— Лазарус, мы ждали, когда вы нам это скажете, — просто ответила Минерва.
— Ты хочешь сказать, что ты ждала, — Дора бы до этого не додумалась. Хорошо, я приказываю обеим — и пусть она слышит меня. Минерва, пора кончать с твоей застенчивостью. Ты сама должна была предложить это мне, ведь ты соображаешь на много порядков быстрее, чем я; мои возможности ограничены. А как у тебя дела с астронавигацией? Она научила тебя вести корабль? Или поленилась?
— Лазарус, мое второе «я» — теперь такой же блестящий пилот, как Дора.
— Смех да и только. Назначаю тебя вторым пилотом. Первым ты быть не можешь, пока не совершишь без посторонней помощи прыжок в n-мерном пространстве. Даже Дора нервничает перед прыжком — а она-то сделала их не одну сотню.
— Поправка принята, Лазарус. Я хорошо подготовленный второй пилот. А когда придет мое время, я бояться не стану. Все выполненные Дорой прыжки я повторила в реальном времени, и она говорит, что я знаю, как это делается.
— Может, когда-нибудь пригодится, если произойдет катастрофа. Айра не пилот, как я, в этом нечего сомневаться. Если меня не будет на борту, твое новое умение может спасти ему жизнь. Ну что еще? Слышала что-нибудь интересное?
— Не знаю, Лазарус. Я наслушалась от техников, которые устанавливали моего близнеца, всяких историй, по-моему непристойных. Но я не уверена, что они забавные.
— Не горюй. Если они непристойные, то я слышал их по крайней мере тысячу лет назад. Ну а теперь главный вопрос: как быстро ты сумеешь перебраться на корабль, если Айра внезапно вознамерится дать деру? Предположим, откроется заговор и ему придется спасаться бегством.
— Мне понадобится менее пятой доли секунды.
— Да?! А ты не дуришь меня? Я имею в виду — как долго устанавливать твою личность на борту «Доры»? Так, чтобы здесь ничего не осталось и оставленный компьютер не подозревал, что некогда был Минервой. Другие варианты будут нехороши для тебя же самой: ведь если что-то позабудешь, брошенная Минерва будет горевать.
— Лазарус, я говорю исходя не из теории, а из опыта. Нетрудно было догадаться, что этот аспект станет критическим в процессе удвоения моей личности. И потому, едва подрядчик окончил работу, я сразу же продублировала постоянные компоненты, логические цепи и временную память. Я экспериментировала с осторожностью и просто запараллелила эти элементы, как уже рассказывала вам. Это было несложно, пришлось только уравновесить временное запаздывание сигналов с обеих сторон, чтобы остаться синхронной в реальном времени, — но подобную операцию мне приходится проделывать с удаленными элементами; я привыкла к этому.
А потом я попыталась с превеликой осторожностью подавить себя — сначала на корабле, потом в резиденции — и возвратиться к удвоенному существованию через три секунды. Никаких проблем, Лазарус, все вышло с первого раза. Теперь я могу проделать все за две сотни миллисекунд и даже меньше. А потом выполнить необходимые проверки, чтобы убедиться в том, что ничего не забыла. Я проделала эту операцию семь раз, после того как вы задали свой вопрос. Вы не заметили запаздывания в моем голосе, соответствующего тысяче километров?
— Что? Дорогуша, природа не позволяет людям замечать запаздывания на расстояниях меньше тридцати тысяч километров при световой скорости. — Лазарус помолчал и добавил: — Кажется, это десятая доля секунды. Ты льстишь мне. Кстати, — он задумался, — десятая доля секунды составляет сотню миллионов твоих наносекунд, или сотню миллисекунд. Что же это получается в твоем времени? Около тысячи моих дней?
— Я бы описала это иначе, Лазарус. Чаще всего я оперирую интервалами много меньшими, чем наносекунда, то есть миллионными долями этого интервала, но мне удобно и в вашем времени; мне хорошо в моем «я». Но если бы мне приходилось учитывать каждую долю наносекунды, я не смогла бы наслаждаться пением или этой неспешной беседой с вами. Разве вы считаете удары сердца?
— Нет… разве что изредка.
— Со мной происходит нечто подобное, Лазарус. Все, что нужно сделать быстро, я делаю без всяких усилий, уделяя этому внимание не дольше, чем исполнению обычных программ. Но секундами, минутами и часами, проведенными с вами в персональном режиме, я наслаждаюсь. Я не делю их на наносекунды. Я воспринимаю их целиком и упиваюсь ими. Те дни и недели, которые вы провели здесь со мной, я ощущаю как единое «сейчас» и дорожу ими.
— Ух… Стоп, дорогуша! Значит, ты утверждаешь, что тот день, когда Айра представил нас друг другу, для тебя все еще «сегодня».
