Слово «мода» по отношению к животным впервые использовал Кёлер, чьи человекообразные обезьяны все время придумывали новые игры. Они маршировали друг за другом по кругу, одной ногой топая, а другой легко ступая, и качали головами в едином ритме, действуя при этом синхронно, как в трансе. Наши шимпанзе месяцами развлекались игрой, которую мы называли «приготовление пищи». Они выкапывали ямку в земле, набирали воду, наполняя миски под краном поилки, и выливали ее в ямку. Затем они сидели вокруг ямки, помешивая грязь палочками, как будто готовили суп. Иногда три или четыре подобные ямки делались одновременно, и этим занятием была увлечена половина наших обезьян. В заповеднике шимпанзе в Замбии ученые обнаружили распространение еще одной привычки. Одна самка первой прицепила к своему уху сухие травинки, которые свисали оттуда, пока она гуляла или общалась с другими посредством груминга. С течением времени несколько шимпанзе последовали ее примеру, переняв эту «моду»{217}.
Мода приходит и уходит как у людей, так и у шимпанзе, но некоторые привычки обнаруживаются в одних группах и отсутствуют в других. Типичный пример: разновидность груминга «с рукопожатием» у некоторых шимпанзе, живущих в естественных условиях, когда две обезьяны, сцепив руки над головами (каждая по одной), свободной рукой чистят подмышку партнера{218}. Поскольку привычки и мода часто распространяются без всякого вознаграждения, социальное обучение — действительно социальное. Оно направлено на согласованность и преемственность поведения в группе, а не на получение награды. Так, детеныш шимпанзе может подражать демонстрации агрессии альфа-самцом, который барабанит в металлическую дверь, чтобы произвести впечатление. Через десять минут, после того как альфа-самец закончит свое представление — угрожающее поведение, во время которого матери держат детей рядом с собой, — его маленького сына отпускают. И он идет колотить в ту же дверь, воспроизводя ролевую модель отца.
Документально засвидетельствовав множество подобных примеров, я разработал концепцию обучения с помощью наблюдения на основе привязанности и идентификации. В соответствии с ней социальное обучение приматов основано на потребности в принадлежности к группе и связано с приверженностью нормам, возникающей из стремления приспособиться к окружающим и действовать, как они{219}. Это объясняет, почему человекообразные обезьяны подражают своим соплеменникам намного успешнее, чем людям, а среди людей копируют тех, кого считают близкими. Становится также понятно, почему молодые шимпанзе, особенно самки, так много перенимают от своих матерей{220} и почему особи высокого ранга служат основными моделями. Такое предпочтение существует и у нашего вида, что проявляется в рекламе, представляющей знаменитостей, которые демонстрируют косметику, часы и автомобили. Мы стремимся быть похожими на Бекхэмов, Кардашьян, Биберов и Джоли. Можно ли сказать то же самое о человекообразных обезьянах? В одном эксперименте Вики разбросала по территории обезьян ярко окрашенные пластиковые жетоны, которые они могли собрать, опустить в контейнер и получить вознаграждение. Увидев, что обезьяна высокого ранга опускает жетоны в один контейнер, а обезьяна низкого ранга — в другой, остальные члены группы последовали за соплеменником, обладавшим бо́льшим престижем{221}.
Закономерности, установленные в исследованиях человекообразных обезьян, неизбежно обнаружились и у других видов, проявивших сходные способности{222}. В настоящее время существуют убедительные результаты исследований подражания на мартышках, собаках, врановых, попугаях и дельфинах. Если взглянуть шире, то следует принять во внимание множество других видов, поскольку передача культуры — всеобъемлющее явление. Если вернуться к собакам и волкам, то в недавних исследованиях к ним был применен конспецифичный подход. Вместо того чтобы следовать инструкциям человека, собакам и волкам показали представителей их собственных видов, нажимающих на педаль, чтобы открыть крышку ящика с пищей внутри. Затем им позволили попробовать сделать это самостоятельно. На этот раз волки оказались намного сообразительнее собак{223}. Волки могут плохо исполнять указания человека, но, когда речь идет о подсказках от представителя их собственного вида, они превосходят собак. Исследователи считают причиной этого отличия недостаток внимания, а не познавательных способностей. Они указывают на то обстоятельство, что волки обращают больше внимания друг на друга, потому что зависят от выживания стаи, в то время как собаки полагаются на человека.
