— Что верно, то верно, — согласился Джим. — Но я не видел тебя на трибуне. Я искал тебя в окружении графа.
Джим осекся, чуть не прикусив язык, но, как известно, слово-то не воробей. По своему положению и рангу сэр Джон должен был сидеть в непосредственной близости от графа, но его там не было.
— Ах, это... — непринужденно сказал сэр Джон. — Я сидел несколькими рядами ниже со своим старым другом, товарищем по оружию. Но я ничего не пропустил. — Он повернулся к Энджи:
— И был воистину восхищен тем представлением, которое дала нам в последний вечер миледи.
— Благодарю, — ответила Энджи. — Я получила не меньшее удовольствие от его постановки.
Продолжая беседовать, они вошли в зал, где было все-таки теплее, чем во дворе. Казалось, сэр Джон не торопится сообщать о цели своего визита. Возможно, плохие новости, подумал Джим. Скорее всего, какие-то препоны в деле об опеке над Робертом Фалоном, и сэр Джон, проявляя деликатность, хочет начать свой рассказ позже, возможно, после обеда.
Но Джим ошибся. Едва все разместились за высоким столом и начали легкую беседу, попивая вино и отправляя в рот ореоли — маленькие пышки, выпеченные в самой разнообразной форме, только с фруктовой начинкой и без дырки посередине, — как к столу приблизился оруженосец сэра Джона и остановился, терпеливо дожидаясь, когда его господин обратит на него внимание.
— А, принес, — сказал сэр Джон. — Я вижу, пакет не пострадал. Давай его сюда.
Оруженосец передал ему пакет, оказавшийся сложенным вдвое листом пергамента со сшитыми краями.
— Можешь идти, — отпустил оруженосца сэр Джон и повернулся к Джиму с Энджи:
— Думаю, не стоит слишком тянуть с развязкой. Чувствую, вам не терпится узнать, что заключено в этом пакете. Поэтому... — И сэр Джон передал пакет сидящему рядом с ним Джиму.
Джим едва преодолел желание переадресовать пакет Энджи, к которой тот имел большее отношение, если только догадка Джима о его содержимом верна. Но этикет требовал, чтобы пакет принял именно Джим, являющийся ответственным получателем.
Джим вынул из ножен нож и разрезал стежок, скреплявший края пергамента, который развернулся в единый лист с висевшей на нем снизу, как подвеска на шее человека, массивной печатью, оттиснутой на клочке пергамента и державшейся на двух пропущенных через прорези листа лентах.
Джим пробежал текст глазами.
Он был написан на средневековой латыни и исполнен писцом в стиле времени. По всему тексту красовались многочисленные витиеватые завитушки, а верхние выносные элементы букв были удлинены и выписаны с нажимом, так что казалось, слова несут на себе пики.
Джим приступил к чтению, почти не испытывая затруднений.
Edwardus Dei gracia Rex Anglie et Francie et dominus Hibemie omnibus ad quos presentes liters peruenerint saluten...
По мере чтения латинский текст неожиданно начал затуманиваться и превращаться в английский. Это было проявление той самой вездесущей магии, которую Джим мечтал освоить еще со времен, когда всерьез решил овладеть способностью трансформировать в современный английский язык, понятный ему и Энджи, не только по возможности наибольшее число незнакомых ему языков, каким для него был, например, французский, но и их многочисленные диалекты, и даже языки волков, морских дьяволов и других земных тварей.
По-английски текст звучал так: Эдвард, Божьей Милостью король Англии и Франции, лорд Ирландии, приветствует всех своих подданных, заинтересованных в исходе настоящего дела. Что касается Роберта Фалона, сына Ральфа Фалона, барона Чина, ныне усопшего, и опеки над означенным Робертом Фалоном до достижения им...
Джим пробежал глазами страницу. Это было как раз то, на что они с Энджи так надеялись. Опека возлагалась на него. В конце листа красовалась замеченная им еще раньше королевская печать. Не говоря ни слова, Джим передал пергамент Энджи. Ее глаза были полны слез.
— Надо это отметить, — сказал Джим. Он повернулся к сэру Джону:
— Не знаю, как благодарить тебя, сэр Джон. Мы рассчитывали получить ответ, в лучшем случае, через несколько месяцев. Я прекрасно понимал, что на него могут уйти и годы.
— Иногда случаются чудеса, — сказал сэр Джон. — Придворные сочли, что будет лучше, если его величество убедится в безопасности Роберта Фалона как можно быстрее, а это позволило избежать обычных формальностей. Вы должны быть благодарны еще и епископу Бата и Уэльса, Ричарду де Бисби. Он посетил двор, и его уверения в вашей полной благонадежности произвели на короля должное впечатление, да хранит его Господь.
— Аминь, — смиренно проговорили Джим с Энджи.
Джим даже закашлялся, чтобы скрыть смущение. Последние слова сэр Джон произнес с совершенно бесстрастным видом, и Джим представил себе, как епископ, приняв осанистую позу, своим сочным голосом убеждает короля принять нужное решение, в то время как единственное желание того — вообще не принимать никаких государственных решений.
— Ты не против небольшого торжества, ведь тебе утром снова в дорогу? — спросил Джим сэра Джона.
— Если небольшого, то, конечно же, нет, — согласился сэр Джон.
