— С минуты на минуту. Давайте мойте руки и — за стол. Уже накрываю.
— Сунь-ка водочку в холодильник, сынок. Картошка должна быть горячая, а водка — холодная.
— О, узнаю Маркелыча! — заглянув в сумку, восторженно воскликнул Лукин.
— Так ить… — скромно выпятил губу отставной прапорщик.
— Что — так ить! Здесь на целую роту!
— Как будто подслушал! — крикнул из ванной Лавин. — Я ему то же сказал.
Спустя несколько минут троица расселась за накрытым столом в кухне.
В шкафчике нашлись и граненые стаканы — любимая посуда старого разведчика.
Шамышов разлил друзьям по полстакана, себе — три четверти.
— Ну, со свиданьицем, что ли, — подняв стакан, провозгласил он.
— Со свиданьицем! — с удовольствием поддержал тост Лукин.
Все чокнулись. Маркелыч, прикрыв глаза от блаженства, выпил водку с наслаждением путника, добравшегося наконец-то после изнурительного перехода по пустыне до воды.
— Дорвался! — покачав головой, усмехнулся Лавин перед тем, как выпить самому.
Друзья налегли на закуску. Сковорода быстро опустела, в ход пошли купленные Никитой продукты: колбаса, сыр, копченая рыба, консервы…
— Вы что так долго ехали! Я здесь чуть с ума не сошел! — упрекнул Лукин.
— Серьезно? — с полным ртом буркнул Лавин. — А почему, собственно?
— Ни хрена себе! Сижу тут с десятками миллионов долларов, один, без охраны, выйти никуда не могу, звонить с этого телефона ты мне запретил, двери разрешил открывать только на условный звонок! Да здесь хоть кто рассудком двинется!
— Образно излагаешь, — поднял стакан Маркелыч. — За это надо выпить.
— Тебе хоть за что, лишь бы выпить, — упрекнул его Никита.
— Давайте!..
Выпив, Шамышов хрумкнул маринованным огурчиком и отрезал себе кусок корейки.
— Э, дед, ты что делаешь! — прикрикнул на него адвокат. — С ума сошел!
— А что? — не донеся вилку с салом до рта, удивленно уставился на него Маркелыч.
— Это же свинина! Тебе же нельзя!
— Почему это?
— Ты же мусульманин!
— С чего ты взял? — пуще прежнего изумился отставной прапорщик.
— Как же. Ты ведь чуваш?
— Ну.
— Что ж ты против своей религии поступаешь? Святотатствуешь, сударь.
— Тьфу на тебя! — Шамышов отправил корейку в рот и принялся жевать. — А я тебя за умного считал. На вид вроде грамотный, адвокат, язык как помело, а того не знаешь, что чуваши сплошь православные.
— Да ну!
— Вот тебе и "да ну". Это татары мусульмане, а чуваши спокон веку православные. Темнота! А еще университет закончил!
Никита расхохотался в полный голос.
— Ты, Андрюха, с дедом не спорь, бесполезно. Он тебя не только в драке одним пальцем уделает, но и в интеллектуальном споре. Я сегодня это на себе уже испытал.
— Ладно, дед, извини, ежели что не то брякнул. Ешь свою свинину.
— А я и ем. И вам рекомендую.
Лавин и Лукин закурили. Маркелыч заворчал что-то в знак протеста, но Лавин отрезал:
— Если без курева, тогда сворачиваем посиделки и идем спать.
— Да ладно, я ничего, — тут же пошел на попятную Шамышов. — Только дымите в форточку.
— Завтра я домой. Утренним рейсом, — заявил Андрей. — Не проспать бы.
— Забудь об этом, — твердо произнес Никита.
— Как это? — нахмурился адвокат.
— Я заангажировал тебя на две недели. Ты что, забыл о нашем договоре?
— Но я думал, это на тот случай, если произойдет нечто экстраординарное. С облигациями, со мной, с вами. Но ведь все обошлось.
— Расскажи ему, как мы сюда добирались, — посоветовал отставной прапорщик.
Никита, не жалея красок, описал постигшие их дорожные приключения.
— Ничего себе! — выслушав друга, присвистнул Андрей.
— Такие дела, брат.
— А знаешь, — поглядел в глаза другу Лукин, — это даже интересно: ты заставляешь меня воевать за абсолютно ненужные мне вещи, за какие-то поганые облигации…
— Не такие уж они и поганые!
— И используешь при этом рычаги, не имеющие ничего общего с корыстью: играешь на дружеских чувствах, на честолюбии, даже льстишь мне, хотя должен бы знать, что я вполне самокритичен для того, чтобы не покупаться на дешевую лесть.
— Не такая уж она и дешевая, — с той же интонацией, что и предыдущую фразу, произнес Лавин.
— И что самое наглое с твоей стороны, ты ни на йоту не сомневаешься, что уговоришь меня.
— А я уговорю? — оживился Никита.
— Куда он денется! — голосом, в котором не было ни тени сомнения, изрек Шамышов.
— Куда я денусь, — обреченно кивнул головой адвокат.
— Значит, вопрос решен.
— Наливай, отец! Теперь мне завтра рано не вставать. Наливай!
— Вот это по-нашему! — одобрительно загудел Маркелыч, берясь за бутылку.
3
— Сколько у вас времени? — обращаясь к Никите, спросил Андрей.
— На все про все десять дней.
— Что нам известно?