Понятно, что нам нужно начать исследовать животных в соответствии с их биологическими особенностями и отказаться от подходов, в центре которых — человек. Вместо того чтобы становиться примером или партнером для животных, экспериментатору следует оставаться на заднем плане. Только тестируя волков с волками, обезьян с обезьянами, а детей со взрослыми людьми, мы можем оценить социальные познавательные способности в их естественном эволюционном контексте. Единственное исключение составляет собака, которую мы одомашнили (или, как некоторые считают, она сама стала домашней) и сделали своим спутником. Человека, проводящего познавательные тесты с собакой, можно считать естественным окружением.
Мораторий
Оставив позади темные века, когда животные считались всего лишь механизмами, действующими по принципу «стимул — ответ», мы получили возможность тщательно исследовать их умственную жизнь. Это большой шаг вперед, сделать который призывал Гриффин. Однако теперь, когда познавательные способности животных вызывают всеобщий интерес, мы все еще встречаемся с убеждениями, что ум других видов — лишь малая доля того, на что способен человек. Удивительно, что подобные убеждения могут быть глубокими и искренними. К концу долгой научной карьеры многие ученые не могут удержаться, чтобы не пролить свет на таланты человека, перечисляя те качества, которыми мы обладаем, а животные — нет{224}. С точки зрения обычного человека, этот перечень — успокоительное чтение, но для специалиста, как я, имеющего представление обо всем разнообразии познавательных способностей на нашей планете, это пустая трата времени. Что за странные мы существа, если единственный вопрос, который приходит нам в голову относительно нашего места в природе: «Свет мой, зеркальце! Скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех умнее?»
Сохранение за человеком его привилегированной позиции на абсурдной шкале древних греков привело к одержимости терминологией, определениями и переопределениями и — следует это признать — потере верных ориентиров. Каждый раз, когда мы проверяем наши заниженные представления о животных в эксперименте, мы получаем любимый ответ зеркала. Предвзятые эксперименты должны вызывать подозрение, как и выводы на основе отсутствующих фактов. У меня самого множество отрицательных результатов исследований, которые я никогда не публиковал, потому что не знаю, как их интерпретировать. Они могут означать отсутствие данной способности у моих животных, но чаще всего, особенно если естественное поведение показывает обратное, я не уверен, что протестировал их должным образом. Я мог создать ситуацию, которая их отвлекла, или преподнести задачу в настолько непонятном виде, что они даже не пытались ее решить. Вспомните невысокое мнение о гиббонах, которого придерживались ученые, пока не догадались учесть строение их рук, или преждевременное отрицание способности слонов узнавать себя в зеркале, основанное на их реакции на зеркало, не подходившее им по размеру. Существует такое множество причин для отрицательных результатов, что лучше сомневаться в собственных методах, чем в чьих-то способностях.
Книги и статьи утверждают, что главная проблема когнитивной эволюции — выяснить, что отличает животных и человека. Этой теме были посвящены целые конференции, пытавшиеся ответить на вопрос: «Что делает нас людьми?» Но правда ли, что именно это — фундаментальный вопрос нашей области науки? Я лично сомневаюсь. Сам по себе он ведет в тупик. Насколько это важнее, например, чем отличия какаду от дельфина-белухи? В связи с этим я вспоминаю одну из мыслей Дарвина: «Тот, кто поймет бабуина, сделает для метафизики больше, чем Локк»{225}. У каждого вида есть что предложить в области познания, принимая во внимание, что его достижения — результат действия тех же природных сил, что создали нас. Представьте себе медицинский учебник, в котором утверждается, что задача этой дисциплины — найти уникальные особенности человеческого тела. Мы были бы чрезвычайно удивлены, потому что, хотя этот вопрос достаточно интересен, у медицины есть более существенные проблемы, касающиеся работы нашего сердца, печени, клеток, нервных синапсов, гормонов и генов.
Наука пытается понять, как устроена не печень крысы или печень человека, а печень — и точка. Все органы и процессы, которые в них происходят, значительно старше, чем наш вид, и эволюционировали несколько миллионов лет, приобретая незначительные изменения в каждом организме. Эволюция всегда действует таким образом. Почему познание должно чем-то отличаться? Наша первейшая задача — выяснить, как в целом работает познание, какие слагаемые для этого требуются и как они приспосабливаются к системе органов и экологии данного вида. Нам нужна единая теория для всех многообразных типов познания, которые встречаются в природе. Чтобы освободить место для этого проекта, я предлагаю объявить мораторий на утверждения о человеческой уникальности. Учитывая ничтожные достижения в этой области, пора закрыть ее на пару десятилетий. Это позволит нам разработать всестороннюю программу исследований. Когда-нибудь, через много лет, мы сможем вернуться непосредственно к нашему виду, вооруженные новыми концепциями, которые позволят нам лучше понять, что в человеческом уме уникально, а что — нет.