Работы Ахлам Шибли сдержанны, неуловимы и настойчивы. Они содержат минимум информации и никогда не рассказывают о происшествиях и событиях. Складывается впечатление, что снимки сделаны сразу после того, как что-то произошло. Не потому, что Шибли медлительна, а потому, что ее интересует то, что будет дальше. События как таковые ее не касаются (по крайней мере, в этом проекте); имеет значение лишь влияние события на последующую жизнь. И поэтому она выжидает.
Она наблюдает за подготовкой ищеек, за тем, как они убывают в отпуск, за кладбищем с солдатскими могилами, за присягой на верность ЦАХАЛ, принесенной на Коране, за интерьером дома с семейными фотографиями на стене, за тем, как строятся новые дома благодаря армейскому жалованью ищеек. Каждая локация незаметно подводит к вопросу. Что есть дом для этих мужчин? Или сложней: чему они служат?
На снимках нет тех, кто мог бы рассказать о произошедшем. Всё, что мы можем, – это смотреть на оставшихся участников, догадываться и, как Шибли, ждать. Эффект от всей серии из восьмидесяти пяти фотографий накопительный. Снимки соединяются друг с другом, образуя единое целое. И всё же, что представляет собой это целое?
Для бедуинов вопрос о доме, о том, что он собой представляет, напоминает плетеную веревку. Они кочевой народ. Два-три поколения назад, особенно на Синае, многие бедуинские семьи начали оседлый образ жизни, однако земля, на которой они поселились, принадлежала кому-то другому, и на нее у них не было прав. Запутанная ситуация, в которой, возможно, играют свою роль атавистические воспоминания. Для кочевников дом – это не адрес, дом – это то, что они носят с собой. Что носят с собой ищейки?
Проект Ахлам Шибли – это внутренний поиск. Но она избегает эмоциональности и не стремится к исповеди. Она терпеливо наблюдает со стороны. Можно было бы сказать, что она рассказчица, но это упрощение. (Есть великие фотографы-рассказчики, Андре Кертеш, например.) Ахлам Шибли скорее предсказательница. Она напряженно наблюдает, читает знаки, угадывает и предлагает свое прорицание, одновременно точное и размытое; она раскладывает шансы, как игральные карты, но не выбирает ни один из них.
Выберите три снимка. На первом три ищейки, укрывшись, отдыхают, а один что-то пишет на стене. На втором мужчина, спящий днем, накрыл одеялом голову. На третьем ищейка в форме воина ЦАХАЛ на фоне стены своего дома, рядом со старой картой Палестины.
В каждом по-разному выражена одна и та же дилемма, касающаяся личности и местонахождения.
Что они несут в себе?
Традиционно, на протяжении веков, кочевые бедуинские кланы предлагали свои услуги силам вторжения – египетским, турецким, британским, – понимая, что им, при всех их партизанских навыках, нет смысла сопротивляться. Они поступали так, чтобы избежать уничтожения и остаться независимыми на своих почти неприступных территориях. Это хитрая стратегия обеспечения преемственности, которая часто приводила к успеху.
Сегодня обстоятельства для израильских бедуинов совсем иные. Они были изгнаны со своей земли и лишены средств к существованию. В их собственной пустыне Негев с ними обращаются как с преступниками, нарушившими границу, а их посевы опрыскивают гербицидами с вертолетов Армии обороны Израиля.
Чтобы понять это, мы должны принять во внимание чрезвычайность палестинской ситуации в целом. Палестино-израильский конфликт длится почти шестьдесят лет. Военная оккупация Палестины – самая продолжительная в истории – длится почти сорок лет. Вряд ли есть необходимость повторять всё, что влечет за собой эта оккупация, поскольку она признана на международном уровне и осуждена.
О чем иногда забывают в этом продолжающимся конфликте – поскольку палестинцы продолжают сопротивляться, – так это о неравенстве средств в плане огневой мощи и обороны.
Такое неравенство напоминает колониальные войны середины ХХ века, и если мы хотим понять дилемму ищеек, то нет ничего лучше, чем обратиться к трудам Франца Фанона, который был дальновидным пророком. В книге Черная кожа, белые маски он пишет: «В заключение этого исследования я хочу, чтобы мир вместе со мной увидел открытые двери самосознания каждого». Ахлам Шибли часто ссылается на Франца Фанона.
Будучи врачом-психиатром с Мартиники, работавшим в Алжире, Фанон объяснил, как колониальное господство, как неравенство между захватчиками и коренными жителями, как презрение вооруженных по отношению к безоружным, помимо того что порождает бунт, может привести к уничтожению самоощущения в человеке. Чаще всего это происходит среди самых бедных и обездоленных.
Изображение помогает это понять. Рассмотрим противоположное – манию величия. Каждая встреча с другим человеком действует на мегаломана как зеркало, в котором он видит свое отражение. Для колонизированного, потерявшего чувство собственного достоинства, каждая встреча – это зеркало, в котором он не видит ничего, кроме грязной джеллабы. Оба зеркала скрывают правду. И так получается, что колонизированный, чтобы избавиться от запачканной джеллабы, надевает униформу и несет флаг своего угнетателя. Не врага, а угнетателя.
