— У них у всех сердца нет, тала, — резко сказал Ухинхэн. — У Мархансая батрак был — Шантагархан. Здоровый, вроде Балдана. Безобидный, глухой на оба уха. Шесть лет скот пас… А зимой Мархансай взял да и выгнал его. Не нужен стал. Мороз, а Шантагархан босой. Мы уж собрали ему — кто старые унты, кто овчину. Ушел куда-то… Может, замерз в степи, может, с голоду помер. Вот она, жизнь наша… Везде, видно, одинаковая. А я вправду думал, что в русских краях лучше живется.
Степан усмехнулся:
— А мы с Аленой в Сибирь за счастьем пришли. Надеялись: зацепимся за клочок земли, обживемся, сына поднимем. Так нет же, и отсюда норовят выжить. Этот Тыкши все время придирается.
За окном послышались голоса мальчиков.
Степан Тимофеевич снова разлил брагу.
— Выпьем за наших ребят. Вон они какие дружные. Может, им легче жить будет.
Все чокнулись.
Утром Доржи разбудила тетя Алена.
— Экий ты соня, вставай! Отец твой приехал!
Доржи вскочил. Во дворе стоял расседланный конь. Отец нес большую охапку сена.
— Папа! — Доржи прижался к отцу.
Банзар ласково отстранил сына.
— Я за тобой, Доржи. Собирайся. Простишься с матерью, и поедем в Кяхту, будешь учиться в школе.
Доржи, оторопев, не знал, радоваться или плакать. Подошел Степан Тимофеевич, погладил его по голове, ободряюще проговорил:
— Это тебе, Доржи, большое счастье выпало. Попьем чаю, попрощайся с Сашей. Смотри, учись хорошенько…
Глава шестая
НОЧЛЕГ
У Доржи болит шея, ведь он с утра головой вертит: на этой стороне деревня, на той часовня — все надо разглядеть. Сосны и те, кажется, другие, чем в Ичетуе.
— Однако, не доедем сегодня. У кого-нибудь ночевать придется. — Отец остановил коня у одинокой темной юрты, в стороне от дороги.
Попросились на ночлег. Коня пустили в тээльник, сами пошли в юрту. Хозяйка — толстая, медлительная женщина — собралась с тремя батрачками доить коров. Они взяли по два подойника — значит коров много, доить будут долго. «А мы будем сидеть без чая», — с грустью думает Доржи. Он проголодался и. хочет спать. Мальчик прижался к отцу и дремлет. Дома поел бы чего-нибудь вкусного, напился бы теплого молока. А здесь ни лепешки, ни молока. Нудные слова хозяина текут, как капли кислой арсы из дырявой торбы.
— Банзар, я слышал, ты человек не бедный, казачий нойон, начальник. У тебя скот есть… Зачем твоему сыну русская грамота? Поучится в школе — домой не жди, уедет в русский город. Не будешь знать, живой он или умер. Раз в год получишь письмо с ладонь, да и то поддельное, настоящее-то жулики вытащат.
— Доржи вернется домой.
Чувствуется, что отец говорит не столько, чтобы ответить старику, сколько, чтобы утешить себя.
— Вернется? Если птенец облетел полсвета, его в родное гнездо не заманишь… Грамотные забывают родные обычаи.
Отец молчит, будто одобряет слова старика. Уж не собирается ли он повернуть к дому?
— Книги жизнь укорачивают, — не унимается старик.
Глаза у Доржи слипаются. В полутьме он видит только голову старика. То она становится крошечной, то вдруг заполняет всю юрту. Старик все шамкает:
— Я тебе, Банзар, правду говорю… Напрасно будешь мучить ребенка. Я жизнь прожил, букв не знаю, цифры на гривеннике не могу прочесть. И не обеднел ведь от этого…
— А я и буквы и цифры знаю, — громко говорит Доржи.
Старик помолчал, пожевал губами и прошипел со злостью:
— Видишь, Банзар, он уже перестал уважать старших. Что грамота? Ваш Мархансай книг не читает, а кто в Ичетуе богаче его, скажи мне, Банзар.
— Дядя Хэшэгтэ говорит: «Не тот богат, кто владеет скотом, а тот, кто владеет светлым умом», — резко отвечает мальчик вместо отца.
— Замолчи, теленок, — ворчит старик. — Хватишь этого богатства, пожалеешь еще… Если заболеешь, в Кяхте ни ламы, ни шамана не сыщешь.
— Там врачи, фельдшера, — неуверенно говорит Банзар.
— Там тетя Мария, — добавляет Доржи.
— Эх, Банзар, Банзар… напрасно…
В юрту входит хозяйка. Она лениво бранит своих помощниц. Зажигают огонь, и Доржи видит: у очага сидит костлявый лысый старикашка.
Хозяйка приносит полную миску горячего мяса.
— У тебя есть нож, мальчик? — спрашивает старик.
— Нет у меня ножа, — сердито отвечает Доржи.
— Как же ты будешь есть мясо? Принесите ему топор, пусть рубит мясо.
Батрачка кладет рядом с Доржи тяжелый топор.
— Мы обойдемся одним ножом, — заступается за сына Банзар.
Доржи не может есть это протухшее мясо. Скорее бы спать, а потом — утро и Кяхта.
В путь тронулись с рассветом. У Доржи не успела запылиться шапка, у лошади еще не вспотели бока, а он уже беспокоится, то и дело спрашивает отца, скоро ли город.
— Еще не скоро, не торопись, — неохотно отвлекается от своих дум отец.
— Чьи это дома в лесу? — не унимается Доржи.
