ии была пересказана другим поэтом, Робертом Браунингом, в первом томе его сборника «Мужчины и женщины». Браунинг написал стихотворение «Роланд до Замка Черного дошел». В качестве противоядия к первому стихотворению Хэл прочитал для себя вслух первую строфу браунинговского стихотворения, не обращая внимания на дующий со стороны студеного озера холодный ветер...
И встали все, как рамой огневой,
Вкруг новой жертвы, замыкая дол.
Я всех узнал, я всех их перечел,
Но безоглядно в миг тот роковой
Я поднял рог и вызов бросил свой:
«Роланд до Замка Черного дошел».
Браунинг всю жизнь оставался чайльдом[27], претендентом на более высокое звание рыцаря[28], хотя эта сторона его жизни прошла практически не замеченной никем, за исключением жены. Таким же чайльдом, каким был сейчас и сам Хэл, хотя и в другое время и в другом месте, и при том, что Хэл никогда не был поэтом. Но Браунинга, как, возможно, в конечном итоге и его самого, неудержимо влекла вперед не Железная Владычица, а негасимое пламя надежды.
И в то же время, даже понимая это, хотя бы отчасти, он все равно продолжал ощущать сосущую пустоту, вызванную тоской по Аманде и словно эхом отражавшуюся в пустоте этого так хорошо знакомого ему дома, в котором больше не было тех трех стариков, что наполняли его жизнью и смыслом. Нет, не усадьба сделалась чужой для него. Это он стал чужим для усадьбы.
Хэл повернулся лицом к высокой стеклянной двери, ведущей в дом; автоматика уже включила освещение, и он увидел внутренность библиотеки, в которой в тот последний раз он видел стоящих друг перед другом Блейза и Данно.
Он открыл створку двери, шагнул внутрь и снова закрыл ее за собой. В комнате было тепло; температура поддерживалась автоматикой, которая все это время настолько хорошо следила за домом, что смотрителю, живущему на расстоянии пяти миль, для того чтобы убедиться, что все в порядке, требовалось лишь время от времени поглядывать на экраны своих мониторов. Неподвижный воздух в библиотеке был пропитан запахом кожаных переплетов сотен старинных книг, стоящих рядами на длинных без единой пылинки полках, покрытых лаком медового цвета. В дни своего детства и ранней юности он прочитал их все, жадно поглощая одну за другой, лишь только появлялась возможность, словно изголодавшийся путник, попавший в страну изобилия.
Хэл подошел к камину, расположенному в торце комнаты. Там тоже все было приготовлено для разжигания огня. Он взял с каминной доски старинную зажигалку и с ее помощью запалил сухую растопку под поленьями.
Вспыхнувшие язычки пламени побежали по стружке и мелким щепкам и перекинулись на кору поленьев, которая, полыхнув искрами, сразу же занялась. Он сел в одно из больших мягких кресел с широкой спинкой, стоящих по обе стороны от камина, и устремил взгляд на набирающий силу огонь. Тепло, исходящее от горящего очага, согрело Хэла, но ощущение пустоты дома за его спиной не покидало его.
Он еще никогда не был так одинок с момента своего бегства на Энциклопедию после злодейского убийства на террасе, совершенного как раз за этими окнами. За все это время Хэл ни разу не делал попыток вызвать в сознании с помощью самогипноза образы трех погибших наставников, за исключением случая в тюремной камере на Гармонии, когда они не захотели откликнуться на его призыв. Но сейчас, ощущая зияющую пустоту и мрак за своими плечами, он, не отрывая взгляда от огня, обратился ментальным взором внутрь себя, пользуясь усвоенной еще в детстве от Уолтера методикой превращения извлеченных из памяти образов в субъективную реальность.
«Когда я отведу взгляд от огня, — подумал он, — они будут уже здесь».
Хэд сидел, продолжая глядеть в огонь, который охватил уже половину сложенной в очаге поленницы, и через мгновение почувствовал в комнате за своей спиной присутствие посторонних. Он оторвал взгляд от огня, повернулся и увидел их.
Малахия Насуно, Авдий, Уолтер.
Они сидели лицом к нему на составленных полукрутом стульях, и он развернул свое кресло спинкой к огню, чтобы лучше видеть их.
— Я скучал по вам, — произнес он.
— Не слишком долго. — Голос Малахии звучал, как всегда, твердо. — И то лишь изредка, в моменты, подобные этому. Но будь иначе, мы могли бы подумать, что ошиблись в тебе.
— Но мы не ошиблись, — вставил Авдий. Тощий, как огородное пугало, он сидел на стуле очень прямо, отчего казался еще выше, чем на самом деле. — Теперь, когда ты познакомился с моим народом, равно как и с другими, ты уже должен понимать больше, чем я мог бы научить тебя.
— Это верно. — Хэл повернулся в сторону Уолтера и поймал на себе взгляд голубых внимательных глаз экзота. — Уолтер, а ты не хочешь поздороваться со мной?
— Когда я был жив, в подобной ситуации я бы прежде всего спросил тебя, зачем мы тебе понадобились, — улыбнулся ему Уолтер. — Но поскольку я лишь плод твоего воображения и памяти, мне не надо спрашивать тебя об этом. Я знаю и так. Ты ждешь, что мы поможем тебе обрести знания, которые доступны только открытому непредвзятому уму, впервые постигающему Вселенную. Но ты сейчас хотя бы представляешь себе, где заканчивается твой путь?
