– Понятно, – протянул Блейз. – А ты, Генри, что думаешь по этому поводу?
Он перевел взгляд на Генри.
– Данно ведь уже сказал тебе, что я думаю, Блейз, – отозвался тот. – Теперь я ясно представляю себе, что нам предстоит… – он взглянул на Данно и Тони, потом на Блейза, – …благодаря их помощи и той информации, которую им удалось раздобыть.
Он снова посмотрел на Данно и Тони.
– Поэтому, если ты не против… – Они оба кивнули, и он опять обратился к Блейзу:
– …то тебе, Блейз, ничего делать не придется, разве что не мешать нам доставить тебя к кораблю.
– Я понимаю, – кивнул Блейз.
– Вот и отлично, – сказал Генри. – Дневное представление «Symphonic des Flambeaux» заканчивается поздно вечером, поэтому мы вытащим тебя из театра уже в сумерках, а добираться до корабля придется почти в полной темноте. Но это и к лучшему, поскольку Солдаты умеют сражаться в таких условиях, а те, кого может выставить против нас Совет, насколько я понял со слов Данно, – нет. Так что вы с Тони отправляетесь на «Flambeaux», а ближе к концу представления она тебя выведет. Слушайся ее и уходи из зала только вместе с ней. Вас подберет машина с водителем-Солдатом.
– Всего одна машина, да еще с водителем? – удивился Блейз.
– Да, одна, – кивнул Генри. – У каждого из Солдат свои задачи, и выполнять они их будут порознь, причем большинству из них придется обеспечить транспортом себя и, возможно, еще двух или трех человек, в зависимости от поставленной цели. Они начнут действовать в самых разных точках города, после того как целый день прошляются по нему под видом туристов. Все машины будут угнанными, а их сигнализация и дистанционное управление – выведены из строя. Тогда ими можно будет пользоваться без помех. Очень важно, чтобы все наши люди могли собраться вместе еще на первом этапе операции.
– Хорошо, Генри, – согласился Блейз. – Тебе видней. Если считаешь, что так будет лучше, – давай.
– Мы определили четыре точки, где они скорее всего попробуют нас задержать, – предложил Генри. – Первая – на выезде из города, у начала шоссе в космопорт. Следующая – далеко за городской чертой, на мосту через реку Да Винчи. Правда, когда мы доберемся до моста, совсем стемнеет и, хотя у них хватит времени организовать блокпост, на нашей стороне будет ночная тьма.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, – перебил его Блейз, – но, по-моему, любые военные, полувоенные формирования и даже сотрудники служб безопасности обязательно постараются осветить место предполагаемого боя. Причем как можно более ярко, чтобы противник не воспользовался преимуществами темноты.
– Это верно, – подтвердил Генри. – И все же мы постараемся двигаться как можно быстрее. Надеюсь, им просто не хватит времени организовать освещение и применить что-то против нас. Может, конечно, они и установят какие-то наземные осветительные приборы, но наши Солдаты позаботятся о них.
– Понятно, – сказал Блейз. – Итак?
– После моста следующим удобным для них местом будет въезд на территорию космопорта. В принципе мы можем попасть туда через любые ворота, а ты ведь знаешь, сколько их там, – следовательно, им придется перекрыть все въезды и тем самым распылить свои и без того не очень-то крупные силы. Все это вкупе с ночной темнотой и будет нашим преимуществом при прорыве на взлетное поле.
– А мы знаем, где именно стоит «Избранник»? – спросил Блейз.
– Да, – ответил Генри, мельком взглянув на Данно.
– Это оказалось проще всего, – пояснил Данно. – Я связался со службой информации порта, и автоматическая система сообщила мне все, что нужно.
– Поначалу они не будут знать, к какому кораблю мы направляемся, – продолжал Генри. – Но как только станет окончательно ясно, куда мы стараемся пробиться, они вполне могут организовать хоть и плохонькую, но оборону этого сектора. И это будет последняя преграда на пути к кораблю. Но даже и после того, как мы окажемся на борту, они постараются помешать нам взлететь. Данно утверждает, что по закону они обязаны оставить нас в покое, как только мы оторвемся от взлетной площадки, а оказавшись в космосе, мы тут же можем совершить фазовый сдвиг. Разумеется, сейчас все это обсуждать бессмысленно. А теперь, Блейз, давай-ка навести Каджа. Пусть он тебя осмотрит.
– Да, сейчас пойду. – Блейз слегка нахмурился. – Но… ты меня, конечно, прости, дядя, но, кроме самой общей информации, ты не сообщил мне ровным счетом ничего. Или, может, я вдруг почему-либо утратил ваше доверие?
Тут Данно и Тони разом начали было говорить, но их заставил умолкнуть голос Генри:
– Помолчите, это моя проблема. Блейз, видишь ли, именно так дело и обстоит. Кадж рассказал нам, что с тобой сделали. Хотя главной целью Совета было покончить с тобой, если ты вовремя не явишься за противоядием, в состав снадобья, несомненно, входило еще и средство, которое заставило бы тебя в случае чего все им выложить.
– Выложить? – нахмурился Блейз.
