Я потряс головой:
— Может быть, потому, что он был в сознании.
— Он действительно отказался от обезболивающего. Мне тогда это показалось странным, — пробормотала Кэррин. — Что он такое?
Я пожал плечами:
— Спроси его.
— Я так и сделала, — сказала она мне. — Как раз перед тем, как он отключился.
— И что он сказал?
— Он сказал: «Я извне».
Я хмыкнул.
— Как ты думаешь, что это значит? — спросила меня Кэррин.
Я обдумал это:
— Возможно, это значит, что он извне.
— И мы вот так это оставим? — спросила она.
— Он хочет именно этого, — сказал я. — Думаешь, нам надо начать его пытать?
— Ты прав, — ответила она и вздохнула. — Наверное, вместо этого лучше дадим ему отдохнуть.
— Наверное, нам следует позволить ему и дальше варить пиво, — сказал я. — А как Томас?
— Проснулся. Поел, — она нахмурилась и уточнила:
— Ел суп. Спит уже пару часов. Эта костяная штуковина чуть не порвала его на клочки.
— Всегда есть кто-то больше тебя, — произнёс я.
Она вперила в меня взгляд.
— Для кого-то это более справедливо, чем для остальных, — уточнил я.
Она закатила глаза.
— Ну, — сказал я минуту спустя.
— Ну, — сказала она.
— Эмм. Нам нужно поговорить?
— Насчёт чего?
Мыш оглядел нас по очереди и с надеждой завилял хвостом.
— Тихо ты, — сказал я и почесал ему уши. — Тебя одолел плохой костяной парень? Черити слишком тебя раскормила? Эта схватка, должно быть, напоминала поединок Скуби-Ду с Привидением Скуби-Печенья.
Мыш радостно и беззаботно улыбнулся, всё ещё виляя хвостом.
— Не наседай так не него, — сказала Кэррин. — Всегда есть кто-то больше тебя.
Она встряхнула головой и произнесла:
— Вау, да мы просто как дети. Цепляемся за любой повод, чтобы не говорить об этом прямо сейчас.
Мой суп слегка булькнул в чашке.
— Эмм, — сказал я. — Ага, — и сглотнул. — Мы… мы поцеловались.
— Есть даже песня про то, что это значит, — сказала Кэррин.
— Ага. Только я не пою.
Она сделала паузу, словно её суп тоже внезапно начал вытворять в кружке выкрутасы.
Затем она продолжила, очень осторожно:
— Есть определённые факторы…
— Вроде Кинкейда, — сказал я без тепла, но и без обиды.
— Кинкейд не относится к этим факторам, — возразила она. — Больше не относится.
— Ох, — сказал я, немного удивлённый.
— Дело в тебе, Гарри.
— Я почему-то был глубоко уверен, что окажусь одним из этих факторов.
— Ага, — произнесла Кэррин. — Только… не против тебя.
Она взяла меня за руки:
— Я увидела в тебе за прошедший день нечто, что… меня обеспокоило.
— Обеспокоило.
— Испугало до чёртиков, — спокойно уточнила она. — Твоя Зимняя Мантия. Ты не меняешься. Ты уже изменился.
Я немного похолодел:
— Что ты имеешь в виду? Сегодня ночью? Чёрт возьми, Кэррин, когда мы не уделывали монстров и не калечили кого-нибудь?
— Мы всегда это делали, — сказала она. — Но раньше тебя это всегда пугало. Ты всё равно делал то, что должно, но тебе было страшно. И это было вполне естественно.
— Ну и? — спросил я. — Чем сегодняшняя ночь отличалась от предыдущей?
— Тем, как твой волшебный посох упирался в меня сзади, — криво ухмыльнулась она.
— Ох, — сказал я. — Ты серьёзно?
— Ага, женщины такое замечают.
А я вот не заметил.
Я сглотнул.
— Это просто… Кэррин, эта штука почти никогда не поступает опрометчиво. И никогда ничего не решает за меня.
— Никогда не понимала, почему мужики так делают, — сказала она.
— Делают что?
— Говорят о своих гениталиях так, будто они какое-то отдельное существо. Что-то вроде управляющего разумом паразита, — она встряхнула головой. — Это просто ты, Гарри. Всё это ты. И часть тебя, которой чертовски нравилось происходящее.
— И это плохо? — спросил я.
— Да, — ответила она. Затем издала короткий расстроенный звук. — Нет. Возможно. Это перемены.
— А перемены обязаны всегда быть плохими?
— Конечно нет. Но я не знаю, хорошие или плохие перемены произошли с тобой в этот раз, — ответила она. — Гарри… ты самый сильный человек, которого я знаю, более чем в одном смысле этого слова. И именно поэтому… Если ты изменишься…
— Ты думаешь, что я стану каким-то монстром, — сказал я.
Она пожала плечами и сжала мои руки своими:
— Я выражаюсь неправильно. И звучит это неправильно. Но я ощущала тебя, когда мы были частью Охоты. Я знала, что тобой двигало, что ты чувствовал. И на секунду я с этим смирилась — и это меня тоже испугало.
— Так это я слишком монстр или ты? — спросил я. — Я уже немного сбит с толку.
— Добро пожаловать в мой клуб, — сказала она.
— Ты полагаешь, что проблема состоит в том, что я мог перейти на Тёмную сторону, — сказал я.
