Показательно и сравнение разновременных отложений на многослойных стоянках: в нижних слоях Араго с датировками 350–550 тыс. лет назад следов огня нет, а появляются они только в верхних уровнях моложе 350 тыс. лет назад. То же можно сказать и о Гран-Долине, и о пещере Табун.
Как люди обходились без обогрева и готовки пищи? Думается, мы слабо представляем их образ жизни. Видимо, адаптационные возможности древних гоминид были весьма значительными. Ведь даже на многих стоянках европейских неандертальцев, живших уже во время ледниковых периодов, кострищ и обожженых предметов по-прежнему нет. Конечно, они могли просто не сохраниться, но статистика неумолимо свидетельствует, что все же часть людей жила, вообще не зная огня или, по меньшей мере, не считая его необходимостью.
Не исключено, что недостаток внешнего тепла гейдельбергенсисы компенсировали избытком внутреннего – они стали есть гораздо больше мяса. Именно с этого вида людей человек становится специализированным охотником. То есть ловить животных умели уже хабилисы; более того – мясоедение сделало человека человеком. Но на крупных и опасных животных, да еще регулярно, так чтобы это стало основой существования, – так охотиться стали только гейдельбергенсисы. Cвидетельства массовых охот на очень крупных животных – слонов, быков, оленей и лошадей, вероятно путем загона их в болото, получены при раскопках испанских стоянок Аридос, Торральба и Амброна с древностью 350–400 тыс. лет назад. Впрочем, скептики не согласны с такой интерпретацией; особенно много споров вызвало предположение об охоте на слонов (например: Villa, 1990). Но слоны слонами, а охота охотой; гейдельбергенсисам хватало добычи даже и без клыкастых-хоботастых.
К тому же, даже если в Испании свидетельства слоноборчества спорны, есть ведь и другие места на планете. Недвусмысленный и очень яркий пример того – недавнее исследование костей и орудий с израильской стоянки Ревадим с датировкой 300–500 тыс. лет назад (Solodenko et al., 2015). Тут были найдены многочисленные кости животных, в том числе древнего слона со следами разделки. Замечательно, что исследователям удалось обнаружить следы слоновьего жира на ашельских бифасах и скреблах.
Культура гейдельбергенсисов – поздний ашель. При взгляде с высоты птичьего полета разницы со средним ашелем эректусов вроде бы и не так много. Все те же рубила, разве что более ровные и симметричные. Однако уровень гейдельбергенсисов был несравненно выше предшествовавшего.
Кроме каменных орудий, препалеоантропы делали и деревянные. Лучшими образцами служат изделия, найденные в немецкой шахте бурого угля Шенинген (Thieme, 2000). В двух местах этого местонахождения с датировками 320 тыс. лет назад исследователи откопали массу остатков из дерева, в том числе три рукоятки из пихты с вырезанными расщелинами для закрепления каменных наконечников, заостренную с двух сторон палку, подобную метательным дубинкам, коими австралийские аборигены сбивают птиц на лету, обугленную палку – возможно, вертел для жарки мяса, а самое главное – несколько копий. Копья сделаны из молодых елей, одно – из сосны; они имеют длину от 1,82 до 2,5 м. Показательно, что наконечники не приставные, мастера просто застругали и, возможно, слегка обожгли для пущей твердости прикорневые – самые прочные – части деревьев. Наиболее толстая и, соответственно, тяжелая часть копий находится примерно на треть длины от конца. Судя по такой балансировке, копья были метательными. Эксперименты с точными копиями шенингенских копий показали, что при желании и некоторой сноровке их можно метнуть аж на 70 метров. Судя по годовым кольцам, деревца, использованные для изготовления копий, росли медленно и в довольно холодном климате. Об этом же говорит и состав фауны.
Таким образом, в Шенингене мы имеем аж две великие новации. Во-первых, были изобретены составные орудия, люди научились комбинировать несколько элементов вместе, как-то соединять их. До сих пор безоговорочно главенствовал принцип “одна заготовка – одно орудие”. Рубила, кливеры и прочие чопперы надо было держать в руке, что, конечно, не всегда удобно. Теперь же возникли понятия “рукоятка” и “лезвие”: палки с щелями из Шенингена явно были частью чего-то вроде ножа. Правда, копья отсюда же без приставных наконечников, но не все же сразу.
Во-вторых, метательные копья и палка-“бумеранг” явно свидетельствуют, что появилось дистантное оружие, в своем действии отрывающееся от руки человека.
Метательные способности человека, очевидно, превосходят обезьяньи. Казалось бы, у шимпанзе плечевой сустав подвижный, идеально шаровидный, да и координация явно отличная, ведь ей приходится прыгать по ветвям, очень быстро хватаясь за нужные ветви. Однако наблюдения в природе и эксперименты показывают, что шимпанзе не может точно бросить предмет в цель. Примером может служить знаменитый опыт, когда исследователи предъявили группе шимпанзе чучело леопарда с моторчиком внутри, простейшим образом двигавшим “зверя”. Обезьяны очень возбудились, а самые храбрые атаковали супостата, бросая в него сучья. Однако половина ударов приходилась не по чучелу, а мимо, в том числе часть палок летела в прямо противоположном направлении. Конечно, обезьяны в конце концов разнесли несчастного леопарда в клочья, но с живым это у них не прошло бы, поскольку вряд ли бы он стал терпеть так долго.