— Не где, — сказал Хэл, — а чем. Как и все другие пути, он заканчивается свершением; в противном случае я никуда не приду.
— А если так и окажется? — спросил Уолтер.
— Если так окажется, — резко вмешался Малахия, — это будет значить, что он, по крайней мере, сделал все, что мог. Почему вам всегда надо все для него усложнять?
— В этом состоит наша работа, Малахия, — отозвался Уолтер, — усложнять все для него. Тебе это прекрасно известно. Сейчас ему тоже это известно. Когда он был Доналом Гримом, он сам видел, как отдаляется от души человечества. Он должен был вернуться — и этот единственный для него путь был нелегок.
Он улыбнулся двоим своим товарищам.
— Иначе зачем было напрягать свою интуитивную логику ради того, чтобы его опекуны выбрали для него троицу вроде нас?
— Извините, — сказал Хэл. — Я использовал вас. Я всегда использовал других людей.
— Что за сентиментальность? — оборвал его Авдий. — Подобное проявление слабости после всего того, чему мы тебя учили, и как раз сейчас, когда ты стоишь на самом пороге завершения своей миссии?
Хэл слабо улыбнулся:
— После того как вас убили, вы отправили меня с заданием стать человеком. Но еще до того как вы отправили меня, вы указали мне путь. Может быть, и теперь вы позволите мне хоть изредка быть человеком?
— Все зависит от того, насколько ты справляешься со своим делом, мальчик, — проворчал Малахия.
— О, — посерьезнев, ответил Хэл. — Я-то справлюсь, если с ним в принципе можно справиться. Колесницу истории теперь уже не остановить и не заставить свернуть с пути. Но знаете, в чем состоит подлинное чудо? Мне захотелось дать Доналу еще один шанс, чтобы на этот раз он сделал все так, как надо. Но то, что у меня получилось, превзошло все мои ожидания. Я вовсе не дубликат Донала. Я Хэл, и все, чем был Донал, теперь является частью меня.
— Да, — медленно произнес Малахия. — Ты сбросил свои доспехи. Я полагаю, ты должен был это сделать.
— Да, — кивнул Хэл. — Проход впереди слишком узок для того, чтобы в него можно было пройти, не снимая доспехов. — Он на мгновение задумался, потом продолжил:
— И все те, кто пойдет за мной, должны точно так же разоблачиться до наготы, иначе у них ничего не получится.
Он передернул плечами.
— Тебе страшно. — Уолтер весь подался вперед. — Чего ты боишься, Хэл?
— Того, что грядет. — Хэл снова передернул плечами. — Того, через что мне предстоит пройти.
— Боится меня, — произнес новый голос в комнате. — Боится, что в конечном итоге я докажу ему, что он ошибается относительно нашей роли в эволюции расы.
Высокая фигура Блейза выступила вперед из темного угла библиотеки и встала между стульями, на которых сидели Авдий и Малахия.
— Опять играешь в игры со своим воображением? — обратился он к Хэлу. — Создаешь призраков из воспоминаний, сотворил даже мой призрак, а ведь я еще вполне живой.
— Ты можешь идти, — произнес Хэл. — Я займусь тобой позже.
Но Блейз и не думал исчезать.
— Похоже, твое подсознание не хочет отпустить меня.
Хэл снова повернулся к камину. Когда он опять посмотрел в комнату, Блейз все еще был там вместе со всеми.
— Да, — вздохнул Хэл, — похоже, не хочет.
Ни один из призраков, рожденных его воображением, не произнес ни слова. Они продолжали молча смотреть на него, три сидящие фигуры и одна стоящая.
— Да, — через некоторое время сказал Хэл и снова повернулся к огню. — Я боюсь тебя, Блейз. Я никогда не мог даже предположить, что появится кто-нибудь вроде тебя, и когда я встретился с тобой в реальной жизни, я испытал подлинный шок. И если я вызвал сейчас твой образ, то сделал это намеренно, чтобы проверить, смогу ли я заставить себя увидеть то, чего я совсем не хочу видеть.
— Нашего сходства, — сказал Блейз. — Вот чего ты не хотел видеть.
— Вовсе нет. — Хэл покачал головой. — На самом деле мы совсем не похожи. Просто нас так видят другие. Но от этого мы не становимся более похожими.
Он помолчал и добавил:
— Не похожи, как два гладиатора, которых вытолкнули на арену сразиться друг с другом.
— Никто нас не выталкивал, — усмехнулся Блейз. — Я сам выбрал свой путь. Ты тоже, добровольно встал на путь конфронтации. Я предложил тебе все, что мог, лишь бы предотвратить схватку. Но ты отказался. Кто же в таком случае нас выталкивал?
— Народ, — сказал Хэл.
— Народ! — В голосе Блейза послышались неожиданные гневные нотки. — Народ — это мухи-однодневки. Это не вина их и не позор, это просто факт. Разве ты отдашь свою жизнь, это великолепное уникальное творение, за рой бесполезных мух? Я уже не говорю о том, что единственный человек, который может убить тебя, это я; а ты знаешь, я никогда не сделаю этого, пока не увижу, что ты окончательно потерян.