— Откуда, Вудро? Я и родителей едва помню, а как звали дедов и бабок, даже не знала.
— Мы можем это выяснить. На корабле хранятся материалы о каждом мигранте, который прилетел на нем. Я скажу Заку… капитану Бриггсу, чтобы он полистал досье твоей семьи. Когда-нибудь — сразу этого не сделаешь — я найду материалы о твоей семье на Земле. Потом…
— Нет, Вудро.
— Почему нет, дорогая?
— Мне это не нужно, я не хочу знать об этом. Очень давно, по меньшей мере три или четыре года назад, когда я выяснила, что ты говардианец, мне также открылось то, что на самом деле говардианцы живут не дольше нас, обычных людей.
— Как это?
— А так: у всех нас есть прошлое, настоящее и будущее. Прошлое — это память, и я не могу вспомнить того времени, когда меня не было. А ты можешь?
— Нет.
— Выходит, здесь мы равны. Возможно, у тебя больше воспоминаний, ведь ты старше. Но все это прошлое. А будущее? Оно еще не наступило, и никто не знает, каким оно будет. Ты можешь пережить меня — а может быть, я переживу тебя. Или мы можем погибнуть вместе. Мы не знаем, да я и не хочу знать. Но у нас обоих есть настоящее: оно у нас общее, и сейчас я счастлива. Давай-ка поставим мулов в конюшню и насладимся сегодняшним днем.
— Отлично. — Он улыбнулся. — Долго и часто?
— И то и другое!
— Вот это моя Дора! Все стоящее внимания стоит повторить.
— И еще, и еще раз. Но минуточку, дорогой, ты назвал капитана Бриггса сыном, следовательно, он мой приемный сын. Полагаю, что так оно и есть, но не представляю его себе в подобном качестве. Но ты можешь не отвечать, потому что мы согласились не интересоваться прошлым друг друга…
— Давай спрашивай. Если я сочту возможным, отвечу.
— Ну хорошо… не могу не спросить, кто мать капитана Бриггса? То есть твоя прежняя жена.
— Ее звали Филлис. Филлис Бриггс-Сперлинг ее полное имя. Что ты хочешь знать о ней, дорогая? Очень хорошая девушка. А больше ничего сказать не могу. Никаких сравнений.
— Похоже, я сую нос не в свое дело.
— Возможно. Впрочем, мне безразлично. И Филлис, наверное, тоже. Дорогуша, с тех пор прошло два века, забудь об этом.
— О! Она умерла?
— Не знаю. Но может быть, Зак слыхал о ней: он недавно побывал на Секундусе. Впрочем, он бы мне сообщил. Мы с ней не общались после того, как она развелась со мной.
— Развелась с тобой?! У этой женщины нет вкуса!
— Дора-Адора! Нельзя сказать, что у Филлис нет вкуса, она очень милая девушка. Я обедал с ней и ее мужем, когда в последний раз был на Секундусе, то есть не один, а вместе с Заком. Они с мужем потрудились собрать наших с ней детей, тех, что были тогда на планете, и пригласили кое-кого из моих прочих родственников. Короче, устроили семейную вечеринку. Проявили заботу. Кстати, она тоже училка.
— Неужели?
— Ага. Профессор математики Университета Говарда в Новом Риме на Секундусе. И если мы там окажемся, можем заглянуть — и ты сама решишь, что она за личность.
Дора не ответила. Она сжала коленями бока Бетти, и та припустила по улице. Бьюла держалась рядом.
— Дремя… жинать! — проговорил Бак и прытко зарысил вперед.
— Лазарус…
— Поосторожнее с этим именем, дорогая.
— Никто меня не слышит. Лазарус, если ты не настаиваешь… я не хочу жить на Секундусе.
Вариации на тему XIIСказка о приемной дочери(Продолжение)
Разлука осталась далеко позади. Уже три недели маленький караван — два фургона в сцепке, двенадцать мулов тянут, четверо бегут налегке — медленно полз в сторону хребта Бастион. Последний раз путешественники видели жилой дом больше двух недель назад. Теперь вокруг была дикая прерия, и уже несколько дней впереди зияло устье ущелья, уводящее к Безнадежному перевалу.
Помимо шестнадцати мулов в состав маленького отряда входили взрослая немецкая овчарка-сука и молодой кобель, две кошки и кот, молодая молочная коза с двумя козлятами и козлик-подросток, два петуха и шесть кур выносливой породы миссис Окинс, супоросая свиноматка, а также Дора и Вудро Смит.
Беременность свиноматки Смит проверил в Новом Питсбурге — прежде чем заплатил за нее. Он сам проводил тест. Миссис Смит также обнаружила признаки беременности, но еще в Обдираловке, после чего Смит приказал звездолету «Энди Джи» покинуть орбиту, потому что (Смит не счел необходимым информировать об этом жену), если бы тесты не подтвердили беременности, корабль подождал бы до новой попытки, и в случае повторной неудачи Смит послал бы все к черту и отвез Дору на Секундус, чтобы выяснить причину и по возможности исправить ее.
