– Так, а сейчас… – Дрейк кинул взгляд на часы. – Без четверти десять.
– Без четверти десять? Только-то?
– Вы утратили ощущение времени, да? – улыбнулся Дрейк. – Думаю, что к половине второго вы уже станете самим собой.
– Правда?
– Да. Сейчас у вас самый пик. Вас преследуют видения? Галлюцинации?
– О да. Даже очень.
– Да, вы способны увидеть такое, что не предназначено для человеческих очей, – загадочно промолвил Дрейк и почему-то криво улыбнулся.
– Это верно. Вы очень точно подметили. – До чего здорово, что он познакомился с этим человеком! Это его спаситель. – А чем вы еще занимаетесь, помимо того, что наставляете на путь истинный своих согрешивших сограждан?
Дрейк улыбнулся.
– Вы красиво выразились. Обычно люди под воздействием мескалина или ЛСД вообще теряют дар речи или выражаются так, что понять их невозможно. Большинство вечеров я провожу в телефонной службе доверия. А днем работаю в кофейне, про которую вам рассказал. Она называется «Заскочи, мамочка!». Клиенты мои большей частью бродяги и наркоманы. По утрам я просто брожу по улицам и беседую с моими заблудшими прихожанами. А в свободное время немного в тамошней тюрьме помогаю.
– Так вы священнослужитель?
– Меня называют уличным священником. Очень романтично. Хотя в свое время я был и настоящим священником.
– А теперь – нет?
– Я покинул лоно церкви, – сказал Дрейк. Он произнес это тихо, но за его спокойствием скрывалась горечь. Он словно наяву услышал, как лязгнули церковные врата, захлопнувшись навсегда.
– А почему? – не удержался он.
Дрейк пожал плечами.
– Сейчас это уже не важно. А вы? Как вам удалось достать мескалин?
– Девушка одна дала. По дороге в Лас-Вегас. Очень славная девушка. Она звонила мне в Рождество.
– Просила помочь?
– Пожалуй, да.
– И вы помогли ей?
– Не знаю. – Он лукаво улыбнулся. – Святой отец, расскажите мне про мою бессмертную душу.
Дрейк дернулся:
– Я вам не святой отец.
– Ну ладно, тогда не надо.
– А что вы хотите знать про свою душу?
Он посмотрел на свои пальцы. При желании он мог в любой миг исторгнуть из их кончиков луч света. Это придавало ему пьяное ощущение всесильности.
– Я хочу знать, что с ней случится, если я совершу самоубийство?
Дрейк поежился.
– Не стоит думать на эту тему, пока вы находитесь под воздействием наркотика. Ваш мозг сейчас затуманен.
– Я соображаю совершенно нормально, – упрямо заявил он. – Ответьте мне.
– Не могу. Я не знаю, какая участь постигнет вашу душу, если вы наложите на себя руки. Но я точно знаю, что случится с вашим телом. Оно сгниет.
Напуганный подобной перспективой, он снова уставился на свои руки. Словно желая ему угодить, они у него на глазах покрылись трещинами и превратились в прах, заставив вспомнить самые мрачные новеллы Эдгара По. Н-да, ну и ночка выдалась. Эдгара По ему только не хватало. Или какого-нибудь Хичкока. Он поднял голову и озадаченно посмотрел на уличного священника.
– Что сейчас происходит с вашим телом? – поинтересовался Дрейк.
– А? – тупо переспросил он, не понимая сути вопроса.
– Есть два типа «улета», – терпеливо пояснил Дрейк. – Головной и телесный. Вас не тошнит? Суставы не ломит? Недомогание испытываете?
Он пораскинул мозгами, прежде чем ответить, и наконец произнес:
– Нет, я просто чувствую себя… занятым. – Он сам даже фыркнул от смеха, а Дрейк улыбнулся. Хорошее он подобрал словцо, чтобы описать свои чувства. Тело и впрямь так и распирало от активности. Оно казалось совсем легким, но отнюдь не бесплотным. Более того, он никогда не ощущал себя таким мясистым, никогда не сознавал, насколько тесно срослись его разум и плоть. Разделить их было просто невозможно. Или отлепить друг от друга. Да, приятель, ты с ними навеки сросся. Интеграция. Энтропия. Мысль эта обогрела его, как проворное тропическое солнце. Тщетно пытаясь разобраться в лабиринте своего разума, он вдруг громко сказал:
– Но ведь остается еще душа.
– И что из этого? – терпеливо спросил Дрейк.
– Уничтожив мозг, убиваешь и тело, – медленно пояснил он. – И наоборот. Но вот что при этом с душой происходит? Это ведь самое интересное, святой отец… мистер Дрейк.
– «Какие сны приснятся в смертном сне?» Это «Гамлет», мистер Доус, – ответил Дрейк.
– А по-вашему, душа продолжает жить и после смерти? Значит, бессмертие все-таки существует?
Глаза Дрейка заволокло пеленой.
– Да, – кивнул он. – Я думаю, бессмертие существует… в определенном виде.
– И вы, наверное, считаете, что самоубийство есть смертный грех, обрекающий душу на вечные муки в геенне огненной?
Дрейк долго не отвечал. Потом сказал:
– Самоубийство скверно. Я в этом искренне убежден.
– Это не ответ.
Дрейк встал.
