— Так ли? Когда-то я был врачом. В каком же графстве?
(Я знаю, Дедуля, что ты был врачом, поэтому следует быть осторожным.)
— В графстве Грин. Я не могу утверждать, что родился там, просто мне говорили, что меня взяли на воспитание из сиротского дома в Спрингфилде.
— Ну тогда не я помог тебе появиться на свет; мне пришлось практиковать немного севернее. Мр-рф. Не исключено, что мы можем оказаться родней.
— Да? То есть я хотел сказать, не понимаю, доктор Джонсон.
— Не зови меня доктором, Тед, я отказался от этого титула, когда перестал принимать роды. Твоя внешность сразу поразила меня. Дело в том, что ты как две капли воды похож на моего старшего брата Эдварда, который был инженером в Сент-Луи и Сан-Франциско, но как-то раз отказали воздушные тормоза, и он завершил свою ничтожную жизнь. Мне известно, что у него были дамы сердца в Форт-Скотте, Сент-Луисе, Уичито и Мемфисе. С чего бы ему пренебрегать Спрингфилдом? Так что вполне возможно…
Лазарус ухмыльнулся:
— Выходит, я могу звать вас дядюшкой?
— Как хочешь.
— Пожалуй, рановато. Как бы там ни было, все равно доказать ничего нельзя. Но иметь семью — дело хорошее.
— Сынок, незачем все время страдать по этому поводу. Всякий деревенский доктор прекрасно знает, что подобные несчастья случаются с людьми гораздо чаще, чем обычно предполагают. Александр Гамильтон и Леонардо да Винчи — твои друзья по несчастью. Из числа великих людей, отмеченных подобной судьбой, ограничусь лишь ими двумя. Так что будь гордым и плюй всем в глаза. Я вижу, в гостиной еще светится огонек. Как насчет чашечки кофе?
— О, мне бы не хотелось причинять неудобство вам или вашей семье.
— Никаких неудобств. Моя дочь всегда оставляет кофейник на плите. А если вдруг она спустится вниз в одной купальной простыне — что едва ли возможно, — то в мгновение взлетит наверх и тут же объявится на парадной лестнице, но уже разодетая в пух и прах. Словно пожарная лошадь, услышавшая колокол. Просто не знаю, как это ей удается. Пойдем.
Айра Джонсон отпер входную дверь и крикнул:
— Морин! У нас гость!
— Иду-иду, папа.
Миссис Смит встретила их в холле. Она была одета так, словно ожидала гостей, и двигалась со спокойной уверенностью в себе. Она улыбнулась, и Лазарус еле справился с волнением.
— Морин, хочу представить тебе мистера Теодора Бронсона. Моя дочь, Тед, — миссис Брайан Смит.
Она протянула ему руку.
— Приветствую вас, мистер Бронсон. Сердечно приветствую вас. — Теплые, насыщенные тона в голосе миссис Смит напомнили Лазарусу о Тамаре.
Едва Лазарус прикоснулся к ее руке, пальцы его словно кольнуло, он едва сдержался, чтобы не поцеловать эту руку. Пришлось ограничиться самым коротким поклоном.
— Для меня это большая честь, миссис Смит.
— Входите же и садитесь.
— Благодарю вас, но уже поздно. Я всего лишь привез вашего отца домой.
— Неужели вы сразу же покинете нас? Я штопала чулки и читала «Домашний дамский журнал». У меня нет никаких особенных дел.
— Морин, я пригласил мистера Бронсона на чашечку кофе. Он привез меня домой из шахматного клуба, избавив от прогулки под дождем.
— Да, папа, хорошо. Возьми у него шляпу и предложи сесть.
Она улыбнулась и вышла.
Лазарус позволил своему деду усадить его в гостиной, а потом, воспользовавшись отсутствием матери, успокоился и огляделся. Комната как будто уменьшилась, но во всем остальном была такой, какой он ее помнил: большое пианино, на котором мать учила его играть; камин с газовыми горелками; каминная полка с вытяжкой; застекленный секционный книжный шкаф; тяжелые шторы и кружевные занавески; свадебная фотография его родителей, вставленная в рамочку из сердец и цветов вместе со свидетельством о браке; рядом — репродукция «Сборщиков урожая» Милле и другие картинки, большие и малые; кресло-качалка, еще одна качалка с подножкой, стулья с прямыми спинками, еще кресло, столы, лампы, все тесно уставленное, в небрежном чередовании основательного дуба и сахарного клена с отметками «птичий глаз». Лазарус чувствовал, что он дома, даже обои казались знакомыми. С некоторым смятением он осознал, что его усадили в кресло отца.
Проем, занавешенный портьерой из бусин, вел в жилую комнату, где было темно. Лазарус попытался вспомнить, какая она, и решил, что там тоже все знакомо. В гостиной было опрятно и чисто. Насколько он помнил, она всегда была такой, несмотря на то, что в доме обитало большое семейство. Дети жили в комнате рядом. Находиться в гостиной могли только старшие или гости. Сколько же сейчас здесь детей? Значит, так: Нэнси, потом Кэролл, Брайан-младший, Джордж, Мэри… он сам… сейчас начало 1917 года — значит, Дикки около трех, а Этель еще в пеленках.
А что это там, за креслом матери? Неужели… конечно, это мой слоник! Вуди, чертенок, ты же знаешь, что играть здесь нельзя, а когда ложишься спать, все игрушки нужно сложить в ящик. Здесь за порядком следили строго. Небольшая игрушка (дюймов шесть высотой) была набита ватой и искусно раскрашена; Лазарус пожалел, что это сокровище — его собственное! — доверили малышу, а потом рассмеялся. Он, пожалуй, охотно стащил бы эту игрушку.
