В аэропорту Шереметьево Ульяну встретили прямо у выхода из самолёта. Как сбежавшую принцессу, окружили, отвели в сторону. Одна женщина неодобрительно качала головой, что-то тихо выговаривая девушке. Ульяна же, как воспитанная барышня, стояла, потупив взор, лишь изредка вздыхала, показывая, что сожалеет о поступке. На нас с Джимом встречающие даже внимания не обратили. Мы немного постояли в сторонке, наблюдая за ними, затем пошли в сторону паспортного контроля.
— Кузьма! — Ульяна догнала нас. Улыбнулась, убирая с лица прядь волос. — Хотела сказать тебе спасибо за это Незабываемое путешествие. Это было… неплохо.
Она немного смутилась, опуская взгляд.
— Тебя сложно понять, — улыбнулся я. — То говоришь, что понравилось, то: «ужас-ужас».
— А понимать не нужно, — она тоже улыбнулась. — Иногда себя сама не понимаю. Но, знаешь, если бы всё вернуть к тому моменту, когда села в кресло рядом с тобой, то я бы… поехала. И доставила бы ещё больше проблем. Кстати, прости за это.
— Сам дурак, — отмахнулся я. — Поэтому и не сержусь.
— А та поездка на лошадях была лучшим, что случалось со мной за последние два года, — видя мой недоверчивый взгляд, она рассмеялась. — Честно-честно. Ты просто ничего не знаешь о том, в какой бездне и скуке… Не обращай внимания. Я ведь тоже совсем тебя не понимаю. Ты поступишь иногда так, что хочется врезать хорошенько, чтобы привести в чувства.
Она протянула руку, как бы прощаясь, а когда я пожал её, подалась вперёд и быстро чмокнула меня в щёку.
— Увидимся, — она ещё раз улыбнулась и помчалась в обратном направлении, где её ждала та самая строгая женщина.
— Она на тебя запала, — на русском, всё с тем же невыносимым американским акцентом, сказал Джим. — Пользовайся момент.
— Иди в пень, — проворчал я и зашагал дальше по коридору. Он рассмеялся и поспешил следом.
Через паспортный контроль проходить не пришлось, у просторного зала нас встретил капитан Смирнов. Белобрысый мужчина из государственной безопасности стоял посреди коридора и улыбался от уха до уха. Я бы тоже улыбался, видя, как мне навстречу идёт партизан в компании пляжного культуриста в футболке и шлёпанцах. На Джима и без этого косились буквально все. Кто-то даже тайком на сотовый телефон снимал, чтобы выложить ролик с заголовком, как русские не боятся зимы и путешествуют налегке.
— Привет, — хмуро поздоровался я, пожимая протянутую руку.
— Никогда… — он еле сдерживал смех, — такого не видел. Я повидал много всего, но вы меня поразили.
— Триста рублей займи, на такси, — проворчал я. — И смейся на здоровье.
— Глеб Романович хотел поговорить с вами, как только вернётесь. А потом я вас по домам развезу. У меня машина здесь, на стоянке. Да, Кузьма Фёдорович, служебный паспорт сдай.
— Генерал сильно сердится? — я протянул ему документ.
— Сейчас уже — нет, — он проверил паспорт, открыв его на главной странице и убрал во внутренний карман.
Следом за ним мы направились к служебному выходу, затем долго шли к стоянке. Навстречу попадались пассажиры и работники аэропорта, провожавшие нас удивлёнными взглядами. Погода на улице не радовала. Прилетели мы поздно вечером, и температура опустилась градусов до пятнадцати мороза. Собственно, об этом нас предупреждал ещё командир воздушного судна, во время посадки. Зато снега на дорогах было не много, и мы почти не стояли в вечных столичных пробках.
Капитан Смирнов сжалился над нами и сначала заехал в дом семьи Матчиных, где мы успели переодеться. Пользуясь случаем, я позвонил Тасе, обрадовал, что приехал и предупредил, о небольшой задержке. Вот, услышал её голос и настроение сразу поднялось.
К зданию госбезопасности мы приехали часам к десяти вечера. Что для Москвы кажется удивительным, так это просторная площадь, пустая от автомобилей. На стоянке перед зданием всего две машины. Во многих окнах горит свет, где-то даже мелькают силуэты людей. На входе в здание навстречу попался незнакомый мне угрюмый мастер в форме. Из-за верхней одежды не смог разглядеть его звание. Он поздоровался с капитаном Смирновым, бросил на нас хмурый взгляд и молча прошёл мимо, хотя узнал, в этом я был уверен.
Генерал Осташкин занимал просторный и очень уютный кабинет. Рядом с рабочим столом два флага: первые — Российской Империи, второй — принадлежал самому ведомству. Также и на стене за столом два портрета, Императору Николаю, деду нынешнего наследника и незнакомому мне мужчине в военной форме прошлого века с орденами.
— Доброго вечера, — поздоровался я, проходя в помещение. Джим вошёл следом, с интересом разглядывая обстановку.
— Проходи Кузьма Фёдорович, — генерал показал на стулья у совещательного стола. — Мистер Рагер, как я знаю, неплохо говорит на русском языке.
— Говорит, — подтвердил я.
