В рамках дискретного настоящего, в цифровом времени, невозможно найти или расставить никаких координат.
Давайте возьмем ориентиры из другого представления о времени. Согласно Спинозе, вечность – это сейчас. Вечность не то, что ждет нас, а то, с чем мы сталкиваемся в те короткие моменты вне времени, когда всё совпадает со всем, и всё равно всему.
В своей необычайно актуальной книге Надежда в темноте Ребекка Солнит цитирует поэтессу Джоконду Белли, примкнувшую к движению сандинистов, которая так описывает момент свержения диктатуры Сомосы в Никарагуа: «Два дня нам казалось, что на нас лежали чары какого-то магического древнего заклинания, которое возвратило нас к книге Бытия, к тому самому месту сотворения мира». Тот факт, что впоследствии США и их наемники уничтожили сандинистов, никоим образом не уменьшает значения того момента, существовавшего сразу в прошлом, настоящем и будущем.
В километре от того места, где я пишу, есть поле, на котором пасутся четыре осла – две ослицы и два осленка. Все они совсем некрупной породы. Когда ослицы поднимают свои уши с черной каймой, те достают мне до подбородка. Ослята, которым всего несколько недель, размером с крупного терьера, с той только разницей, что их головы почти равняются по ширине их бокам.
Я перелезаю через изгородь и сажусь на поле, прислонившись спиной к яблоне. Животные протоптали по полю собственные дорожки, и некоторые из них проходят под низко опустившимися ветвями, где мне пришлось бы согнуться вдвое. Они смотрят на меня. На поле есть два участка совсем без травы, только красноватая земля, и именно к одному из этих круглых пятен они приходят по многу раз в день покататься на спине. Сначала ослицы, затем ослята. У ослят уже есть черная полоса на плечах.
Теперь они идут в мою сторону. Я чувствую запах животных, смешанный с запахом отрубей – более тонкий, чем лошадиный. Ослицы касаются моей макушки нижней частью своих морд. Их морды белые. Вокруг глаз ползают мухи, гораздо более возбужденные, чем вопросительные взгляды ослиц.
Когда животные становятся в тень на краю леса, мухи разлетаются, и они могут стоять там почти неподвижно по полчаса. В полуденной тени время замедляется. Когда один из ослят сосет молоко (ослиное молоко ближе всего к человеческому), ослица прижимает уши, так что они указывают на ее хвост.
Окруженный это четверкой в солнечном свете, я обращаю свое внимание на их ноги, все шестнадцать. На их стройность, тонкость, компактность, надежность. (По сравнению с ними лошадиные ноги выглядят истерично.) Это ноги для пересечения гор, с какими не справится ни одна лошадь, ноги для перемещения грузов, которые кажутся немыслимыми, если только подумать об их коленях, голенях, накопытье, скакательных и путово-венечных суставах, берцовых костях, копытах! Ослиные ноги.
Животные уходят, их головы опущены вниз, они щиплют траву, их уши не пропускают ни звука; я смотрю им вслед, не отрываясь. В нашем взаимодействии, каким бы оно ни было, в этой полуденной компании, которую мы предложили друг другу, присутствует субстрат того, что я могу назвать только благодарностью. Четыре ослика на поле, месяц июнь, год 2005.
И да, помимо всего прочего, я всё еще марксист.
Другая сторона желания(июнь 2002 года)
Я нашел остров в твоих объятиях,
страну в твоих глазах,
руки, которые сковывают, и глаза,
которые лгут.
Прорывайся же на другую сторону.
Желание. Эротическое желание. «Эротическое» лучше, чем «сексуальное», в нем меньше редукционизма. Когда желание взаимно между двумя, понятия вожделения или либидо перестают работать, поскольку они по определению для одного человека, а не для двух.
Первоначально энергия желания исходит, конечно, из биологической потребности к размножению. Желание – это также приглашение к воображаемым удовольствиям и надежда на них. То, что начинается как эротическое желание, может трансформироваться в желание обладать. Социальное содержание желания – это действительно обладание, вот почему в театре неконтролируемое желание всегда близко к конфликту и трагедии.
Сила желания общеизвестна во всех культурах. Возможно, потому что осознание желанности дает уникальное чувство неуязвимости, и когда оно умножается на два, можно рискнуть чем угодно.
Желание начинается в раннем возрасте и продолжается долго. Оно возникает где-то с пяти до восьмидесяти лет. Возраст влияет на приоритеты желания. Однако приоритеты никогда не бывают стандартными. Любое желание состоит из множества предложений и пожеланий, и видов желания может быть столько же, сколько может быть эротических ситуаций.
Тем не менее есть общие составляющие, и то, что я называю другой стороной желания, полагаю, присутствует всегда, хотя степень его узнаваемости варьируется. В обществе потребления этот ингредиент редко признается публично, за исключением рок-музыки, где занимает центральное место.
