В этом же году сняли Н. Хрущева за волюнтаризм. О тех временах помнятся поджаристые пончики с повидлом за 5 копеек и кукурузные хлопья изумительного вкуса (те кукурузные хлопья, которые пытаются делать сейчас, и в подметки прежним не годятся). И очереди за хлебом, по булке хлеба в руки. Говорили, что «колхозники булками хлеба откармливают скотину, и городским хлеба не достается». Об этом и «Крокодил» писал.
Газеты в рабочих семьях выписывали мало, в основном журналы «Крестьянка», Работница», «Крокодил», «Здоровье». Очень дешевыми и популярными были красочные журналы «Китай». С детства мы знали нехороших людей типа Макнамара, Чан Кайши (по-китайски Цзян Цзиеши), Ли Сынман (не путать с советским летчиком Ли Си Цын, воевавшим в Северной Корее), Генеральных секретарей ООН У Тана и Дага Хаммаршельда, который погиб в авиакатастрофе (колонизаторы с ним посчитались, об этом даже фильм был, назывался «Комитет 18-ти»), африканских диктаторов Чомбе, Мобуту. Хороших людей — Долорес Ибаррури, Мориса Тореза, Клару Цеткин (в ее честь табачную фабрику в Ленинграде назвали. Эта фабрика по качеству соперничала с другой табачной фабрикой имени чекиста Урицкого), Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая. Не знаю, может быть, это я такой начитанный был в детстве.
В мае 1965 была учреждена медаль «XX лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Новое руководство страны, пришедшее после Н.С. Хрущева, решило заявить о себе тем, что через двадцать лет напомнило народу о величии совершенного им подвига. Это была самая массовая медаль. Как бы то ни было, но эта медаль сыграла очень большую роль в патриотическом воспитании населения. Наличие награды, пусть даже юбилейной, накладывало на человека определенные обязательства по отношению к своей стране. Это не ордена для отмывания олигархов от ответственности.
Под разговоры о празднике Победы я и спросил как-то отца:
— Пап, а у тебя был фронтовой друг? Такой, чтобы в огонь с ним и в воду?
Отец задумался, а потом сказал:
— Это только в кино так бывает. У каждого человека в любой обстановке бывает человек, с кем он делится хлебом и табаком, и с кем в атаку ходит. Тут не поймешь, кто от кого зависит, хотя, если присмотреться, то можно определить, кто дружит, а кто дружбой пользуется, хотя все это выглядит благопристойно. Был у меня товарищ на войне. Под одной плащ-накидкой от дождя укрывались, из одного котелка хлебали, патронами делились, да только дружба проверяется не на войне, а в мирной жизни. Как стал я на строительстве химкомбината работать, так сварщикам положили оклады больше инженерских. Тут и все родственники из деревни ко мне потянулись. Семья стала десять человек. А тут и дружок мой приехал, говорит:
— Иван, дай денег, хату хочу построить.
Я ему на ораву свою показываю и говорю:
— Смотри, еле концы с концами сводим. Не могу я тебе деньги дать, даже в долг, извини. Обиделся мой друг и исчез. Как будто и не бывало. Я потом прикинул, а ведь накрывались моей плащ-накидкой, мой хлеб делили, из моего котелка хлебали, и я патронами делился. Неужели он не мог понять, что я не в состоянии оставить семью без средств к существованию? Разве друг может забрать у тебя последнее? Если он друг, то не может. Попросил бы помочь устроиться на работу, я в лепешку бы расшибся, а его бы пристроил на хорошее место.
В конце 1965 года друзья отца с оживлением обсуждали перспективы развития химического производства на основе хозрасчета, доходы, которые будут получать рабочие и многое другое. Выходило, что все мы будем жить в благоустроенных квартирах или отдельных коттеджах, рабочие будут получать большую зарплату, будут созданы оздоровительные учреждения и мы действительно семимильными шагами (семилетними планами — семилетками) пойдем к коммунизму.
Проходило время и ничего не менялось. Почему-то скептицизм моего отца по этим вопросам оказался верным. Позднее я узнал, что состоялся Октябрьский 1965 года Пленум ЦК КПСС, который рассмотрел вопросы реформирования хозяйственного механизма и введения элементов хозрасчета в деятельности предприятий, что позволило бы существенно повысить уровень благосостояния работающих путем создания хозрасчетных бригад и производств, повышения производительности труда, сосредоточения усилий на выпуске продукции, пользующейся повышенным спросом.
Автором новых предложений был Предсовмина Алексей Николаевич Косыгин, не гнушавшийся личной регулярной проверкой истинного состояния дел в производстве и торговле. Но и он был использован в качестве клапана, с помощью которого выпускают излишки пара, и все осталось на своих местах.
Позже мы уже профессионально изучали решения этого Пленума, как образец влияния партии на экономическую политику страны, но никто нам не мог объяснить, почему это решение так и не было претворено в жизнь. Если бы экономическая реформа шла планомерно, то «младореформаторам» типа Гайдара или Явлинского, соревновавшимся в перестройке за 300 или 500 дней, не пришлось бы гордиться тем, что они в течение нескольких месяцев поставили Россию, извините за мягкое выражение, на уши.