— Известно лицо, уполномоченное принять облигации к погашению, его адрес. Известен срок погашения. Известно, что за нами охотятся. Предположительно, с большой долей вероятности, известно, что охрана дома работает на наших конкурентов…
— Откуда сведения?
— Москвичи сообщили. Там совсем недавно сменилась охрана, они попробовали узнать, чем это вызвано, но их вежливо послали. Сделать выводы не составляло труда.
— Ясно. А как на это реагирует наш иностранец? И реагирует ли вообще?
— Ему плевать. Во-первых, в офисе у него своя охрана, независимая от внешней…
— Русская?
— Да. Из какой-то московской охранной фирмы, очень солидной.
— Они за кого?
— Ни за кого. Их задача — безопасность клиента. Остальные — побоку.
— Ты сказал: "Во-первых, в офисе у него своя охрана". А во-вторых?
— А во-вторых, ему нечего опасаться за свою жизнь. Он нужен любой из сторон. Причем его нельзя принудить сделать что-либо против воли банкиров.
— Почему же? Заставить оформить перевод денег на счета. Ведь он это и собирается сделать? Сейчас это так несложно: нажал несколько клавиш на клавиатуре компьютера, и у кого-то в банке образовалось состояние. Из ничего, из воздуха. Пойди проверь, погасил он в действительности облигации или нет, настоящие они или фальшивые…
— Забугорники, конечно, всякие бывают, но в последнее время они все чаще и все плачевнее для себя общаются с нашими соотечественниками. Получают от них очень жесткие и очень действенные уроки. Прилежно учатся, и лохов там все меньше и меньше.
— И что?
— А то, что счета, на которые поступают деньги, чем-то сродни нашему аккредитиву.
— Счет как бы приморожен до особого распоряжения. Деньги вроде уже твои, но пока еще ты не можешь ими воспользоваться.
— Так бельгийцы, или кто они там, могут вообще не отдать такого распоряжения!
— Нет, не могут.
— Такие честные, что ли?
— Не в этом дело. Просто по условиям… аккредитива, буду уж называть его так, а может быть, он и у них так называется, счета разблокируются в течение суток после прилета в Брюссель их человека из Москвы.
Причем разблокируются автоматически, без учета их воли.
— Значит, банк должен быть брюссельским? — не унимался Шамышов.
— Зачем? В любой точке мира. Из аэропорта через компьютерную сеть поступает сигнал, что в списке пассажиров приземлившегося самолета есть нужный фигурант. И все.
— Любой может воспользоваться…
— На то и даются сутки. В случае чего банк остановит разблокировку счетов.
— Ты же говорил, что от них это не зависит. Выходит, зависит?
— Нет, тогда они уже должны будут действовать через правоохранительные органы. То есть, показать всю сделку, доказать, что их надули, а они, наоборот, никого не кинули. А самостоятельно они ничего сделать с поступившими на счета деньгами не смогут.
— Сколько сложностей, — меланхолично пробормотал Маркелыч.
— Как раз все просто. А главное — гарантирует безопасность сотрудника банка.
— Если только конкурирующая фирма его не шлепнет.
— А им-то какой резон? Деньги все равно уже уплыли, хоть зашлепайся.
— Есть у меня в Москве один человечек, — откинувшись на спинку стула, проговорил отставной прапорщик. — Вместе были в "командировке". Во второй, когда меня шарахнуло… Санитаром у нас был.
— Что-то ты про него ничего не рассказывал. Наоборот, говорил, что никого здесь не знаешь.
— Я его случайно встретил в аэропорту, когда в Венгрию летал. Я же записную книжку, где все адреса были, потерял. А тут стоим с бабкой в Шереметьево, рейса своего ждем. Смотрю — он, Серега, мы его в Афгане Знахарем звали, провожает кого-то. Он меня сначала не признал, в очках-то…
— Еще бы. Я тебя и сам не признал, когда в них увидел, — заявил Лавин.
— Вот. Потом обрадовался. Мы же с ним… В общем, хлебнули. Обрадовался, значит, в гости звал, телефон свой написал…
— У тебя его, конечно, с собой нет, — утвердительно произнес Андрей.
— С собой нет.
— Тогда к чему все это либретто!
— А я его запомнил. Там в середине четыре четверки, легко запомнить было.
— Уже легче, — в голосе Никиты слышалось одобрение. — И что это за парень?
— Немного моложе вас, сейчас ему что-то слегка за тридцать. Коренной москвич.
— Это минус. Не зря москвичей нигде не любят, гнилой товар. Вспомни армию.
— Никита, не болтай глупости. Ты не хуже моего знаешь, что всякие обобщения несут в себе каверну, низводящую истину на нет…
— Все, деду больше не наливаем! — заявил Лавин. При этих словах Шамышов молниеносно передвинул бутылку на край стола, ближе к себе. — Он начинает провозглашать теории, смысл которых недоступен даже мне! А уж какими словами он это делает — я вообще молчу!
— Так что москвичи бывают разные, — невозмутимо продолжал отставной прапорщик.
— Ладно, мы согласны. И что он?
— Мама с папой у него большие шишки. Мама даже больше, чем папа. Тот-то простой профессор медицины, трудяга, а она что-то по партийно-хозяйственной части. Серега, что вполне естественно, благополучно поступил в мединститут и даже умудрился закончить сколько-то там курсов, что само по себе до крайности удивительно…