Страдание будет существовать всегда
Оно течет по жизни, как вода.
Я накрыл ее руку своей
Там внизу, в липовой беседке.
Желание, когда оно взаимно – это договор двоих, вопреки другим договорам, которые заключаются в мире. Тайный сговор двоих.
План состоит в том, чтобы предложить другому отсрочку от боли. Не счастье (!), а физическую отсрочку от невероятной склонности организма к боли.
Во всяком желании есть как жалость, так и аппетит; они, независимо от пропорций, связаны. Желание немыслимо без раны.
Если бы в мире существовали невредимые, они жили бы без желаний.
Договор заключается в том, чтобы вместе создать временное место освобождения от боли, принадлежащей плоти.
Человеческое тело обладает силой, грацией, игривостью, достоинством и другими бесчисленными способностями, но оно по сути своей трагично, как ни одно тело животного. И ни одно животное не бывает голым. Желание стремится оградить желанное тело от воплощаемой им самим трагедии, и более того, верит, что может это сделать. И его вера сильна.
Естественно, в желании нет альтруизма. Предложение защиты или освобождения осуществляется через предложение себя, как физического, так и воображаемого. С самого начала задействованы два тела, и поэтому освобождение, если оно будет достигнуто, распространяется на оба.
Освобождение обязательно будет недолгим, хотя и обещает другое. Но внутри себя освобождение отменяет время, а вместе с ней и боль, связанную с угрозой быстротечности.
Для наблюдающего со стороны, желание – всего лишь пауза, но когда оно переживается изнутри, оно трансцендентно. В обоих случаях вокруг продолжается повседневная жизнь, как до, так и после.
Желание обещает освобождение. Однако исключение из существующего порядка равносильно исчезновению. И это именно то, что предлагает желание в своем экстатическом проявлении: давай исчезнем.
Когда вода прибывает
и каждый подводит итоги,
Я прячу в своей тени
Пылинки тебя.
Ветер их унесет,
Всё исчезнет, но
Ветер унесет и нас.
Исчезновение влюбленных нельзя расценивать как бегство или полет; это скорее перемена места: вход в изобилие. Оно обычно воспринимается как накопление. Однако желание настаивает на том, что изобилие – это отдача: изобилие безмолвия и темноты, в котором всё пребывает в умиротворении. Почему-то вспоминается древняя легенда о Золотом руне. Оно давало освобождение от жертвоприношения. Символически оно олицетворяло как невинность, так и опыт. Оно лежало, расстеленное в своем тайнике, неприкосновенное, целостное, никем никогда не надетое.
Однажды разделенное с кем-то освобождение незабываемо, и исчезновение кажется более реальным, чем сама реальность.
На улице вой сирен. Пока ты в моих объятиях, ты в безопасности.
Внимательный взгляд: две женщины-фотографа (2005–2006)
1Ахлам Шибли
(Родилась в деревне Араб-аль-Шибли, Галилея, в 1970 году.)
Есть различие между простотой и упрощением. Простота говорит только о существенном. А упрощение обычно часть маневра в какой-либо борьбе за власть. Упрощение корыстно. Большинство политических лидеров упрощают, в то время как все остальные просто реагируют на происходящее. Между ними пропасть.
Давайте посмотрим на фотографии Ахлам Шибли, не прибегая к упрощениям. Они преподносят, помимо прочего, политический урок и в этом смысле являются образцовыми. Но вернемся к этому позже. Шибли называет серию своих снимков Ищейками, и это требует объяснения.
Сегодня в государстве Израиль насчитывается миллион палестинцев, живущих по официальным документам как граждане второго сорта. В документах они указаны как арабские граждане Израиля. (За публичное заявление, что они палестинцы, грозит тюремное заключение.) Среди израильтян-арабов есть и семьи бедуинов.
Мужчины из этих семей – менее ста в год – добровольно идут в израильскую армию, где их обучают и используют в качестве военных разведчиков, другими словами, ищеек. Ищейки – исключительно израильские арабы, они выполняют бо́льшую часть опасной разведывательной работы в армии. Именно их посылают вперед, когда ожидают сопротивление, когда нужно зачистить местность от фугасов, снайперов и возможных засад. Сначала ищейки тренируются вместе в группах по двадцать-тридцать человек. После обучения их распределяют в подразделения Израильских сил обороны, ЦАХАЛ.
После трехлетней службы ищейка может стать профессиональным солдатом, за что ему будут платить гораздо больше. Командование Армии Обороны Израиля принимает небольшое количество таких добровольцев. Профессиональные ищейки имеют преимущество перед израильскими солдатами из-за знания местных обычаев, привычек и способов решения проблем.