— Сатар Хооллуул!
Жена богача услышала и удивилась: что с ним — для родных каждую крошку жалеет, а этого оборванца велит досыта накормить… А тот снова кричит:
— Сатар Хооллуул!
Ну, она и накормила Будамшу. Так Будамшу выиграл заклад. Лама отдал ему свою одежду и голым пошел в дацан. А Будамшу пошел своей дорогой — ему что: наелся у самого скупого, в ламскую одежду нарядился… теперь других лам и богачей будет обманывать.
«Занятная сказка, — Доржи засмеялся. — Вот встретиться бы Будамшу с Попхоем. Он наверняка выиграл бы у Попхоя нож Затагархана». А хорошо, что получилось так, как говорил дядя Ухинхэн, на зимнике, когда Цоктоев не дал побивать покосы. «Пусть Мархансай подождет, лучше Аюухан поможем». Если бы он не придумал тогда, трава бабушки Тобшой до осени не была бы скошена.
Когда Доржи пришел домой, отец уже спал. Он, оказывается, приехал еще днем. На следующее утро все поднялись, едва занялась заря. Торопливо попили чаю и стали собираться на сенокос. В двуколку запрягли каурого. На телегу поставили кадушку арсы, положили косы, завернутые в кошму, вилы, грабли, постлали доху, пристроили большой чугун для варки мяса. Сзади привязали медный котелок. Поверх скарба отец положил живого барана и мешок с мукой, сшитый из цельной шкуры теленка. Там, где у теленка были глаза и уши, на мешке поставлены круглые заплатки. Когда Доржи был поменьше, он боялся этих глазастых мешков.
Доржи с трудом забрался на телегу. Здесь так тесно, что рукавицу негде положить. Бадма уселся верхом на коня, Харагшан пошел с отцом пешком, чтобы погонять корову и теленка.
Дорога плохая — ямы, тарбаганьи норы, камни да бугры. Телегу трясет. Все, что лежит на возу, норовит расползтись во все стороны и упасть. Доржи держит вещи руками, прижимает коленками… А поклажа будто решила измучить его. Чугун и горшок сползают к краю телеги, чтобы упасть и разбиться. Баран пытается высвободиться от пут. Арса выплескивается из кадушки, чтобы запачкать штаны и чистые ноги Доржи. Доржи прислоняется к чугуну, черному от сажи… Мальчика кусают комары, но их некогда отгонять. «Как бы не потерять книгу», — думает он. В ногах лежат косы. Кошма размоталась, и острые лезвия синеют, как жала ядовитых змей.
Впереди бежит Хоройшо. Собака чувствует себя участницей важного события и оглядывается на повозку: как, мол, там, все ли в порядке?.. Жары еще нет, а Хоройшо уже высунула язык.
Доржи с завистью посматривает на Бадму. Хорошо ему верхом. А Доржи от комаров даже отмахнуться не может. Мошкара лезет, кажется, под кожу. Чем выше солнце, тем беспощаднее становятся слепни. Конь трясет головой, машет хвостом, бьет ногами.
Как нарочно, на дороге попалась ямка. Телега едва не опрокинулась. Кадушка покатилась с воза по дороге, оставляя за собой белую ленту арсы. Остановились. Банзар бросил на телегу пустую кадушку, выругал Доржи и сдернул его с воза. Доржи не успел даже заплакать.
Теперь Бадма восседает на телеге. Доржи забрался на коня. На коне, конечно, спокойнее. Только сидеть больно — не зажили ссадины после скачек.
Но вот наконец и зимники. Распрягли коня, на длинной веревке привязали теленка, накосили сена корове.
Соседи уже выкосили свои зимники. Теперь косят на просторном зимнике Мархансая, женщины и дети сгребают сено в кучи. Только покос Банзара стоит нетронутый. Саранча и кузнечики от соседей перебрались сюда. Такой треск и шум — оглохнешь… Сыновья повели поить коня к канаве, Банзар начал косить вокруг телеги.
Прибежала Хоройшо, улеглась под телегой. Она помахивает хвостом, сыто щурится, облизывается, морда вымазана арсой — наелась, видать, досыта. Бадма занялся чаем. Надо было зарезать барана, Харагшан сбегал за Эрдэмтэ.
Эрдэмтэ пришел вместе с женой. Когда баранью тушу разрубили на части и повесили в амбаре, Эрдэмтэ устало опустился рядом с Доржи и спросил:
— Ты что на меня так смотрел, пока я с бараном возился?
— Я давно, Эрдэмтэ-бабай, хотел вас спросить. Вы говорили, что животных любите, из дерева их вырезаете. А сами ходите к людям скот колоть. И вам не жалко?
— Как не жалко, Доржи, очень жалко. Иной раз рука не поднимается. А что делать? Детям и Димит надо кусок мяса принести, самому поесть надо…
У Доржи сжалось сердце, как в тот раз, когда Эрдэмтэ рассказал о красках Жарбая.
В это время к костру подошел сосед Степан. Доржи много раз видел его в кузнице Холхоя. Рядом с ним мальчик — ростом поменьше Доржи, коренастый. Глаза синие, на носу и щеках пятнышки, как капли ржавой болотной воды… Но самое удивительное — голова: будто кто-то вылил на нее расплавленное золото, так и блестит! Мальчик тоже внимательно рассматривает Доржи. Увидел книгу и что-то сказал своему отцу. Степан ответил и кивнул на Доржи.
— Папа, о чем он?
— Говорит, что и у него есть книги.
— А его отец что сказал?