Лучшие блюда и лучшие вина украсили стол в большом зале. Известие, привезенное сэром Джоном, чудеснейшим образом распространилось по всему замку, и скоро радостная весть стала известна всем, вплоть до последнего слуги, так что каждый ходил с видом именинника, будто опека над Робертом Фалоном была возложена не на одного Джима, а на всех без исключения обитателей замка.
Праздничное настроение не покидало всех до утра, а утром Джим и Энджи еще долго махали вслед сэру Джону Чендосу и его людям, отправившимся в дальнейший путь.
Праздник кончился, и, медленно пересекая двор и так же медленно поднимаясь по лестнице к себе в комнату, Джим и Энджи вдруг почувствовали, что вместе с праздником исчезает и ощущение той приподнятости, которая вселилась в них с появлением сэра Джона. Оба не проронили ни слова, пока не оказались в комнате, и уже там, еще немного помолчав и глядя не на Джима, а куда-то в окно, Энджи решилась заговорить первой.
— Ну что ж, — тихо сказала она, — теперь ты можешь ехать.
— Ехать? — вопросительно произнес Джим. Он, кажется, понял, о чем идет речь, но что он мог ответить Энджи...
— Ты отлично понимаешь, что я имею в виду, — сказала Энджи. Она повернулась к Джиму. — В Пальмиру, куда уехал Брайен. Я думаю, он уже там. Теперь ты можешь присоединиться к нему.
— Да нет, что ты! — все еще не соглашался Джим.
— Знаешь, — продолжала Энджи тем же тихим голосом, — недавно я подумала, что бы чувствовала я, окажись на месте Геронды, если бы ты отправился на поиски моего отца один, без Брайена.
— Это совсем не то же самое, — сказал Джим. — Теперь, когда мы обрели Роберта Фалона, мы стали настоящей семьей. Кроме того, — Джим попытался вызвать у Энджи улыбку, — я удивлен, даже крайне, что ты не отпустила бы меня на прогулку одного, без Брайена.
— Совсем не смешно, — сказала Энджи, посмотрев Джиму в глаза. — Я беспокоюсь о тебе гораздо меньше, когда с тобой Брайен, и гораздо больше, когда его нет рядом.
— Так или иначе, — сказал Джим, — мы отказали Брайену. Он уехал несколько недель назад. Теперь уже ничего не поделаешь.
— Неужели?
— Ну хорошо. — Джим все еще чувствовал себя неуверенно. — Допустим, мне удастся разыскать его. Но ты же сама говорила, что не хочешь, чтобы я уезжал.
— Конечно, не хочу, — сказала Энджи. — Но может быть, я не права, и тебе надо ехать.
— Кто может судить об этом с уверенностью?
— Может быть, мы сами. В любом случае надо сначала поговорить с Герондой.
Джим уставился на Энджи:
— Ты что, уже приняла решение?
— Да, — почти зло сказала Энджи. — Но я хочу, чтобы мы оба сначала поговорили с Герондой.
— Неплохая мысль, — сказал Джим. — По правде говоря, меня до сих пор мучит совесть, что я отказал Брайену. Действительно надо повидать Геронду и узнать, что она обо всем этом думает. Может быть... Ладно, отправимся для начала к ней.
Джим встал.
— Как, прямо сейчас? — спросила Энджи.
— Еще не так поздно.
— В такую погоду до нее ехать не меньше трех часов. И если уж мы начнем выяснять отношения, возвращаться будет поздно. Придется остаться на ночь. А это значит, надо брать с собой постельные принадлежности. Я люблю Геронду, но лягу в постель, застланную чужим бельем, только под страхом смерти. А ты не можешь перенести нас к ней с помощью магии?
— Каролинус предостерегал меня от излишних затрат энергии, хотя я и обладаю ее неограниченным запасом, — сказал Джим. — Мне следовало рассказать тебе о нашей с ним встрече подробнее. Но как раз в тот день приехал Брайен, и разговор с Каролинусом вылетел у меня из головы. Он советовал мне не тратить энергию по пустякам, с тем чтобы иметь ее запас в случае крайней необходимости.
— Тогда, может быть, ты сможешь, обернувшись драконом, перенести меня в Малверн на себе?
— Нет, — медленно начал Джим, — драконы не обладают большой грузоподъемностью. Транспортировка взрослого человека им не по силам. Вспомни сказку из двадцатого века об орле и ребенке. Сказка, она и есть сказка. А правда заключается в том, что орлу не поднять ребенка весом в десять фунтов. Так и дракону не унести взрослого человека. Я еще, пожалуй, смогу оторвать тебя от земли и пронести на небольшое расстояние, но в конце концов выбьюсь из сил, и придется садиться. — Он помолчал. — Ты, конечно, не отпустишь меня одного... Конечно, нет, — ответил сам себе Джим, увидев, что Энджи уже открывает рот.
— Ты прав, не отпущу. Послушай, может, ты все-таки воспользуешься магией, скажем, — в виде исключения?
— Да нет. Таких исключений из правил у меня было предостаточно. Подожди, кажется, есть одна мысль.
— Какая еще мысль? — Энджи выжидательно посмотрела на Джима.
— Все очень просто. Я превращу в дракона и тебя. Для этого не надо много энергии.
— Меня? В дракона? Ты можешь это сделать? — Не успев как следует испугаться, Энджи улыбнулась. — А почему бы и нет? Никогда не была драконом. Как это нам раньше не приходило такое в голову?