Люди же кидают предметы удивительно метко. Не стоит даже заводить речь об олимпийских чемпионах, достаточно вспомнить зимние забавы: даже напрочь неподготовленный человек, играющий в снежки, быть может, раз в году (а самым невезучим доводится поразвлекаться так и не каждый год), попадает в движущуюся цель с десятка метров, да еще умудряется залепить не куда-нибудь, а куда хочет, например, не попасть в лицо или, напротив, угодить именно в него. Очевидно, отбор на снайперские достоинства шел в свое время нешуточный.
Технически меткость человека обеспечивается “вынужденными траекториями” движения в плечевом суставе, возникающими вследствие легчайшей асимметрии суставной впадины лопатки и головки плечевой кости. У обезьян сустав излишне шаровидный, он движется легко во всех направлениях; это здорово при скакании по ветвям, когда надо мгновенно менять траекторию броска (а бросает обезьяна себя), но не дает гарантии попадания при метании предметов. У человека же сустав “заточен” под преимущественно передне-задние движения, да еще с некоторым поворотом лопатки и всей руки.
Эволюция бросания должна иметь длинную историю, еще с первых спускавшихся на землю предков австралопитеков. Известные нам метательные орудия из Шенингена и других мест знаменуют скорее финал процесса. Судя по морфологии плечевого сустава австралопитеков KSD – VP–1/1 и AL 288–1, “вынужденные траектории” начали формироваться уже у них, а у гейдельбергенсисов из Сима-де-лос-Уэсос не отличались от нашего варианта. В саванне, в окружении сонма злобных хищников, без булыжника – ни шагу!
Копья в Шенингене найдены на небольшом участке, где были обнаружены кости девятнадцати мосбахских лошадей; на костях имеются надрезки, некоторые из них разбиты. Видимо, гейдельбергенсисы загнали табун на край озера и неплохо попировали.
Шенингенские находки имеют наилучшую сохранность, но они не единичны. Фрагменты деревянных орудий времен гейдельбергенсисов обнаружены также в Боксгроуфе и Клектон-он-Си в Англии, в Амброне в Испании, в Каламбо-Фоллс в Зимбабве, во Флорисбаде в Южной Африке. Отличный образец найден в немецком местонахождении Леринген с датировкой около 400 тыс. лет назад: копье из тиса длиной 2,44 м застряло между ребер древнего слона. Как и в Шенингене, наконечник – просто заструганный конец, обожженный на огне. Но тут есть пара новаций: несколько тонких продольных желобков, идущих к острию, вероятно, предназначены для кровостока, а на центральной части копья серия узких поперечных зарубок – для того чтобы оружие не выскальзывало из рук. Кроме того, лерингенское копье, похоже, не метательное, а ударное – оно слишком тяжелое, да и центр тяжести у него расположен примерно в середине древка.
Понятно, что все эти вещи могли существовать и задолго до указанных местонахождений, ведь деревянные предметы сохраняются вообще очень редко. Но мы имеем то, что имеем. По крайней мере, мы можем быть уверены, что уже 300–400 тыс. лет назад составные и метательные орудия были известны людям.
Ближайшим же к Шенингену примером составного орудия является находка из Кампителло в Италии (200 тыс. лет назад): широкий каменный отщеп, вмурованный в смолу, на которой сохранилась продольная бороздка от древка. Неясно, как выглядело целое орудие – вероятно, это было довольно тяжеловесное копье, не очень похожее на современные изящные аналоги.
Все знают, что в стародавние былинные времена небо было гораздо синее, трава зеленее, а вода мокрее. Это общеизвестно. Этот закон распространяется и на палеоантропологию: в годы оные в пещерах обнаруживались сплошь целые скелеты, черепа с нижними челюстями, горы диковинных орудий и грандиозные наскальные росписи. Нынешним же нам с вами приходится довольствоваться жалкими обломками костей и невнятными отщепами. Как ни странно, этому есть объективная причина: все большие и малые пещеры, в которых потенциально можно было найти что-то интересное, были раскопаны раньше середины XX века. С каждым новым раскопом вероятность обнаружить нечто сенсационное катастрофически падает. Но не все достали из земли классики романтического периода археологии, кое-что осталось и современным исследователям.
10 сентября 2010 г. повезло французским археологам: на стоянке Турвиль-ла-Ривьер в Нормандии они нашли три кости левой руки – плечевую, локтевую и лучевую. Правда, найдены лишь крайне эродированные диафизы, а вдобавок к естественной раздолбанности кости были повреждены в процессе раскопок, но не будем слишком пристрастны – вероятно, ветер с Атлантики пронизывал насквозь, ранний осенний холодок знобил, руки археологов дрожали, бывает всякое. Главное, находка свершилась (Faivre et al., 2014). Зубы животных из того же слоя были датированы 183–286 тыс. лет назад. Это ставит находку из Турвиля в не очень длинный ряд поздних гейдельбергенсисов или ранних неандертальцев Европы