— Она вся в саже, — недовольно проворчал Каролинус, рассматривая чашу со всех сторон.
— Я отчищу ее, — пискнул гоблин.
— А заодно поцарапаешь, — буркнул маг. — Все! Она уже чистая.
Чаша заблестела как новенькая.
— И стоило волноваться из-за такой ерунды, Каролинус! — подала голос Кинетете. — Ты не бережешь себя. Повеселились и хватит.
Оба мага исчезли и через мгновение появились снова.
— Нет мы останемся! — воскликнул Каролинус.
— Ты что, хочешь убить себя?
— Я хочу провести этот вечер здесь, со своими друзьями.
— Если ты еще раз распалишься, то доконаешь себя, — поучительно сказала Кинетете. — Ладно, оставайся, но только с одним условием: из Маленконтри мы отправимся вместе ко мне домой, и ты останешься у меня до тех пор, пока полностью не поправишься. Иначе я умываю руки.
— Из Маленконтри я отправлюсь в свой домик, — упрямо ответил маг.
Кинетете испытующе посмотрела на Каролинуса и нехотя согласилась:
— Пусть будет по-твоему.
— Вот и прекрасно, — просиял маг. — Но раз ты так обо мне печешься, я могу поначалу нанести тебе короткий визит.
— А сегодня, здесь, ты больше не разбушуешься?
— Можешь не беспокоиться.
— Ты даешь слово?
— Если ты того хочешь... — Каролинус замялся, затем глубоко вздохнул и решительно произнес:
— Хорошо. Я даю слово.
Кинетете удовлетворенно кивнула и перевела взгляд на Джима.
— А у тебя, Джеймс, оказывается, короткая память, — сказала она. — Ты совсем забыл, что сделал чашу невидимой и повелел ей следовать за тобой.
— А как она оказалась у Гоба? — смущенно спросил Джим.
— Я думаю, Гоб сам расскажет об этом. — Киненете поощрительно взглянула на гоблина.
— Милорд, эта чаша сама мелькнула перед моими глазами, — защебетал Гоб. — Там, в подземелье, как раз перед тем, как Хилл начал драться со своим дядей. Чаша падала сверху на пол, милорд. Я побоялся, что она разобьется, поймал ее и сунул под войлок. — Гоблин потупился и жалобно произнес:
— Я подвел тебя?
— Наоборот, Гоб, — ответил Джим. — Ты меня выручил.
Личико гоблина расплылось в улыбке. Джим повернулся к магу.
— Извини, Каролинус, — сказал он, — если бы я знал, что эта чаша так тебе дорога...
Маг не слушал, он умильно смотрел на чашу и любовно ее поглаживал. Джим поднялся на ноги.
— Прошу прощения, — громко сказал он, обводя глазами гостей, — я оставлю вас ненадолго. Мне надо поговорить с миледи.
Джима все еще подмывало рассказать жене о своем разговоре с Мэй Хизер. Он торопливо пошел в буфетную и в дверях чуть не налетел на Анджелу. Она удивленно подняла на мужа глаза и отступила на шаг.
— Пришлось взглянуть на пудинг, — сказала Энджи. Заметив, что Джим сияет от радости, она спросила:
— Ты улыбаешься, как чеширский кот. Что случилось?
Джим обвел глазами буфетную. Комната была полна слуг, а над пудингом хлопотала сама Гвинет Плайсет, вставшая на время из-за праздничного стола.
— Выйдем на лестницу, — шепнул Джим жене. На площадке у ступенек винтовой лестницы можно было не опасаться посторонних ушей.
— Зачем ты взял без спросу у Каролинуса чашу? — спросила Анджела.
— Расскажу тебе после, — ответил Джим. — Дело не в этом. Как мне было ни трудно, я дал слово Мэй Хизер. А Каролинус за столом тоже дал слово.
— О чем ты толкуешь? — удивилась Энджи.
— Мне надо о многом рассказать тебе, но не сейчас и не здесь, — смущенно ответил Джим. — Дело в том, что я дал слово Мэй Хизер обеспечить безбедное будущее всем нашим людям в том случае, если мы с тобой их покинем.
— С чего ты взял, что мы их покинем? — возмутилась Энджи.
— Я не исключал такую возможность. Мы могли бы оставить Маленконтри Брайену и Геронде. Но это не самое главное.
— Да разве Маленконтри для нас не главное? — воскликнула Энджи и, немного помедлив, спросила:
— Когда ты успел поговорить с Мэй?
— Я зашел к ней по пути в Большой зал. Подумал, что ты захочешь узнать, как она себя чувствует.
— И как она?
— Ничего страшного, отделалась синяками. Энджи, я поговорил с Мэй, как ты советовала. Оказалось, что я ошибался. Слуги не испытывают к нам неприязни. Они любят нас и не мыслят жизни с другими хозяевами. Так сказала Мэй. — Лицо Джима разрумянилось, глаза сияли.
Энджи еле сдерживала улыбку. Она видела, что Джим счастлив, а значит, была счастлива и сама.
— Я же говорила тебе, — сказала Энджи. Джим обнял жену и поцеловал.