Отечественной войны, тип судов. Создали его золотые руки ленинградских корабельных дел мастеров. Мелкосидящие, умевшие хорошо маневрировать, тендера доставляли осажденному Ленинграду грузы, а в дни наступления были незаменимы в десантных операциях.
На Балтике эти суда уважительно называли «товарищ тендер». Политуправление флота даже листовку выпустило под таким названием.
Гитлеровцы при всяком удобном случае стремились расправиться с бесстрашными тружениками моря. Так было и в один из осенних дней 1941 года. В порт Осиновец шел небольшой караван. Его атаковала группа фашистских самолетов. В это же время поблизости находился тендер Малофеевского. На вооружении старшины и его подчиненных Гребешкова, Веселова и Слабожанина был один автомат и три винтовки. Казалось, вступить в бой с таким оружием против самолетов бессмысленно. Но экипаж тендера рассудил иначе. Драгоценный груз — хлеб для Ленинграда — находился в опасности, нужно было выручать караван. И тендер отважно начал бой. С его крохотной палубы к головному фашистскому самолету протянулась огненная трасса.
Удивленные такой отвагой, воздушные пираты решили разделаться со смельчаками. Два «мессершмитта» с ревом устремились к тендеру. Малофеевский, искусно маневрируя, стал отвлекать врага от каравана. Удивление сменилось злостью, когда гитлеровцы вновь увидели на тендере вспышки винтовочных выстрелов. Фашисты засыпали тендер снарядами и пулями. Был ранен Слабожанин. Пуля пронзила грудь Гребешкова. Но моряки продолжали вести огонь. Дважды раненный, Малофеевскнй вел тендер вперед.
Летчики сделали еще несколько заходов и… израсходовали весь боезапас. Караван был спасен. У истекающего кровью героя старшины хватило еще сил заделать пробоины и перевязать раненых товарищей…
Громкая, заслуженная слава окружала тендеристов. Хорошо сказал о них однажды летчик истребитель, барражировавший и зоне высадки десанта с тендеров:
— Я видел в бою мужество моих товарищей. Сами понимаете, профессия истребителя требует и крепких нервов, и умения не зажмуриваясь смотреть в глаза смерти. Но наивысшее напряжение у нас длится секунды, самое большое минуты. А у экипажей тендеров оно исчисляется часами. Я часто летал над ними, видел, как бьют по ним, а они хоть бы что, знай себе идут вперед, в самое пекло.
Отважные, бесстрашные люди воевали на тендерах. Во время одной операции тендер комсомольца Александра Коровина совершил к берегу, занятому неприятелем, 73 рейса. Три дня и три ночи без перерыва доставлял он к месту высадки десанта бойцов, снаряды, пулеметы и минометы. И все это делал под огнем. «Бронированным» прозвали своего старшину после этого боя тендеристы.
В дневнике тендериста Федора Светлова, погибшего смертью храбрых на Чудском озере в дни боев за Ленинград, была сделана такая запись:
«Я комсомолец. Родина доверила мне оружие. Всем тем, что у меня есть дорогого, я обязан своей Советской власти. Мой отец, до революции безземельный крестьянин, мечтал о таком дне, когда он сможет работать не на кулаков, а для себя. В нашей деревне сейчас богатый, хороший колхоз.
Я мечтал пойти на агрономические курсы, мечтал учиться, но началась война, и я стал бойцом. Я поклялся не жалея собственной жизни сражаться с врагами моей страны, сражаться до полной победы, и слово свое я сдержу. У меня небольшой корабль — тендер. Его сделали ленинградские рабочие. Когда они вручали нам этот тендер, то один из рабочих сказал: «Мал золотник, да дорог. Наш тендер не подведет вас в бою».
И действительно, сколько раз мне приходилось встречать на своем корабле опасность. Много раз немецкие самолеты сбрасывали бомбы. Мы заделывали пробоины и снова уходили в бой. Однажды командир сказал мне:
«Светлов, ты только что вернулся из боевого похода. У тебя на тендере есть повреждения. Сможешь ли все-таки через полчаса снова выйти на задание?»
«Так точно», — ответил я. И в моем ответе не было ни похвальбы, ни желания показать — вот какой молодец Светлов. Просто я знал: так нужно для дела».
Шел 1942 год. В Эстонии, на побережье, у группы скал, где берег круто поворачивает к югу, гитлеровцы затеяли какое-то секретное строительство. Враги очень сильно оберегали этот район. Подступы к нему охраняло специальное эсэсовское подразделение. Объект был обнесен колючей проволокой, через которую проходил ток высокого напряжения. Население с прибрежных хуторов выселили.
И вот однажды ночью за мысом на территории строительства раздался огромной силы взрыв. За ним последовал второй, еще более мощный. Через несколько минут огненный смерч бушевал на всем пространстве, обнесенном колючей проволокой.
