Я огляделся по сторонам. И правда, на нее уже начинали оглядываться.
— Да. Правда, народу здесь немного.
Она невесело усмехнулась:
— Что ж, спасибо на этом. — Она поднесла чашку шоколада к губам и подержала так, с наслаждением вдыхая поднимавшийся пар. — Ладно. Вы наконец-то во мне побывали. По правилам игры мне полагалось бы предложить вам сигарету.
Я поперхнулся и покашлял немного.
— Гм... Все совсем не так, детка.
— Разумеется, не так, — кивнула Молли. Голос ее звучал сдавленно. — И не было никогда. Для вас.
Я помассировал затылок.
— Молли... Когда мы с тобой познакомились...
— ...мне не нужен был еще лифчик, — договорила она.
— Дело также и в твоем отце, — возразил я. — Майкл...
— Это дядя, которого у вас никогда не было. — Голос ее звучал спокойно, но я-то видел, что она готова сорваться. — Вы всегда искали его одобрения. Потому что он хороший, и если он отзывается о вас хорошо, значит, вы еще не конченый человек.
Я насупился.
— Я этого не говорил, — буркнул я.
Она посмотрела на меня сквозь завитки пара от чашки.
— Но это все равно так. Я это еще лет в семнадцать вычислила. Вы боялись, что если дотронетесь до меня, лишитесь его уважения. И превратитесь из-за этого в чудовище какое-то.
— Я боялся, что лишусь своего уважения, — возразил я. — И не в чудовище, Молли. Просто в задницу.
— Пока я была ребенком, — продолжала она совсем тихо, — вы были правы. Но мне-то уже за двадцать, Гарри. Я не маленькая.
— Только не напоминай мне... — Я спохватился. — Так, анекдот бородатый. — Я оглянулся на нематериального себя. — Однако с учетом всех обстоятельств...
Она сдула пар и сделала большой глоток.
— Немного неуместно. Даже если бы вы были еще живы.
— Так даже забавнее, — возразил я.
— Это не вам видеть, как вся ваша семья старится и умирает, Гарри. — Она произнесла это спокойно, констатируя факт. — И не только родители. Братья, сестры. Все. Другие чародеи начнут испытывать ко мне хоть какое-то уважение примерно тогда, когда Хоуп и маленький Гарри умрут от старости.
— Может, тебе повезет и тебя убьют раньше.
Она пожала плечами:
— Леа делает в этом направлении все, что в ее силах. Что будет, то будет. Пока в этом остается хоть какой-то смысл, такая смерть меня не пугает.
Я поежился — в основном оттого, что она говорила это так спокойно.
— А как насчет того, что после?
— Все умирают, Гарри, — возразила она. — Так что нет смысла хныкать.
Я выждал несколько секунд.
— Самое время, — сказал я, — поговорить о том, что ты делаешь со своей жизнью. Это действительно важно.
Она запрокинула голову и громко рассмеялась. Смех звучал совершенно естественно, а вот глаза и чуть застывшая улыбка выдавали напряжение.
— Ну да, конечно. — Она тряхнула головой и пристально на меня посмотрела. — Скажите, а вы так всегда? С огнем-то?
Я зажмурился и попытался переключить шестерни у себя в голове. Мне это удавалось явно хуже, чем ей. Кто-нибудь бестактный или бесцеремонный мог бы заметить, что Молли это проще вследствие отсутствия в голове означенных шестерней.
— Э... Это ты о потасовке с фоморами?
— Они не фоморы, — поправила меня Молли. — Это смертные, слегка измененные фоморами. Их называют...
— Водолазками? — предположил я.
Она выгнула бровь.
— Вот вы с Мёрфи оба такие. Нет, их зовут прислужниками. Фоморы используют их тут и там. У них разные штуки инсталлированы. Жабры, дополнительные мышцы, ультразвуковые сенсоры, глаза ночного видения...
Я даже присвистнул.
— В общем, развлечения на любой вкус?
Она кивнула:
— И все эти странности превращаются в студень, стоит им умереть. Полиция называет их нестойкими.
Я тоже кивнул, стараясь поддерживать ни к чему не обязывающую болтовню:
— И много их здесь умирает?
— Это же Чикаго. Здесь все время кто-то умирает. И видели бы вы, Гарри, что творят эти... эти звери. Похищают людей прямо из постелей. Детей, ожидавших школьного автобуса. Мучают людей до смерти — так, ради развлечения.
Голос ее дрогнул. Ну не то чтобы слишком драматично. Просто едва заметно сменил тональность, и паузы между предложениями сделались чуть напряженнее.
— И ты не можешь стоять, ничего не предпринимая, — кивнул я.
— Нет, — согласилась она. — Иначе все они начнут являться тебе во снах. Ну и...
-Ну?
Молли молчала. Я не торопил. Минут пять прошло, прежде чем она закрыла глаза и собралась с духом.
— Это просто, — прошептала она. — Это не должно быть так просто.
С формальной точки зрения сердца у меня больше не было. Поэтому оно никак не могло дернуться. Или разбиться.
Но смогло ведь.
— Первый подкупал копа. Золотыми монетами. Стоял со спортивной сумкой, в которой лежала связанная девочка, и платил копу, чтобы тот смотрел в другую сторону. — Она судорожно сглотнула. — Господи, вот бы мне быть, как вы... Таким же сильным. Вот из вас энергия бьет, как из пожарного гидранта. А я так... водяной пистолетик. Даже не большой, а из самых маленьких. — Она открыла глаза и посмотрела на меня в упор. — Но и этого хватило. Они даже не поняли, что я стояла рядом.