— Простите, вы что-то сказали, мистер Джонсон?
— Я сказал, что временно выступаю в роли loco parentis; мой зять находится в Платтсбурге…
Лазарус вновь не расслышал конца фразы — шурша сатиновыми нижними юбками, в комнату с подносом вошла миссис Смит. Лазарус встал и протянул руки, чтобы взять его, она улыбнулась — и позволила ему это сделать.
Боже, это был тот самый хэвилендский фарфор, которого ему не разрешали касаться, пока он не надел свои первые брюки. И «гостевой» кофейный сервиз: увесистый серебряный кофейник, кувшинчик для сливок, сахарница, щипцы и ложки — сувенир с Колумбийской выставки. Полосатые салфетки, наподобие чайных, тонкие ломти сдобного кекса[81], серебряное блюдо с мятными пряниками… Как ты успела все это собрать за три минуты? Потомки, безусловно, могут гордиться тобой. Но не будь дураком, Лазарус, — все это ради ее отца, она принимает его гостя, — а ты для нее просто незнакомец.
— Дети спят? — поинтересовался мистер Джонсон.
— Все, кроме Нэнси, — накрывая на стол, ответила миссис Смит. — Она с молодым человеком пошла в «Изиду» и скоро вернется.
— Сеанс закончился полчаса назад.
— Что за беда, если они где-нибудь и постоят? Мороженое продают на освещенном углу, возле остановки трамвая.
— После наступления темноты молодая девушка не должна выходить из дома без надзора.
— Отец, на дворе девятьсот семнадцатый, а не восемьсот девяностый. А он хороший мальчик… Вряд ли они пропустили хотя бы одну картину с Пирл Уайт. Фильм очень интересный: Нэнси все мне рассказывает. Сегодня дают фильм с Уильямом С. Хартом, я бы и сама охотно посмотрела.
— Ну что ж, дробовик пока при мне.
— Отец.
Внимание Лазаруса было приковано к кексу: он никак не мог вспомнить, как правильно есть его вилкой.
— Все пытается раздразнить меня, — буркнул Дедуля. — Но не получается.
— Вряд ли мистеру Бронсону интересны наши семейные проблемы, — спокойно проговорила миссис Смит, — даже если бы таковые нашлись. Но их не существует. Вам подогреть кофе, мистер Бронсон?
— Благодарю вас, мэм.
— Конечно, Теду неинтересно, но Нэнси пора уже все рассказать. Морин, погляди-ка повнимательней на нашего гостя. Ты его никогда не видала?
Мать внимательно посмотрела на Лазаруса, потом поставила чашку и проговорила:
— Мистер Бронсон, когда вы вошли, я испытала какое-то странное чувство. Кажется, мы уже встречались… в церкви, не так ли?
Лазарус признал, что так оно и было. Брови Дедули взметнулись.
— Что? Значит, надо переговорить со священником, но даже если вы встречались там…
— Мы не встречались в церкви, отец. С этим зверинцем я едва успеваю поговорить с преподобным и миссис Дрейпер. Но я не сомневаюсь, что видела там мистера Бронсона в прошлое воскресенье. Новое лицо среди знакомых всегда выделяется.
— Дочь, может быть, это и так, но я спрашивал не об этом. На кого Тед похож? Хорошо, не мучайся. Посмотри — разве он не напоминает твоего дядю Неда?
Мать снова поглядела на Лазаруса.
— Да, сходство заметно. Но больше всего он похож на тебя, отец.
— Нет, наш Тед родился в Спрингфилде, а я грешил к северу от этого города.
— Отец!
— Не беспокойся, дочь, никаких фамильных призраков мы не разбудим. Тед, я могу рассказать о вас?
— Безусловно, мистер Джонсон. Как вы сказали, тут нечего стыдиться, и я не стыжусь.
— Морин, Тед — сирота… найденыш. И если бы сейчас Нед не грел свои пальцы в пекле, я бы задал ему несколько наводящих вопросов. Время и место соответствуют, так что Тед безусловно наш родственник.
— Отец, я полагаю, что ты смущаешь нашего гостя.
— Неправда. Незачем жеманиться, молодая леди. Ты взрослая женщина, у тебя дети, и при тебе можно говорить откровенно.
— Миссис Смит, я не смущен. Кем бы ни были мои родители, я горжусь ими. Они дали мне крепкое сильное тело и мозг, который вполне справляется со своим делом…
— Хорошо сказано, молодой человек.
— …впрочем я бы с радостью назвал вашего отца дядей, а вас кузиной, но, увы, это не так. Оба моих родителя, скорее всего, умерли во время эпидемии тифа; даты совпадают.
Мистер Джонсон нахмурился.
— Тед, сколько тебе лет?
Лазарус подумал и решил назвать возраст своей матери.
— Тридцать пять.
— И мне столько же.
— В самом деле, миссис Смит? Если бы вы только что не сказали, что ваша дочь уже ходит смотреть на движущиеся картинки с молодым человеком, я бы подумал, что вам около восемнадцати.
— Ах, да ну вас! У меня восемь детей.
— Невозможно!
— Морин старше, чем кажется, — согласился ее отец. — И не переменилась с тех пор, как была невестой. Наследственное, должно быть, — у ее матери до сих пор ни сединки. — (А где бабуля? Ах да, нельзя спрашивать.) — Но ты, Тед, тоже не выглядишь на тридцать пять, я бы сказал, что тебе до тридцати еще далеко.