Когда мы расселись, в кабинет заглянул секретарь. На большом подносе он принёс чай в гранёных стаканах с металлическими подстаканниками и тульские пряники. Генерал встал из-за рабочего стола, прошёл к нам, чтобы сесть напротив. Взял стакан с чаем, отломил половину пряника. Джим тоже не стеснялся и с удовольствием уплетал угощение.
— Ты бы, Кузьма Фёдорович, яснее выражался, когда говорил, что тебе приспичило в Америку, — сказал генерал.
— А что Кузьма? — я пожал плечами. — Я Петру Сергеевичу всю правду сказал, что нужно близкому человеку помочь. Тогда ещё не знал, что случилось и как-то не думал, что всё так произойдёт.
Я пригубил чай, оказавшийся не сладким. Пришлось откусить от пряника. Генерал молчал, ожидая, пока сам всё расскажу. Смотрел только с укоризной, отчего я чувствовал себя виноватым, что уже удивительно. Обычно только у мамы так получается на меня влиять.
— Видите ли, у Джима вендетта к одному военному, который ставит опыты над детьми. Он убил близких ему людей. И нужно было ему голову оторвать, пока он новые эксперименты не начал проводить. А что, всё так плохо?
— На вашем месте, я бы больше в СГА не возвращался, — сказал он после небольшой паузы. — И никому не рассказывал, где вы были и что делали. Нашим людям пришлось очень постараться, чтобы следов вашего пребывания в Чикаго осталось как можно меньше. Поэтому мне нужно знать всё, что с вами произошло за эти дни. И то, как вы оказались на Кубе. Перед тем как начнёшь рассказывать, сразу предупрежу, что ты очень огорчил князя Воронцова. Он человек обидчивый и злопамятный. Постарайся какое-то время с ним не пересекаться.
— Сами эту барышню мне на шею повесили, а я ещё и виноват остался, — проворчал я. — Надо было её ещё в аэропорту Шереметьево высадить.
— Надо было, — согласился Глеб Романович. — Только тебе её никто не шею не вешал. Она сама прыгнула, то есть, сбежала.
— И документы сама себе выписала? — съязвил я.
— Всё непросто, но довольно близко к истине. Один из её родственников занимается документами, которые тебе выдали. Она их, можно сказать, позаимствовала год назад, или чуть раньше. То ли сбежать за рубеж хотела, то ли на всякий случай умыкнула. Правильный вопрос: кто ей сказал о твоём неожиданном решении поехать в СГА и как она умудрилась купить билет?
Генерал улыбнулся, видя мой озадаченный и удивлённый взгляд. В общем, разговор у нас с ним затянулся на два с лишним часа. Я пересказал обо всех приключениях и неприятностях, он дотошно расспросил о важных моментах начиная от того, какую машину мы угнали и где её бросили. Пару раз он упоминал расследование, проводимое федеральным агентством безопасности СГА, намекая, что у них там есть свой человек. И с его слов выходило, что американцы застряли на одном из этапов. Плохо, что дело поручили лучшим специалистам. Глеб Романович почему-то был уверен, что рано или поздно они докопаются до истины. Поэтому кто-то старательно подчищал за нами следы. Только даже если прямое обвинение не предъявят, путь туда нам теперь заказан. Но это я и сам понимал.
О том, как мы пошумели в Ключах, генерал слушал с большим вниманием и каким-то недоверием. Если переводить на нормальный язык то, что он по этому поводу думал, то выходило, что мы поступили глупо. Сказал, что не нанял бы нас двоих даже затем, чтобы тихо устранить кучку аборигенов на необитаемом острове.
— Всё с вами понятно, — он устало махнул на нас рукой, когда я закончил. — Цензурных слов у меня не осталось, поэтому конструктивного разговора не получится. Езжайте домой. И ещё, в ваших же интересах молчать обо всём, что произошло.
— Хорошо. Спасибо и до свидания, — я встал, подтолкнул Джима в спину, чтобы не мешкал. Вдруг они нас отпускать передумают.
— Кузьма, — остановил меня голос Глеба Романовича у самого выхода. — Задержись на минуту.
У меня в голове прозвучал голос мисс Джейн, говорящий как ворона: «сглазил, сглазил». Прикрыв дверь за Джимом, я вернулся к столу.
— То, что этот американский генерал проводил опыты над детьми, правда. У твоего друга доказательства есть? Только железные, такие, чтобы вопросы не вызывали.
— Сложно сказать… — я задумался. — Фотографий и записанных признаний на диктофон — нет. Вряд ли вообще есть что-то такое, что суд примет, как доказательство.
— Но он в этом проекте как-то участвовал? Можешь не отвечать. Эта тема очень серьёзная. Есть международный договор, который особо не афишируется, но если американцам в нос подобным ткнуть, то они не только вас обвинять ни в чём не станут, но и с пеной у рта будут доказывать, что вы никогда в СГА не были.
— Хотите сказать, что это имеет и обратную реакцию? Они могут захотеть устранить свидетелей?
— Так, — кивнул он. — Имей это в виду. Может быть, в ближайшие пару дней я тебя вызову для разговора. Постарайся никуда не отлучаться из МИБИ и меньше встречаться с иностранцами. Это не приказ, а простой совет.
На том мы и распрощались. Капитан, как и обещал, отвёз меня в МИБИ. По дороге попросил Джима посидеть пару дней дома. Сказал, что посодействует его перелёту в Корею, где сейчас были мама с братом. Жаль, что он был немногословен и п