Бедуины – одни из самых обездоленных палестинцев, они по большей части утратили свободу кочевничества и сопутствующую ей гордость. Так что, как и предвидел Фанон, они расколются надвое и, разрывая себя на части, наденут маску своих угнетателей. Они могут сменить свои имена с Ахмеда на Йосе, с Мохаммада на Мойше. Однако, став ищейками, они не спасут свои благородные тела, оклеветанные лживым образом испачканной джеллабы.
О чем мечтает мужчина, натянувший на голову одеяло? Никогда не угадаешь, о чем мечтает другой человек. Возможно, он и сам не догадывается о собственной мечте.
Нечто подобное происходит и с ищейками.
Работы Ахлам Шибли не дают прямых политических комментариев по поводу израильско-палестинского конфликта, она воздерживается от лозунгов. Тем не менее я считаю, что в сегодняшнем глобальном контексте ее работа политически важна и показательна. Попытаюсь объяснить почему.
Сама Ахлам Шибли из бедуинской семьи. Девочкой она пасла коз в Галилее. Позже, после учебы в университете, стала международно известным фотографом.
Давным-давно она сделала экзистенциальный выбор, противоположный ищейкам, которых она показывает на фотографиях. Она верит в справедливость палестинского дела и, как патриот и фотограф, сопротивляется незаконной израильской оккупации. Для нее, как и для большинства палестинцев, ищейки – предатели. Они присоединились к армии, которая угнетает их народ, убивает и берет в плен тех, кто сопротивляется. Предатели… При определенных обстоятельствах с ними следует обращаться как с таковыми.
Тем не менее Ахлам Шибли чувствует необходимость выйти за рамки и поискать что-то за этим упрощением. Потому что она бедуинка? Может быть. Поскольку это так, она заглядывает за этикетку и обнаруживает то, что ей предстояло обнаружить. С помощью этих фотографий она задала вопрос: какова цена решения стать ищейкой? И стала ждать ответы, которые нашлись в ее фотолаборатории. Их она и предала гласности.
Насколько это политизировано? В середине ХХ века Вальтер Беньямин писал: «Переживаемое нами „чрезвычайное положение“ – не исключение, а правило. Нам необходимо выработать такое Понятие истории, которое этому отвечает»[25].
В рамках такой концепции мы должны прийти к пониманию, что каждое упрощение, каждый ярлык служат интересам власти; чем обширнее их власть, тем больше потребность в упрощениях. И, напротив, интересам тех, кто страдает от власти и борется с ней, помогает признание и приятие многообразия, различий и сложностей.
Фотографии Шибли являются вкладом в это признание и приятие.
В заключение еще раз процитирую Франца Фанона: «Мы не хотим никого догонять. Мы хотим идти вперед всё время, днем и ночью, вместе с Человеком, вместе со всеми людьми. Караван не должен растягиваться, иначе одна шеренга едва ли увидит ту, что впереди; а люди, которые больше не узнаю2 т друг друга, всё реже встречаются и всё меньше разговаривают…»
2Йитка Ханзлова
(Родилась в Карпатах, Чехословакия, в 1958 году.)
Путь, которым я иду, это путь назад, чтобы оттуда увидеть будущее.
Лес, который снимает Йитка, находится недалеко от Карпатских гор, у чешской деревни, где прошло ее детство. Образы могли быть из другого леса, но не для Йитки. Спустя годы она вернулась к нему. Она ходит в лес в одиночку, а если с кем-то, то не фотографирует.
Часто фотографии природы напоминают рекламные. Они говорят об удовольствиях. Горные вершины, водопады, луга, озера, буковые деревья осенью просят нарядиться, придать себе грустный вид и постоять перед камерой. Почему бы и нет? Это напоминает пребывание в аэропорту в нерабочее время. Природа здесь хостесс.
В фотографиях Йитки нет радушного приветствия. Они сняты изнутри леса. Глубокое нутро леса воспринимается так же, как рука чувствует внутреннюю сторону перчатки.
Йитка рассказывает о межлесье. Потому что в той долине, где ее деревня, соединяются два леса. Тем не менее предлог между относится к лесам в целом. Лес – это то, что существует между деревьями, между густым подлеском и полянами, между всеми жизненными циклами и временными масштабами, от солнечной энергии до насекомых, которые живут всего сутки. Лес – также место встречи того, кто вошел в него, и чего-то безымянного, поджидающего за деревьями. Это нечто неосязаемое и находящееся на расстоянии прикосновения. Не беззвучное, но и не слышимое. Это нечто ощущают не только вошедшие в лес; охотники и лесники, считывающие незафиксированные знаки, еще острее осознают это.
«Я отправилась на холмы ранним утром, когда лес только просыпался. Стоя там, я дышала ветром, голосами птиц и тишиной, которую люблю. Но потом, когда я сосредоточилась на кадре, перестала слышать тишину вокруг. Казалось, будто я оказалась где-то в другом месте, как в кино. Лес пришел в движение, и, когда я посмотрела в камеру, испытала страх. Словно неподвижность заключили в рамку. Будто птицы и сверчки прекратили пение и ветер в долине стих. Ничего не было слышно. Ни птиц, ни ветра, ни людей, ни сверчков. Темнота света и какая-то другая тишина, от которой волосы встали дыбом. Я не могла точно определить источник страха, он шел изнутри. Это был первый, но не последний раз, когда я почувствовала его так сильно. Я просто сбежала! Чем был вызван мой страх? Я не боюсь ни животных, ни леса. Никакой опасности не было».