— Ты мог, — ответила она. — Любой бы мог. А у тебя было больше возможностей для этого, чем у большинства других. И возможно, поэтому тебе не следует разбивать судно твоих чувств о скалы. Помнишь, как Сьюзан разбила тебе сердце, сразу после того, как изменилась? Ты покатился вниз по наклонной. Если это повторится сейчас, учитывая, какие силы нам противостоят… Гарри, я боюсь, что при таком раскладе ты уже не выберешься из очередной передряги.
Это звучало чертовски похоже на правду.
— Ты не ошибаешься, — сказал я. — Но мы даже ещё не сходили на свидание, а ты уже перешла к этапу слезливого расставания?
— Существуют определённые факторы, — повторила она спокойным, ровным голосом.
— Навроде? — спросил я.
— Вроде тебя и Молли, — ответила Кэррин.
— Между мной и Молли ничего нет, — сказал я. — И ничего не будет.
Она вздохнула:
— Ты чародей. Она чародейка. Теперь ты Зимний Рыцарь. А она стала Зимней Леди.
— Кэррин… — начал было я.
— А я скоро состарюсь и умру, — тихо-тихо сказала Кэррин. — Относительно скоро. Но ты проживёшь ещё несколько столетий. Как и она. Вы оба близки — и даже если между вами никогда ничего не будет…. это всё равно ещё одно препятствие между нами. Понимаешь?
Мы держались за руки, а огонь в очаге всё трещал.
— Ох, — выдохнул я.
Она кивнула.
— Значит, против нас целый ряд обстоятельств, — сказал я. — Что ещё новенького?
— Ты капитан бедствий в мире сверхъестественного, — признала она. — Я из тех, чьи отношения постоянно разбиваются об айсберги. И уже достаточно настрадалась, чтобы понять, что наши отношения может постичь та же участь.
— Мы люди, — возразил я. — А не грёбаный корабль.
— Мы к тому же люди, — сказала она. — Поцелуй, когда в нас обоих кипел адреналин, это одно. Отношения сложнее. Куда сложнее, — она потрясла головой. — Если всё закончится плачевно, я боюсь, что это разрушит нас обоих. А теперь куда больше поставлено на карту. Я не думаю, что нам нужно бросаться в омут с головой. Мне нужно подумать. Чтобы… мне просто нужно время.
Я сглотнул. Всё, что она говорила, было верным. Мне ни капельки не нравилось то, что она говорила, но…
Она была права.
— Разве ты не должна была сказать, что нам следует остаться друзьями? — спросил я.
Она моргнула и посмотрела на меня. Затем коснулась моего лица кончиками пальцев:
— Гарри, мы… мы уже проходили через это давным-давно. Я не думаю, что мы можем… что нам следует быть вместе. Но я твой друг. Твой союзник. Я видела, к чему ты стремишься и чем готов пожертвовать ради этого.
Она скрестила пальцы одной моей руки со своими.
— Я чувствую себя потерянной с тех пор, как меня уволили. Я не знаю, что мне следует делать и кем следует быть. Но что я знаю точно, это то, что я должна прикрывать твою спину. Всегда. — Слёзы капали из её голубых глаз. — Поэтому, чёрт возьми, не стоит тебе соваться прямиком в ад. Потому что я и там буду рядом с тобой. До конца.
Я не мог смотреть ей в лицо. Я почувствовал, как она упёрлась головой мне под подбородок, и обнял её. Так мы и сидели какое-то время.
— Грядёт что-то плохое, — тихо произнёс я. — Я не знаю точно, как или когда. Но надвигается буря. Находиться рядом со мной — не самая разумная мысль.
— Давай просто сойдёмся на том, что я не каждый раз буду соваться с тобой в самое пекло, и сэкономим время, которое мы бы потратили на споры, — сказала она. — Всегда, Гарри. Я с тобой. И конец истории.
— Хорошо, — ответил я. — Но с одним условием.
— Каким?
— Это ещё не конец истории, — изрёк я. — Я имею в виду, что, возможно, мы оба ещё не готовы. Но когда-нибудь, возможно, мы будем.
— Оптимистичный идиот, — сказала она, но я услышал улыбку в её голосе.
— И если мы всё-таки сойдёмся, — сказал я, — то уже будет поздно сдавать назад. Ты не сбежишь, без разницы, как бы для тебя это ни выглядело. Мы установим курс прямо на чёртов айсберг, на всех парах.
Её начало трясти. Она плакала.
— И секс, — продолжил я. — Он будет постоянным. Возможно, грубым. Ты будешь кричать, а соседи будут звонить в полицию.
Её затрясло сильнее. Она смеялась.
— Таковы мои условия, — подвёл я итог. — Прими их, или никакой сделки.
— Ну и свинья же ты, Дрезден, — сказала Кэррин. Затем она отклонилась назад достаточно, чтобы взглянуть на меня заплаканными глазами. — Возможно, кричать будешь именно ты.
— Ты уверен? — спросил Томас. — Ты хочешь остаться тут один?
— Холод больше не проблема, — сказал я, отвязывая первый канат «Жучка-Плавунца» от «Не-Пойми-Что Дока». На мне были шмотки, позаимствованные с корабля. Свитер был слишком коротким, а шорты слишком узкими, но пыльник спрятал большую часть этого безобразия. — И у меня припасов на неделю или около того, до того, как ты сможешь вернуть его обратно. Ты уверен, что эта посудина доберётся до города?
— Я залатал все прорехи в корпусе, после того как спустил его на воду, а насосы работают исправно, — ответил Томас. — С нами всё будет хорошо. А что насчёт тебя? Что насчёт той хреновины, которая находится у тебя в голове, по словам Хранителя?