— Молли, — мягко произнес я, — что ты сделала?
— Всего-то иллюзию. Простенькую. Сделала так, чтобы кошель с золотом показался тому пистолетом. Ну, коп выхватил свой и застрелил его. А прислужник успел еще прожить достаточно, чтобы сломать полицейскому шею. — Она помахала в воздухе двумя пальцами. — Дуплетом. И всего лишь простенькая иллюзия.
Я поперхнулся. Хотел что-то сказать, но не смог.
Голос ее звучал все громче:
— Потом были другие вроде этих. Господи, да они сами облегчали мне задачу. Достаточно выбрать нужный момент и чуть подтолкнуть. Типа зеленая волна, ни одного красного светофора. Вложить кому-то нож в руку. Или надеть обручальное кольцо на палец. Или капнуть кровью на воротник. Они звери. Они сами друг друга поразрывают. Как звери.
— Молли, — тихо произнес я.
— Я начала оставлять на них обрывки лохмотьев, — продолжала она. — Поначалу это причиняло боль. Ну, прикасаться к такому... опыту. Но я должна была. Вы же не знаете, Гарри, что вы натворили для этого города.
— О чем это ты?
— Вы даже не представляете, сколько всяких тварей носа сюда раньше не казали, потому что боялись.
— Боялись? Чего?
Она посмотрела на меня так, словно сердце ее вот-вот разорвется.
— Да вас же, Гарри. Вы могли отыскать в этом городе все что угодно, только тени, которую сами отбрасывали, не замечали. — Глаза ее наполнились слезами, и она раздраженно смахнула их рукой. — Всякий раз, как вы кого-то побеждали, всякий раз, когда вы одерживали верх над теми, над кем в чистой теории не могли, ваше имя делалось все заметнее. И вашего имени боялись. Охотились в других городах — в тех, где не было сумасшедшего чародея Гарри Дрездена, чтобы их защитить. Боялись вас.
До меня наконец дошло.
— Леди-Оборванка...
— Иногда это я, — кивнула Молли. — Иногда Леа. Она как ребенок, дорвавшийся до игрушек, когда выпадает ее черед. Я тоже создаю себе имя. Что-то такое, чего будут бояться. Я не могу делать то, что делали вы, Гарри. — Ее покрасневшие голубые глаза вдруг вспыхнули опасным, смертоносным огнем, и она стукнула по столу кулаком, подавшись ближе ко мне. — Но одно я могу. Я могу их убивать. Я могу сделать так, чтобы эти ублюдки меня боялись.
Она смотрела на меня, тяжело дыша. Потом медленно обвела взглядом помещение.
Все до одного взгляды были обращены на Молли. Даже официантка застыла с широко раскрытыми глазами, прижав к уху мобильник.
Несколько мгновений Молли смотрела на них молча.
— Господи, — произнесла она наконец. — Да у вас же все в порядке. Вы даже не заметите, если кто из них подберется к вам вплотную, чтобы вырвать из черепа все мысли до одной.
Она встала, забрала со стола свой камертон, оставив вместо него кучку мятых купюр. Потом ткнула пальцем в официантку.
— Положите телефон. А то чаевых не получите.
Телефон выпал у той из рук и шмякнулся на пол.
— Видите? — хмыкнула Молли, глядя плюс-минус в моем направлении. — Вот это я и делаю. И неплохо получается.
Я сидел, оглушенный, не в состоянии придумать ничего, чем мог бы помочь или хотя бы утешить Молли.
Только смотрел вслед своей сумасшедшей ученице, выходившей из ресторана в морозную ночь.
Глава двадцать четвертая
Я брел по темным улицам, размышляя. Или по крайней мере пытаясь размышлять.
При жизни, когда мне нужно было что-нибудь обдумать, я обычно шел прогуляться. Хорошо, когда тело испытывает здоровую физическую усталость: всякие умственные проблемы кажутся куда менее значимыми. Тела я, правда, лишился, но все равно не знал способа лучше справиться с нараставшими как снежный ком проблемами.
Поэтому я шел, бесшумный и невидимый, и, опустив голову, лихорадочно размышлял.
Один-единственный факт жег меня, слепил мне глаза с яркостью огня, обжигавшего всех, кто меня окружал.
Под занавес, в самый важный момент я все профукал.
Я вырос сиротой — об отце у меня остались только обрывочные, неясные воспоминания. Мое детство вышло таким... никому не пожелаешь. По жизни мне попадались не лучшие люди. Худшим из всех стал Джастин. Настоящее чудовище.
Когда мне исполнилось шестнадцать или семнадцать, а боль от его предательства еще не прошла, когда я не сомневался в том, что ничего похожего на дом у меня никогда не будет, я дал себе обещание: ни за что не позволю своему ребенку расти так, как довелось мне — по разным домам и семьям, легкой, беззащитной жертвой, без уверенности в себе и завтрашнем дне.
Никогда. Ни за что.
Когда Сьюзен попросила меня помочь ей спасти Мэгги, я не колебался ни секунды. Эта девочка — моя дочь, и то, что я не знал о ней прежде, что никогда ее не видел, не меняло ровным счетом ничего. Она была плоть от плоти моей, кровь от крови, и она нуждалась в моей помощи. Ради этого можно и умереть.