Как профессиональный первопоселенец Смит полагал, что пытаться освоить новое место вдали от людских поселений на пару с бесплодной женщиной бессмысленно и безрассудно. «Или пытаться проделать это, будучи бесплодной парочкой», — мысленно поправился он, потому что его собственная способность зачать детей не проверялась уже больше пятидесяти лет. Обдумывая все нюансы, он проверил материалы о родителях Доры в медицинских картах, кое-как хранившихся у Краусмейера, и не нашел там ничего настораживающего. Он заранее беспокоился, поскольку вдали от людей бывает трудно справиться даже с такой простой вещью, как несовместимость по резус-фактору.
Но насколько это позволяли установить ограниченные возможности корабля и колоний, все оказалось в порядке, и Дора, скорее всего, забеременела через двадцать минут после их неформального бракосочетания в седлах на спинах мулов. У Смита мелькнула мысль, что Дора могла забеременеть и раньше, эта мысль его мимолетно позабавила, и он выкинул ее из головы. Смит не сомневался, что кукушки подкладывали яйца в его гнездо не реже раза в столетие, и к таким «своим» детям старался проявлять особую любовь, а язык держал за зубами. Смит позволял своим женщинам лгать, если они испытывали такую потребность, и никогда не докучал им своими догадками. Но он считал, что Дора не способна на такую ложь. Если бы Дора забеременела от кого-то до их «свадьбы» и знала бы об этом, она могла попросить его заняться любовью на прощанье — и она бы попросила его именно об этом. А не о том, чтобы он сделал ей ребенка.
Ничего. Если милашка успела оступиться и даже не догадалась об этом, она еще родит от него хорошего ребенка. Сама-то она обнаруживала признаки настоящей породы. Смит пожалел, что не знал Брендонов. Они держались особняком, и, по словам Элен, их дочка была разборчивой. Дора не стала бы лезть в постель к мужчине просто ради забавы, потому что подобные отношения считала серьезными. Смит не сомневался, что забеременеть от неподходящего человека Дора могла, лишь покорившись насилию… Только после этого насильнику до конца дней своих суждено было бы петь тонким голосом, поскольку дядя Гибби в свое время обучил ее кое-каким грязным штучкам.
Беременная свинья была теперь календарем Смита. Если им не удастся достичь места, пригодного для обзаведения домом, к тому времени, когда свинья вымечет поросят, придется поворачивать назад, в тот же самый день, не колеблясь и без сожаления, поскольку истечет половина беременности Доры, и они как раз успеют вернуться в Разлуку, к людям.
Свинья ехала у задней стенки второго фургона привязанная, чтобы не упала. Псы рысили возле фургона или под колесами или отбегали в сторону, предупреждая о прыгунах и других опасностях. Кошки делали то, что им заблагорассудится, как и положено их породе: они шли или ехали, когда это их устраивало. Коза с козлом держались поближе к колесам, козлята выросли уже настолько, что могли подолгу идти, но им позволялось ехать, когда они уставали. Услышав долгое «ме-е-е-е-е» мамаши-козы, Смит останавливался и вручал усталого «ребенка» Доре. В двойной клетке над «свиным» уголком жаловались на жизнь цыплята. У свободных мулов не было никаких обязанностей, они должны были только приглядывать за прыгунами. Бак же распоряжался походом: он выбирал путь, командовал мулами и передавал им распоряжения Смита. Свободные мулы сменяли тягловых; лишь Бак никогда не шел в упряжке. Попали в упряжь и Бетти с Бьюлой. Им пришлось смирить свою гордость: их благородиям, кроме седла, ничего не полагалось, и они это знали. Но Бак серьезно «побеседовал» с ними, брыкнул, куснул — и, притихнув, кобылы принялись за дело.
Поводьев не требовалось: пара длинных вожжей шла к двум ведущим мулам, возвращалась обратно и через кольца на хомутах следующих за ними животных тянулась к сиденью фургона, где поводья обычно привязывали, никто не держал их в руках. Хотя жеребцов в караване было немало, мулы подчинялись только Баку. Смит задержался в Разлуке и потратил почти целый день, чтобы обменять сильного широкогрудого жеребца на молодого и не такого крепкого, потому что крепыш не желал повиноваться Баку. Бак был готов выяснить отношения в драке, но Смит не мог позволить старому мулу так рисковать; ему был необходим ум и опыт Бака, и он не хотел, чтобы его дух был сломлен, если старый жеребец потерпит поражение от молодого — или он будет ранен.
Собственно, в случае неприятностей поводья и не помогли бы. Если бы мулы запаниковали и бросились бежать — что было маловероятно, но все-таки возможно, — двое людей не смогли бы удержать их, даже с двойным комплектом вожжей. Смит мог в любой момент пристрелить свою ведущую пару, и тогда оставалось надеяться, что фургоны не перевернутся и мулы не переломают себе ноги, спотыкаясь о трупы.
Но Смиту хотелось добраться до места со всем своим стадом. Он рассчитывал сохранить примерно восемьдесят процентов от общего числа животных, в том числе по племенной паре каждой породы. Но даже если ему удастся довести туда лишь тягловых мулов с фургонами и хотя бы одну племенную пару да двух коз, он знал, что и это можно будет считать победой, — тогда они сумеют выстоять и побороться за жизнь.
Все зависело от числа мулов. К концу путешествия оно могло сократиться до четырех — тогда можно будет вернуться и привести второй фургон. Но если количество мулов уменьшится до дюжины еще до Безнадежного перевала, придется поворачивать назад.