— Да, Лазарус.
— Дай подумать. Значит, и завтра для тебя тоже «сегодня»?
— Да, Лазарус.
— Ах так? Но тогда выходит, ты способна предсказывать будущее?
— Нет, Лазарус.
— Но… тогда я не понимаю.
— Лазарус, я могла бы распечатать уравнения, но они просто покажут, что я сконструирована так, чтобы воспринимать время как одну из многих размерностей, с одним оператором, энтропией, и с «настоящим моментом» или «сейчас» в качестве параметра, который постоянен для широкого или узкого временного интервала. Но, имея дело с вами, я обязана передвигаться в том волновом фронте, что представляет ваше персональное «сегодня»… иначе мы не можем общаться.
— Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы сейчас общаемся.
— Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но если бы я имела возможность выбирать, я выбрала бы ваши ограничения. Человеческие. Плоть и кровь.
— Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда на его содержание начинает уходить почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров — ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями, но лучше, быстрее… много быстрее! Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.
— Лазарус, а что такое «эрос»?
Он заглянул во тьму и увидел ее серьезный печальный взгляд.
— Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?
— Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать?
Лазарус вздохнул.
— Извини, дорогая. Тогда ты понимаешь, почему я сделал так, чтобы Дора оставалась ребенком.
— Могу только предположить, Лазарус. И эту гипотезу я не хочу и не буду обсуждать ни с кем.
— Благодарю. Ты, дорогая моя, — истинная леди. Ты все поняла. Или, по крайней мере, поняла часть причины. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, — и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» — потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «Сказкой о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.
— Напомню. Мне жаль, Лазарус.
— Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?
— Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».
— Дорогая моя, тебе повезло — ведь «эрос» может и причинить боль.
— Лазарус, я не боюсь боли. Но, столько зная о половых взаимоотношениях — куда больше, чем обычный человек из плоти и крови, — я…
— И ты действительно знаешь? Или только думаешь, что знаешь?
— Я знаю, Лазарус. Готовясь к отъезду, я добавила в хранилище дополнительную память, занявшую бо́льшую часть второго отсека, чтобы Иштар могла перенести в новую меня материалы исследований, библиотеку и регистровые записи клиники омоложения Говарда со всеми секретными отчетами.
— Ого! Думаю, Иштар сильно рисковала. Я думаю, что клиника строго следит за тем, что можно, а что нельзя выпускать за ее стены.
— Иштар не боится риска. Она просила меня поспешить; пришлось поместить все здесь, во временную память, пока я не установлю в отсеке у Доры дополнительные блоки памяти. Но я попросила у Иштар разрешения ознакомиться со всеми материалами и получила его, дав обещание никому не показывать секретные сведения без ее санкции.
Это оказалось увлекательно, Лазарус. Теперь я знаю о сексе все… теоретически, как ваш слепец, которому рассказали, что такое радуга. Теперь я даже могу быть генным хирургом, теоретически, и не колеблясь проведу операцию, если у меня появится возможность создать микроманипуляторы, необходимые для столь тонкой работы. Я теперь и акушерка, и гинеколог, и техник по омоложению. Рефлективная природа эрекции, механизмов оргазма… процессы спермогенеза и оплодотворения более не являются для меня тайной, как и любые аспекты созревания плода и родов.
«Эрос» — единственное, что мне неведомо. А это значит, что я слепа.
Вариации на тему VIСказка о двойняшках, которые не были близнецами
<Опущено>
…И небесная торговля стала моим обычным занятием, Минерва. Тот капер, в котором я из раба сделался верховным жрецом, меня тяготил. А на долгое время поджать хвост — не в моем стиле. Возможно, Иисус и не ошибся, утверждая, что «кроткие наследуют землю», но наследуют они очень маленькие участки — примерно шесть футов на три.
Но путь от раба к свободе проходил через церковь и требовал смирения, так что мне пришлось запастись кротостью. У тамошних жрецов были странные привычки…
<Опущено 9300 слов>
…так я убрался с проклятой планеты и не собирался возвращаться… Но пришлось вернуться через пару столетий — я прошел омоложение и ничем не был похож на верховного жреца, чей корабль затерялся в космосе.
Я вновь стал небесным торговцем: хорошее дело. Путешествуешь, смотришь. И вернулся на Благословенную, надеясь подзаработать, а не для того чтобы мстить. Я никогда не был мстительным, ибо синдром графа Монте-Кристо требует изрядных усилий и особого веселья не приносит. Если я с кем-то сцеплюсь и он после этого уцелеет, то, чтобы его пристрелить, возвращаться не стану. Все равно я переживу его, что в принципе одно и то же. Я прикинул: двух столетий должно было хватить, чтобы мои враги на Благословенной поумирали, — с большей их частью я разделался заранее.