Совершив подрыв секретного объекта, горстка советских патриотов, высадившихся у скал, отошла за мыс. Спуститься по отвесному ходу к катерам и уйти на них было возможно только в том случае, если бы кто-нибудь остался на скалах для прикрытия. Остались трое. Враги не замешкались. Поливая свинцом вершину утеса, они бросились в атаку.
Но тщетно!
Забрезжил рассвет, а гитлеровцы все еще не могли пробиться к утесу. Они обстреливали его из пулеметов, засыпали минами, но как только поднимались в атаку, их встречали меткие автоматные очереди. И тогда офицер-гитлеровец на ломаном русском языке обратился к балтийцам с предложением сдаться. Ответа не последовало. Взбешенный фашист начал угрожать пытками и ругаться. В ответ он услышал с утеса громкий насмешливый голос:
— Спокойно! Спокойно!
Этот голос, повторявший всего лишь одно слово, теперь звучал со скал каждый раз, когда гитлеровцы бросались к утесу. Затем следовал точный огонь.
Прошло несколько часов, а утес по-прежнему оставался неприступным. Лишь к полудню стих огонь и смолк насмешливый голос. Враги ползком забрались на скалу. На вершине ее они думали найти десятки трупов, но обнаружили, что сражались несколько часов с тремя десантниками.
Ночью разыгрался шторм. Воспользовавшись непогодой, эстонские рыбаки пробрались на вершину и похоронили балтийцев.
Бьются волны у базальтовых скал. На вершине мыса, названного народом Спокойным, вот уже много лет стоит огромный камень. На его стороне, обращенной к морю, неведомо кем высечено:
В. ПашкинАТАКУЮТ ЮНГИ
Летом 1940 года в Ленинграде от пристани у Большого Охтинского моста отошел пароход «Володарский». Пароход шел вверх по Неве. Миновав Шлиссельбург, он взял курс на север, к острову Валаам, где на вершине горы, покрытой шапкой вековых сосен, высился пятиглавый собор, а выросшие среди крутых гранитных скал рябины склонили пурпурные гроздья над водами седой Ладоги.
Всю дорогу на пароходе не смолкал веселый гомон. Пассажиры «Володарского» — пятнадцатилетние и шестнадцатилетние подростки — толпились на верхней палубе, спорили, шутили, пели. То и дело звучали слова — кабельтов, миля, на траверзе, на румбе… Совсем недавно эти мальчишки гоняли голубей, играли в «казаки-разбойники», а на уроках дергали девчонок за косички. Теперь они — юнги, точнее еще не юнги, но едут учиться в школу боцманов. Как же не чувствовать себя «морскими волками»!
Валаам на будущих моряков произвел огромное впечатление. Тенистые сады, дивные леса, живописные скалы, заброшенные отшельнические скиты. Седой стариной веяло от домика, в котором но преданию останавливался Петр Первый, от уникальных солнечных часов на площади перед зданием школы, да и от самих метровой толщины стен здания, где раньше была монастырская гостиница.
Юнги вместе с курсантами боцманами готовили помещении для занятий. Ломали стены в узких кельях, чтобы оборудовать светлые и просторные классы и кубрики. Романтикам моря пришлось изучить множество профессий и специальностей. Они были каменщиками и плотниками, штукатурами и малярами, столярами и слесарями.
Морскую практику юнги проходили под руководством капитан-лейтенанта Е. Л. Костюченко. Бывший боцман с линейного корабля «Андрей Первозванный», участник штурма Зимнего дворца, человек, отдавший всю свою жизнь флоту, Емельян Лаврентьевич горячо привязался к своим воспитанникам. Много интересных историй поведал он им о военных моряках времен гражданской войны. Затаив дыхание, слушали юнги рассказы о том, как моряки линкора «Андрей Первозванный» участвовали в подавлении мятежа белогвардейцев на фортах Красная Горка и Серая Лошадь; о походе вокруг Скандинавского полуострова крейсера «Аврора» и учебного корабля «Комсомолец»; о том, как ходил в Англию линкор «Марат», как мастерски становился он на фертоинг на глазах у изумленных англичан. И хотя о себе Костюченко не любил говорить, ребята от старших курсантов узнали, что часы, на которые частенько поглядывает Емельян Лаврентьевич, были подарены ему командиром линкора Галлером за отвагу в боях с белогвардейцами.
Частыми гостями в кубриках юнг были комиссар школы Зеленков и политрук роты Лапин. Политрук участвовал в войне с белофиннами. Он часто говорил юнгам, как важно на войне уметь хорошо маскироваться, окапываться. Некоторые из его фронтовых товарищей считали, что строевая подготовка, штыковой бой, окапывание не нужны морякам, и это было их большой ошибкой.