В 1965 году в новой школе я вступил в автомобильный кружок. В кружке мы разрабатывали и строили микроавтомобили-карты. А спорт с участием картов называется картингом. Это чтобы понятнее было, о чем идет речь. Мотоциклетный движок на 125 кубиков, сварная рама из тонкостенных трубок, цапфы, поворотные рычаги из поршневых рычагов и прочее. Большую часть деталей обрабатывали сами. Навыки работы с металлом остались на всю жизнь. На мою машину были нужны гнезда (можно сказать — круглые коробки, которые приваривались к раме) для подшипников задней оси. Отец пригласил знакомого токаря, посидели они за столом, поговорили о том, о том, о сем, водки выпили, закусили.
— Ну, — говорит токарь, — давай чертеж изделия.
Даю я ему рабочий чертеж, эскиз с размерами.
— Да разве это чертеж, — говорит токарь, — вас что, в школе чертежи не учили чертить: фас, вид сверху, вид сбоку, рамочка, в табличке допуски, материал…
Боже, какое зло меня взяло. Был бы в школе токарный станок по металлу, сам бы выточил. А тут пришел «спец» и вместо дела выкобениваться стал.
Говорю отцу:
— Пап, ты кого привел? Кого ты водкой поил? Какой он спец, если даже не представляет, что это за деталь.
Повернулся и ушел. Отец потом сказал мне:
— Да, маху дал я с этим токарем. Пусть потом подойдет ко мне, попросит что-нибудь приварить… Я уж его заставлю рисовать чертеж стыка в фас, вид сверху и вид сбоку и вид с расстояния десяти километров. Ты смотри, так со старшими больше не разговаривай. Есть у меня паренек, который сделает тебе гнезда, в учениках у меня ходит.
И сделал паренек гнезда для подшипников. Я потом дал ему прокатиться на карте. Сейчас этот паренек специалист высшей квалификации, который, как и мой отец, имеет личное клеймо как показатель высшего качества работы.
Нас с детства втягивали в экономическую жизнь страны. Каждый учебный год начинался уборочной кампанией. Собирали картофель или турнепс в пригородных колхозах. Труд совершенно бесплатный, на одном энтузиазме и осознании того, что делаем общественно-полезное дело. Когда погода хорошая, и трудиться в поле приятно. А когда начинают идти дожди или снежок, то сразу почему-то хочется в школу, в теплый класс послушать какую-нибудь сложную теорему по геометрии или покрутить электрофорную машину в классе физики, пока наш классный руководитель разбирается с расписанием в учительской.
В 1967 году я окончил среднюю школу, будучи твердо уверенным в дальнейшей военной карьере. В этом не сомневались и мои родители, и преподаватели в школе. На всех вечерах по случаю годовщины образования ВЛКСМ школьная самодеятельность ставила сценку о юной комсомолке, попавшей в лапы к врагам (то к фашистам, то к белогвардейцам в зависимости от настроения школьного комитета ВЛКСМ). И обязательно белогвардеец (фашист) должен тушить об ее руку горящую цигарку. Белогвардейцем (фашистом) в военной форме как всегда выступал я. Мне же персональным распоряжением директора единственному было позволено курить в стенах школы во время выступления. Форму брали в конвойной части. Сценка всегда проходила на «ура».
Еще в школе мне довелось прочитать роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт» о событиях на российском флоте в самый канун первой мировой войны и о судьбе юного гардемарина Юрия Левитина. Гардемарин — дословный перевод — морской гвардеец, учащийся выпускного класса Морского корпуса, кандидат в офицеры. Книга написана очень интересно в стиле социалистического реализма с классовой подкладкой: драконы-офицеры и благородные революционные матросы. По прочтению книги путаница в голове была полнейшая. По своей классовой позиции, как сын рабочего, я должен был восхищаться революционной деятельностью матросов, не выполнявших боевые приказы и вредивших делу поддержания в боевой готовности линейного корабля российского флота «Генералиссимус граф Суворов Рымникский», ненавидеть профессионала морской службы лейтенанта Николая Левитина и других офицеров линкора за то, что они не давали послаблений матросам в исполнении воинского долга. А выходило почему-то наоборот: симпатии были на стороне офицеров, не всех, конечно, но большинства.
Время прочтения книги по случайности своей совпало с выступлением на Балтике капитана третьего ранга Саблина, политработника, члена КПСС, взявшего на себя командование сторожевым кораблем и обратившегося с воззванием о необходимости реформирования советского и партийного строя. Капитан Саблин был расстрелян. Так почему же я должен восхищаться саботажем революционных матросов и негодовать по поводу капитана Саблина? Почему я в шестидесятые годы должен восхищаться советскими морскими офицерами, которые, как и «драконы» с царского линкора, живут в отдельных каютах и питаются в кают-компании? А это оттого, что на царском линкоре матросы были наши, а офицеры — не наши. А на наших кораблях — и офицеры, и матросы — все наши. Муть.
Точку поставил Валентин Пикуль в романее «Моонзунд». Офицер — опора государства. И от того, насколько крепка эта опора, настолько и крепко государство. Сейчас, по прошествии определенного количества лет, я твердо знаю, что русский офицер, где бы он ни был, должен твердо придерживаться присяги и решительно пресекать поползновения революционного типа в армии любыми дозволенными средствами.