– Уже много столетий известно, что никакой сыворотки правды не существует, – пояснила Тони. – Но есть средства, с помощью которых можно заставить человека просто безудержно болтать. Человек под их воздействием способен рассказать даже то, что он ни в коем случае не стал бы никому сообщать ни при каких обстоятельствах. И учти: желание говорить становится непреодолимым.
Наступило молчание.
– Понимаешь, Блейз, – с присущей ему непреклонностью произнес Генри, – если ты будешь подробно знать о моих планах и попадешь в лапы Совета, они смогут выведать практически все, что тебе известно, – в том числе и задачи, поставленные мной перед Солдатами. А я ведь должен думать и об их безопасности.
Последние его слова прозвучали как всегда спокойно и безапелляционно – он всегда так сообщал обо всех своих решениях. Но Блейз, взглянув на него, по морщинкам, собравшимся в уголках глаз, понял, что сейчас ему так же больно, как уже было однажды. Это случилось вскоре после того, как Блейз появился у него на ферме; Генри выпорол своего старшего сына, исполняя, как он считал, отцовский долг.
Тогда эта порка чуть не погубила Блейза эмоционально. Ведь его мать была уроженкой Культиса, одного из двух Экзотских миров, где всегда считалось, что причинить человеку боль – в особенности физическую – не только тягчайшее из преступлений, но более того – дело просто немыслимое, невероятное.
Ничего не видя вокруг себя, одетый в ночную рубашку с чужого плеча, Блейз попытался пройти к своему чуть более взрослому, чем он, кузену. Но Генри перехватил его и, поняв, какие чувства переполняют мальчика, отправил обратно в постель. Вот тогда-то Блейз и заметил в глазах Генри те же самые признаки душевной боли, которой железная воля не дает прорваться наружу.
Но на сей раз раздиравшие Генри чувства относились не к его сыну Джошуа. Это была боль за самого Блейза.
Глава 30
Блейз стоял посреди одной из комнат своих апартаментов. Кадж Меновски осматривал его с помощью трех небольших настольных приборов, сердито подмигивающих красными лампочками.
Машинам было наплевать на одежду – они просто не замечали ее. Однако стоило пациенту хоть чуть-чуть пошевелиться, как они тут же начинали протестовать. Они сразу же принимались жаловаться, сообщая о нарушении процедуры резкими сигналами, свидетельствующими о том, что настройка на исследуемый орган сбита и все нужно повторять заново.
– Сейчас они снова начнут, – сказал Кадж. – Чем меньше вы будете шевелиться, тем быстрее закончится обследование.
Кадж углубился в просмотр столбцов каких-то символов, которые на длинной ленте печатала четвертая машина, очевидно собирающая и обрабатывающая данные, что поступали от остальных трех.
Слова врача подействовали на Блейза так, будто ему в спину вдруг ткнули чем-то острым. Для человека, который считал себя столь натренированным, как Блейз, они были равносильны оскорблению.
Он мрачно велел себе стоять абсолютно неподвижно и сколь угодно долго. Просто до сих пор он относился к обследованию без должного пиетета и позволил мыслям отвлечь себя от процедуры, утратив контроль над телом.
Зато теперь он… «Я статуя, – сказал он себе. – Статуя из чистого и твердого мрамора. То же самое сейчас подтвердят и машины. Мраморная. Неподвижная. Сейчас мое ощущение времени изменится, и сколько бы мне вот так ни пришлось простоять, мне будет казаться, что прошло всего несколько секунд».
Блейз постарался сосредоточиться на том, что говорил себе, и вскоре ему это удалось: машины больше сигналов не подавали. Наконец Кадж снова заговорил.
– Что ж, все ясно, – послышался его голос, и Блейз, придя в себя, понял, что красные лампочки больше не горят. Кадж между тем продолжал:
– Я примерно так и думал. Они добавили препарат, развязывающий язык, – его в принципе ничего не стоит распознать и нейтрализовать – к генетическому агрессору, который должен воздействовать на вашу ДНК. Но, к сожалению, пока я ничем не могу вам помочь. Для этого мне понадобится аппаратура медчасти вашего корабля. Но зато теперь я знаю, что искать и где.
– По-моему, вам и так удалось выяснить довольно много, доктор, всего за какие-то полчаса, да?
– Чуть больше. – Кадж оторвал кусок бумажной ленты с непонятными значками, сложил ее и сунул в карман. Затем указал рукой на машины, без своих разноцветных огоньков казавшиеся теперь просто какими-то ящиками. – За меня все сделали они. Эта во-первых. А во-вторых, совершенно ясно, что Совет, как я и предполагал, в выборе средств для вас не проявил особой изобретательности. Наркотик, развязывающий язык, стандартный, известно всего лишь несколько его разновидностей. Следовательно, определить его – дело недолгое. Генетический же агрессор, который имеет чужеродное происхождение – чужеродное для вас, – потребует небольшой работы воображения и кое-каких исследований. Но, как я уже говорил, ничего неожиданного.
– А вы вообще что-нибудь ожидали? – поинтересовался Блейз. – Я, между прочим, все еще чувствую себя совершенно нормально.