- Он и спрятал. Отнес ее к Альвердес. Считал это надежным местом. Не мог же он предположить, что у вас сработает шестое чувство. Уж не говоря о том, что это все-таки счастливое совпадение. Не скажись Альвердес в тот день больной, наш разговор прошел бы в институте - и не видать бы нам «Эрики» как своих ушей.
Арнольд допил кофе и переставил чашку на соседний столик,
- Это верно, - согласился он. - Да и Альвердес, когда я вчера вечером изымал у нее машинку, сказала, что Дитер сразу предложил ей «Эрику», как только она упомянула, что ей надо перепечатать какой-то текст для доктора Вейнтраута, а в институте, мол, никак не выберешь времени.
- А вы спрашивали доктора Николаи, почему он вчера, когда я снимал у него образцы шрифта, ни словом не обмолвился о машинке своего сына? Я ведь очень четко спросил, есть ли в доме другие машинки, кроме этой.
Крейцер кивнул.
- Да, он дал нехитрое, но убедительное объяснение: случай с машинкой произошел целых полгода назад, да ему не так уж и подробно докладывали, он попросту о нем забыл.
- Ничего не поделаешь, придется поверить ему. Трудно допустить, что в этом деле отец и сын действуют заодно.
- И я так думаю, - сказал Крейцер, - впрочем, давайте по порядку рассмотрим обстоятельства, которые свидетельствуют против Дитера Николаи. Начнем с фактов. Он точно знал, когда у отца ночное дежурство, - это раз. Он умеет водить «вартбург», и у него есть ключи от машины - это два; у него обнаружена машинка, которой пользовались мошенники, - это три; у него есть темно-синяя «ява», красный шлем и серый кожаный комбинезон; Кранепуль допускает, что именно Дитер был одним из аферистов; сам Дитер не может правдоподобно объяснить, как попала к нему машинка; и наконец, у него нет алиби на те часы, когда мошенники были у Кранепуля. Из этих фактов складывается следующая картина: Дитер Николаи тайком пользуется машиной своего отца. Поскольку и для этого, и для таких дорогостоящих увлечений, как фотография и мотоцикл, требуется много денег, он сам - или по чьей-то подсказке - додумался использовать машину и имя отца для выгодной аферы. Вместе со своим сообщником он тщательно все подготовил. Они помещают объявление в газете, условливаются о встрече с Кранепулем, выяснив предварительно, когда у доктора дежурство, надпечатывают на «Эрике» конверт, что, во-первых, избавило Николаи от необходимости писать адрес от руки и тем облегчить опознание, а во-вторых, лишний раз убедило Кранепуля в подлинности Лжениколаи.
- Минуточку! Ведь марка на конверте погашена бранденбургским штемпелем. Значит, его именно там опустили в ящик.
- Не обязательно опустили. Марку можно проштемпелевать и на пустом конверте - так поступают филателисты. Кроме того, остается еще возможность: письмо действительно пришло на имя доктора, но Дитер тайно вытащил письмо из домашнего почтового ящика - он ведь знал, когда оно придет. А уж отправить письмо из Бранденбурга не составляет при наличии мотоцикла никакого труда.
- Верно. Теперь я и сам вижу.
- Продолжим развивать нашу версию. Вечером того дня, когда был совершен наезд, Дитер сперва побывал у Альвердес, которая живет всего в нескольких километрах от дома Кранепулей. От нее он прямиком направился к Кранепулям. Правда, это не дает ему полного алиби, но на случай, если его кто-нибудь видел в тех местах, визит к Альвердес может служить каким-никаким объяснением. Расследование, которым мы занялись после несчастного случая, вскрыло аферу раньше, чем они предполагали. Поскольку наши подозрения вначале были направлены на доктора Николаи, у Дитера было время унести машинку из дома и по возможности уничтожить следы. Остаются открытыми следующие вопросы: кто Лжениколаи? Существует ли связь между Дитером Николаи и Вольфгангом Першке? Если да, то была ли у Дитера возможность унести машинку из садового домика? Куда девался фотоаппарат «Пентина»? Кто подбросил «Эрику» в приемную и зачем? Какую роль во всей этой истории играет Бригитта Альвердес? Почему она «проговорилась», что Дитер ездит на «вартбурге» и обзавелся для этой цели поддельным ключом? Правдивы ли ее показания насчет костюма Дитера в тот вечер или она с ним сговорилась?
Крейцер замолчал, так как официантка принялась убирать посуду, а когда она ушла, продолжил:
- Что вам удалось узнать о Вольфганге Першке?
- Целую кучу подробностей, - ответил Арнольд. - До ограбления Першке жил в Тельтове у деда с бабкой, по Рульсдорферштрассе, восемнадцать. Учился в школе - до седьмого класса. Потом поступил учеником садовника, но из-за частых прогулов был уволен. Потом устроился грузчиком к торговцу углем. К этому периоду он, по рассказам, уже состоял в тельтовском мотоклубе. С четырнадцатого марта сего года он содержится в исправительно-трудовой колонии. Там ни в чем дурном не замечен, не позволил себе за все время ни одной самовольной отлучки и по работе взысканий не имеет.
- Ну хорошо, а теперь посмотрим, что можно узнать у деда с бабкой.