— Летники купцов.
Ой, какие интересные летники у купцов! Целая стена из мелких окошек, на пчелиные соты похожа. Зачем это? Не бывают же пчелы ростом с барана?
Купцы странные люди, однако. Вон сколько простора вокруг, степь какая широкая, а они в лесу жмутся, между кустов и деревьев летники понастроили. На телеге негде проехать… А может, они нарочно в лесу живут, чтобы по дрова далеко не ездить? И Рыжий Вася, наверно, где-нибудь здесь живет…
Усталый конь тяжело тянет телегу по песчаной дороге. Показались первые домики пригорода. Доржи встал на телеге, держится за плечо отца. В котловине между гор, как на огромной мозолистой ладони, лежит на желтом песке Кяхта.
СРЕДИ НОВЫХ ДРУЗЕЙ
Утром Банзар повел сына в школу. Улица, на которой помещается школа, называется Большой. Доржи разглядел все — и коричневую крышу на деревянном доме и красный узорчатый карниз. Он сосчитал: двенадцать окон, а над ними деревянные буквы: уездное уч…лище.
Во втором слове пятно. Доржи догадался, что там не хватает буквы. Слово незнакомое, он не знает, какой буквы не хватает. «Наверно, написано, что здесь школа, в которой учатся дети казаков и пятидесятников», — решил мальчик.
За столом сидит человек. У него рыжеватая борода, мохнатые брови. Он пишет и так низко склонился над столом, что носом чуть не касается бумаги.
Отец терпеливо ждет. Наконец тот, с рыжеватой бородой, кончил писать, поднял голову и указал на стул. Отец сел. Доржи сел на пол, но отец дернул его за руку, и Доржи вскочил. Рыжебородый некоторое время рассматривает Доржи, потом говорит:
— Сними шапку, не баранов в степи пасешь.
Доржи срывает с себя шапку, будто это не шапка, а горячий чугунок.
— Как тебя зовут?
— Доржи, сын Банзара. А отец — Банзар, сын Боргона…
Учитель (Доржи уверен, что человек за столом — учитель) улыбнулся бойкому ответу. Отец тоже доволен: сын не испугался, не спрятался за его спиной. Учитель что-то записывает, подзывает отца, тот расписывается гусиным пером. Доржи заметил в углу бумаги двуглавого орла с раскрытыми крыльями. Ему вспомнился серебряный полтинник Тыкши Данзанова.
Интересно, зачем расписался отец? Он уедет, а Доржи останется. Отец своей подписью привязал его, как теленка. Вот так же Данзанов продал Рыжему Васе несколько коров: расписался на какой-то бумаге, и скупщик забрал скотину. Доржи грустно… Отец подтолкнул его к двери, они вышли.
— Этот человек — смотритель уездного училища. Николай Степанович Уфтюжанинов. Он в вашей школе самый главный.
— Уфту… Уфту… — Доржи не может выговорить фамилию начальника. Ему стыдно: как же он станет учиться, если фамилию не может сразу запомнить?
— Жить будешь вот здесь, — отец показывает на деревянный домик во дворе.
Посредине большой комнаты — длинный некрашеный стол, вокруг него скамейки, тяжелые и крепкие, как телеги. У стен — кровати, узкие и высокие. За столом сидят два мальчика, читают. Еще один спит на кровати. Из-под овчинного одеяла торчат его ноги.
— Посиди. Я схожу за сундуком.
Отец вышел. В комнату вбегает мальчик, бросает на стол ранец, шапку вешает не на вешалку, а на самоварную трубу около двери. Доржи с интересом следит за ним — ростом он повыше его, лицо красноватое, волосы черные. На носу пятно от чернил. Под глазом синяк, толстая губа рассечена…
Не двойняшки ли мальчики, которые читают за столом? Одеты они почти одинаково, глаза у обоих пугливые, недоверчивые. Тот, что немного поменьше, косоват.
Мальчик, который пришел последним, садится на кровать и стаскивает с ног пыльные унты. Он кричит тем двум:
— Высушите мне чулки!
Косоглазый на лету ловит чулки и выбегает во двор. А с кровати раздается новое приказание:
— Принесите чернила!
Второй мальчик подает чернильницу.
Доржи подходит к столу, за которым уселся толстогубый, заглядывает ему через плечо. Тот выводит на обложке тетради: «Ученик второго класса русско-монгольской войсковой школы Гытыл Бадаев».
Те двое боязливо шепчутся, будто в комнате лежит больной.
— А ну, тише! — цыкнул на них Бадаев. — А то ашабагадский теленок проснется, — он кивает на спящего.
Гытыл обошел стол, не оборачиваясь, спрашивает Доржи:
— Ты из харанутского рода? Правду говорят, что собаки виляют хвостами, а харануты — языком?
— Я из первого табангутского рода.
— Ну? Не врешь? Тогда мы из одного рода. Эти двое — харанутские, спит ашабагадский теленок. Если не хватит бумаги, будем писать на его шкуре.
Доржи не знает, что ответить.
— Я из сартулов, — говорит Доржи, чтобы отвязаться.
— А-а… Ну, тогда я с тобой иначе буду разговаривать. Сартульские двуногие быки в прошлом году забодали моего брата.
— Ну и что же?
— Как это — что же? Да ты меня не боишься, что ли?
— А чего тебя бояться?
Гытыл замолчал, обдумывая слова Доржи.
— Ну раз так, будем дружить, — неожиданно предлагает он.
Те двое за столом испуганно переглянулись. В сказке говорят, если в поход отправляются жилистый и зубастый, для окружающих радости мало…