— Если ты хочешь учиться по-русски, можешь заниматься вдвоем с его сыном. Он уже по букварю читает…
Степан скрутил цигарку, прикурил и подал Эрдэмтэ. Тот похвалил табак. «Крепче, чем араки у иной хозяйки». Димит стала варить мясо. Бадма нарвал и накрошил дикого лука. Димит налила кровь в бараний желудок, приправила диким луком, солью, мелко нарезанным жиром, затем перевязала и опустила, в чугун.
Доржи узнал, что соседского мальчика зовут Саша и что ему девять лет.
Мальчики стали играть, собирать бабки, кормить зерном голубей. Голуби сидят на крыше амбара, кружатся на одном месте, кланяются и повторяют: гур-гур, гур-гур.
А потом все уселись у костра на мягких душистых кучах сена. Перед Степаном и Сашей поставили деревянную тарелку, полную баранины. Ели с аппетитом. Степан Тимофеевич похваливал «горячую бурятскую колбасу».
Димит подоила Пеструху, вскипятила чай. Когда она и Эрдэмтэ собрались уходить, Банзар отрезал им мяса:
— Сварите ребятам.
— Дай-ка мне косу, Банзаря попробую, — попросил Степан Тимофеевич. Он встал, поплевал на ладони, легко пошел по прокосу.
— А ведь не разучился! — весело крикнул он Банзару. — Докошу вон до того камня — руки истосковались.
Когда Степан отдал Банзару косу, тот похвалил:
— Твердая, видать, у тебя рука, сосед.
— Пожалуй, так. — Степан присел, закурил. — Только теперь не коса, молот меня кормит. А раньше косил… Ох, как мы с батькой косили! Батька-то уже в годах был, а поддразнивал меня: «Ну-ка, сынок, потягаемся. Не отставай от отца!» После такой работы будто живой воды напился, силы прибывают. Да… Здесь так не косят… Кому коса не позволяет, у кого из-за харчей силенка слаба. Да и травы такой нету… Вон, гляди, покос Ухинхэна. Трава — как усы у кота после драки, пересчитать можно. Да и у других соседей тоже. Холхой хорошо сказал: «Мой покос, говорит, подолом халата накрыть можно».
— Верно, сосед, — кивнул головой Банзар. — А в засуху совсем плохо… — Он помолчал, потом спросил: — Видал, как Балдан косит?
— Как же! Он может…
— А ты себе уже накосил? — спросил Банзар.
— Мне покоса не дали. Зайсан говорит: «Зачем тебе, две козы — не отара». По канавам да по болотам придется собирать траву.
Степан Тимофеевич с Сашей ушли поздно.
Доржи, засыпая, упрекнул отца:
— Почему ты не научил меня говорить по-русски?
А тот даже не расслышал вопроса, сидит, думает о чем-то. О чем он? Наверно, о сене. У Мархансая вон сколько накошено, отсюда видно — кучи, копны, толстобокие стога… А у них трава еще живая стоит.
Сквозь сон Доржи слышит говор, редкие всплески смеха, однообразный свист кос. Доносится мычанье Пеструхи. — Ясно слышится, как петух соседа Степана сердито жалуется на бессовестного павлина. Доржи знает, почему петух сердится. У петуха был пышный красивый хвост. Павлин занял его на один день, чтобы слетать в гости, и не отдает. С тех пор петух каждый день кричит: «Тугас-шубуун, су-лым а-сыш!» (Павлин-цтица, верни мой хвост!)
Доржи проснулся уже утром. Братьев нет. На дворе начинается еле уловимая, гудящая музыка знойного летнего дня. Утихают назойливые песни комаров, солидно, басовито запевают пчелы.
Вскоре прибегает Саша, ребята опять затевают игры.
РУССКИЕ СЛОВА
Отец не заметил старого корня и сломал косу. Что делать? У кого найдешь лишнюю косу? Может, Степан поможет? Доржи увязался за отцом.
Мальчик с трудом узнал старый домик родственницы Еши. Раньше здесь на крыше росли полынь, крапива и все сорные травы, какие есть в окрестностях Ичетуя. Сейчас на домике новая крыша, стены побелены. Кажется, что солнце во дворе у. Степана приветливее, чем у соседей, — так все блестит кругом. Домик поглядывает на улицу светлыми окошками. Рядом новый сарай, кузница. Вокруг дома — высокий забор из прутьев, из прутьев же загородка для коз и козлят…
Доржи заглянул в огород. Как интересно! На толстых палках висят большие листья, с рукавицу взрослого человека. На каждой из палок набекрень надеты тяжелые золотистые шапки.
— Что это? — шепотом спросил Доржи у отца.
— Подсолнечник.
Они зашли в дом. Степан что-то мастерил. Он отложил работу, подвинул гостям табуретки. Сидеть на табуретке Доржи не нравится — высоко, гораздо удобнее на кошме. Степан повертел в руках сломанную косу и что-то сказал Банзару.
— Ты пока побудь с Сашей, а мы пойдем в кузницу, — сказал Банзар сыну.
Саша взял со стола растрепанный толстый букварь. На стенах развешаны картинки. На одной изображен пожар, среди дыма стоит человек с горбатым носом, в белых узких штанах, в большой шапке, похожей на войлочную шапку Эрдэмтэ. На других картинках нарисованы люди на конях, они стреляют друг в друга, рубятся шашками, такими же, как у отца. Саша стал ему объяснять, что там нарисовано, но Доржи не понял.
В комнату вошла тетя Алена — мать Саши. Она босая, ноги у нее белые и большие. Руки сильные, похожие на руки мужчины. На голове — цветастый платок, через плечо опускается светлая коса с голубой лентой. Платье у нее из красного, тоже цветастого материала. В улусе соседки не носят халаты красного цвета, надеть такой халат — большой грех. А она, видно, смелая, не боится богов.