22
Многоквартирный дом представлял собой мрачную узкогрудую коробку, с фасада которой местами отвалилась штукатурка. Уныло и одиноко торчал он между заброшенным садом и пустырем. На пустыре дотягивали свой век старые косилки и телеги.
Супруги Першке проживали на пятом этаже, под самой крышей. Седая маленькая женщина с увядшим лицом провела Крейцера в комнату.
- Альфред! - окликнула она. - Тут опять пришли из полиции насчет нашего Вольфганга.
В высоком кресле у окна сидел мужчина в черном костюме, наполовину закрытый журналом филателистов. Журнал медленно опустился на колени. Дряхлый старик поглядел на гостей поверх очков и сказал:
- Мы не желаем иметь с этим негодяем ничего общего. Моего порога он больше не переступит. Если он сбежал, сюда ему дорога заказана. Напрасно вы карабкались на пятый этаж.
Полуотвернувшись, он разгладил истрепанный журнал, дрожащей рукой в коричневых пятнах достал из нагрудного кармана шариковую ручку и начал что-то подчеркивать в журнале.
Комната была так плотно набита мебелью, что свободного места в ней почти не оставалось. Возле одной стены стояла двуспальная кровать, покрытая красным стеганым одеялом. Над кроватью висела олеография, показывающая, как Спаситель въезжает на осле в некий город и народ машет ему пальмовыми ветвями. Угол за кроватью занимала высокая - до потолка - темно-зеленая изразцовая печь, вся в лепных завитушках. На другой стороне комнаты стояли плюшевый диван, стол и два стула с высокими спинками. Между кроватью и столом оставался узкий проход. На комоде стоял приемник военных времен; место, где полагалось быть свастике, было заклеено пластмассовым слоном.
Фрау Першке придвинула Крейцеру и Арнольду стулья.
- Муж вовсе так не думает, - пробормотала она, - но с мальчиком ему и впрямь несладко пришлось.
- Слышать не желаю про этого уголовника! - вскричал старик.
- Альфред, успокойся! - взывала жена.
Старик яростно швырнул журнал на пол.
- Я говорю, что он такой же подонок, как и его отец.
Лицо старика застыло. Он отвернулся к окну и глядел через щель между тюлевыми гардинами на голые поля и луга. Фрау Першке присела на край дивана, сложила руки на коленях, опустила глаза и начала рассказывать тонким, жалобным голосом:
- Скрывать нечего, мы не любим об этом говорить, душа-то болит, сами понимаете, а разговоров и в свое время было достаточно. Да, Эрна покончила с собой, едва мальчик родился на свет. Слишком она была молодая, не вынесла позора да оговоров. Все в нее тыкали пальцем. У мужа моего за всю жизнь ни пятнышка на добром имени - и вдруг такая напасть! Он не смог это выдержать. Может, он отнесся к ней слишком строго, а я все причитала над ней, квартирка у нас была крохотная, еды в обрез. Вот она и бросилась под поезд. На нас лежит не меньше вины, чем на ней.
- Перестань говорить вздор про мою вину! - решительно вмешался старик. Пальцы его судорожно вцепились в вырез жилета, запавшие губы дрожали, подбородок все время двигался. - Меня это не касается, не касается. Я пятьдесят лет честно делал свое дело и никому ничего не должен. Я не позволю себя упрекать, тебе тоже не позволю, запомни раз и навсегда. - Он тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла. Из водянисто-голубых глаз за толстыми стеклами очков выкатились две слезы и побежали по впалым щекам.
Жена глянула на него, потом снова опустила взгляд на свои руки. На ее скорбном лице появилось сострадание. Она вздохнула и тихо промолвила:
- Конечно, он прав, когда так говорит. Дожив до старости, начинаешь понимать, что по-своему прав каждый. Во всем воля божья, мы должны с покорностью принимать свою судьбу. Против судьбы человек бессилен.
- Мы не затем пришли, чтобы бередить ваше горе, - заговорил Крейцер. - Насколько нам известно, Вольфганг сейчас ведет себя примерно. Но вы, по всей вероятности, помните, что тогда из вашей дачи исчезли пишущая машинка и фотоаппарат. Мы отыскиваем эти предметы и хотели бы кое о чем у вас узнать.
Старик неумолимо глядел в окно, но старушка кивнула.
Крейцер продолжал:
- Не приходилось ли вам слышать от Вольфганга такое имя: Дитер Николаи? Не был ли Вольфганг знаком с этим молодым человеком?
Фрау Першке задумчиво посмотрела на свои руки и отрицательно покачала головой.
- Что-то не припомню.
- Вольфганг состоял в мотоклубе?
- Да, состоял. Он был прямо помешан на мотоциклах, даже диплом получил один раз. У Акселя, его дружка, был свой мотоцикл. Они ходили в клуб вместе. А потом поссорились, и у Вольфганга пропала охота, потому что своего мотоцикла у него не было. Ходить в клуб просто так ему не хотелось, вот он и просил то у одного, то у другого, чтоб дали поездить.
Старушка подошла к комоду, выдвинула верхний ящик, извлекла оттуда грамоту и с гордостью протянула ее Крейцеру, который принялся ее рассматривать, держа так, чтобы и Арнольд тоже мог поглядеть.
Грамота была выдана тельтовским мотоклубом активному члену Вольфгангу Першке, занявшему второе место в соревновании.