– А я и не собираюсь вам отвечать. Я уже давно перестал упражняться в метафизике. Теперь я обычный гражданин. Вы не намерены вернуться на вечеринку?
Вспомнив о шуме и сутолоке, он отрицательно помотал головой.
– Тогда – домой?
– Нет, я не смогу вести машину. Боюсь садиться за руль.
– Я вас отвезу.
– Вы? А как вы вернетесь?
– Вызову такси из вашего дома. В новогоднюю ночь такси не проблема.
– Это будет здорово, – благодарно произнес он. – Я бы с удовольствием побыл один. Телевизор посмотрел.
– В одиночестве вы ощущаете себя в безопасности? – полюбопытствовал Дрейк.
– А разве такое возможно? – с мрачным видом переспросил он. И оба дружно рассмеялись.
– Ну тогда ладно. Попрощаться ни с кем не желаете?
– Нет. А черный ход здесь есть?
– Думаю, что найдем.
По пути домой он почти не раскрывал рта. Даже мелькание уличных фонарей его раздражало. Когда они проезжали место, где велись дорожные работы, он не удержался и, кивнув в сторону магистрали, спросил:
– Что вы думаете по этому поводу?
– А что я могу думать? – пожал плечами Дрейк. – Детишки в нашем городе голодают, а они прокладывают новую дорогу для наших и без того зажравшихся бегемотов. Я считаю, что это просто позор.
Он уже раскрыл было рот, чтобы рассказать Дрейку про зажигательные бомбы и учиненные им поджоги, но в последнюю минуту передумал. Ведь Дрейк может подумать, что это просто очередные галлюцинации. Или – еще хуже – что это не галлюцинации.
Остальное он помнил не столь отчетливо. Он показал Дрейку, как проехать к его дому. Дрейк заметил, что, должно быть, все обитатели улицы разъехались по гостям или рано легли спать. Он не стал объяснять. Дрейк вызвал такси. Они немного посмотрели телевизор – Гай Ломбардо в «Уолдорф-Астории» ублажал публику, играя совершенно райскую музыку. Он решил, что Гай Ломбардо похож на лягушку.
Такси подкатило к дому без четверти двенадцать. Дрейк снова осведомился, все ли с ним в порядке.
– Да, – ответил он. – По-моему, я уже прихожу в себя.
Так оно и было на самом деле. Галлюцинации постепенно вытеснялись в самые отдаленные закоулки его мозга.
Открыв дверь, Дрейк высоко поднял воротник, закрывая уши.
– Вы только выкиньте из головы мысли о самоубийстве. Не будьте трусом.
Он улыбнулся и кивнул, хотя не стал ни соглашаться с советом Дрейка, ни отвергать его. Подобно всему остальному в эти дни, он просто взял его себе на заметку.
– С Новым годом! – сказал он.
– И вас тоже, мистер Доус.
Таксист нетерпеливо загудел.
Дрейк зашагал по дорожке, и такси тут же отъехало.
Он вернулся в гостиную и снова уселся перед телевизором. Камеры переключились на Таймс-сквер, где пылающий шар, установленный на крыше небоскреба, собирался совершить головокружительный спуск в 1974 год. Он чувствовал себя разбитым и измученным; его стала одолевать сонливость. Шар вот-вот спустится, и он вступит в Новый год, напичканный мескалином. А где-то в это самое время новорожденный Новый год уже выкарабкивается из материнской утробы в этот лучший из миров. А на вечеринке Уолтера Хамнера гости поднимают бокалы и начинают отсчитывать оставшиеся секунды. Дают себе клятвы. Большинство этих клятв, конечно, и яйца выеденного не стоят. Не устояв перед искушением, он и сам дал себе клятву. Поднялся, превозмогая усталость; все тело болело и ныло, суставы раскалывались. Он побрел на кухню и снял с полки молоток. Когда он вернулся в гостиную, пылающий шар уже спускался по высоченному шесту. Хор людских голосов отсчитывал: «Восемь… семь… шесть… пять…» В камеру заглянула какая-то толстушка. В первое мгновение она изумилась, а затем радостно осклабилась и помахала всей Америке.
Вот и Новый год настал, подумал он. Почему-то от этой мысли по рукам побежали мурашки.
Шар наконец спустился, и на крыше небоскреба вспыхнули гигантские цифры:
В тот же миг молоток в его руках описал крутую дугу, и – экран телевизора взорвался. Осколки стекла брызнули на ковер. В воздухе запахло паленым, но возгорания не произошло. Во избежание пожара он ногой вышиб штепсель из розетки.
– С Новым годом! – негромко произнес он и отбросил молоток на ковер.
Он прилег на диван и почти мгновенно уснул. Спал он при включенном свете и снов не видел.
Часть третьяЯнварь
Если я не обрету себе пристанище,
Мне придется сгинуть навечно…
5 января 1974 года
То, что случилось с ним в этот день в «Лавке для экономных», было едва ли не единственным за всю его жизнь осознанным и просчитанным поступком, а не очередной взбалмошной выходкой. Словно невидимый палец выводил на людях письмена, доступные лишь его взору.
Он любил ходить по магазинам. Это успокаивало, помогало ощущать себя в здравом уме. А после знакомства с мескалином он просто обожал совершать здравые поступки. В первый день нового года он проснулся часа в два, а остаток дня провел, бесцельно шатаясь по дому и чувствуя себя инопла