лся об этом. В своем житии Беда называет имена святых, имевших власть над огненной стихией, чьи чудеса напомнили ему чудеса Катберта. Это — св. Бенедикт Нурсийский, по молитве которого монахи, «тушившие мнимый пожар»[205], увидели, что они были введены в соблазн, а также св. Марцеллин Анконский, спасший своей молитвой целый город от пожара[206]. Аноним не приводит в своем житии никаких параллелей, но у Григория Турского, принадлежащего к кельтской традиции, также встречаются подобные примеры[207].
Топос «возникновение источника», восходящий к Священному Писанию, также является общехристианским[208], хотя и имеет определенные отличия в произведениях кельтской и римской традиции.
В «Житии св. Феликса» описание чуда, связанного со сверхъестественным появлением воды, имеет заметные кельтские черты. Отличие от кельтских житий состоит в том, что для них характерной деталью является источник, родник, а не рукотворное хранилище, как в «Житии св. Феликса» (с. 794). Однако все, что касается самой воды, имеет параллели в кельтских житиях. Так, Беда пишет, что, несмотря на очень жаркое лето, в хранилище, наполнявшемся за счет дождей, «было достаточно воды» (с. 794) для нужд святого, пока он скрывался в своем тайнике. Согласно Беде, Господь «при безоблачном небе доставил Своему исповеднику благодать таинственной росы, которой подкреплялся жаждущий, смотря по тому, какова была его потребность» (с. 794). Постоянное количество воды, зависящее от нужд святого, упоминается и в описании чудесного источника, возникшего по молитве св. Катберта.
В изображении анонима и Беды источник возникает после молитвы, произнесенной святым. Однако, согласно анониму, вода появляется немедленно, «вырываясь из каменистой земли» (VA, L III, 3). Это соответствует кельтской агиографической традиции. В «Житии св. Колумбы» также упоминается об источнике, появившемся по благословению святого[209]. Это совпадает с описанием источника в «Жизни «галльских» отцов» Григория Турского[210], причем в обоих случаях, как и в житии анонима, подчеркивается, что вода с силой бьет из земли.
Беда ориентируется на описание аналогичного чуда, совершенного св. Бенедиктом Нурсийским[211], причем, как и св. Григорий Великий, делает акцент на смиренной молитве святого. Источник, появляющийся по молитве святого, обнаруживается братией на следующий день, а не сразу после молитвы.
Описание самого источника в житии Беды имеет кельтскую параллель. Беда пишет: «эта вода чудесным образом удерживалась в своих первоначальных границах, так что она никогда не переливалась через край и не заливала пол; ее количество не уменьшалось по причине истощения ее запаса, но милость Подателя так умеряла ее, что она не превосходила нужд пользующихся, но и не убывала» (VB. 19). У Григория Турского также рассказывается об источнике, возникшем по молитве святого, в котором количество воды сохранялось неизменным, так что святой «получал ее каждый день ровно столько, сколько было необходимо для него и для мальчика, который был дан ему в услужение»[212]. Таким образом, в описании этого чуда, типичного для всей христианской агиографии, Беда соединил черты двух традиций.
В «Житии св. Феликса» находим и чудо, соответствующее топосу «чудесного роста и плодоношения растений». Когда св. Феликс, ведомый ангелом, находит епископа Максима умирающим в пустынных горах, у него нет ни огня, чтобы согреть старца, ни еды, чтобы накормить его. По молитве святого на ветвях терновника появляется виноградная гроздь, «целительным соком» (с. 791) которой Максим немедленно возвращается к жизни. Топос чудесного произрастания злаков, в частности, ячменя, по молитве святого соединяет оба «Жития св. Катберта» с «Житием св. Колумбы», составленным Адомнаном. Таким образом «Житие св. Катберта» оказывается связанным с агиографической традицией монастыря Иона, дочерним домом которого был Линдисфарн. Об этом чуде говорится и у анонима, и у Беды, причем оба агиографа, кроме ячменя, упоминают еще и пшеницу, противопоставляя эти два злака. Катберт сначала посеял на Фарне пшеницу, чтобы, по примеру древних отцов, кормиться трудами своих рук. Однако пшеница не взошла. Тогда подвижник решил испытать волю Божию, посеяв ячмень, и собрал богатый урожай, хотя все сроки сева прошли. Противопоставление пшеницы и ячменя может быть объяснено при обращении к кельтской агиографии. В представлении кельтов ячменный хлеб считался более подходящим для монашествующих. У Григория Турского находим косвенное подтверждение этому. В житии св. Григория Лангрского говорится, что «велико было его воздержание, но, чтобы оно не было осквернено гордыней, святой прятал ячменные хлебцы меньшего размера под пшеничные; затем, преломляя и раздавая пшеничный хлеб присутствующим за трапезой, он имел обыкновение тайно брать себе ячменный, так что никто не знал этого»[213]. Хотя топос «чудесного роста и плодоношения растений» может считаться общехристианским и восходить к Св. Писанию, однако в житии Беды он предстает в своем кельтском варианте.
Некоторые «общие места», сохранившиеся в житии Беды, характерны только для ирландской и бриттской агиографии. Так, топос «молитва в воде» распространен только в житиях Ирландии и Уэльса[214]. Он восходит к истории аввы Евагрия[215], который изнурял себя подобным образом. Его житие и сочинения были широко известны в раннесредневековой Ирландии[216]. Беда почти без изменений переписывает эпизод молитвы своего героя в море из жития анонима. Катберт тайком ото всех приходит на берег моря, молится сначала в воде, потом на берегу, затем возвращается в монастырь до начала общих молитв, так что его подвиг остается скрытым от братии (VB. 10). Наиболее близким текстуально к этому эпизоду является описание подобного аскетического упражнения из «Жития св. Колумбы». Это еще раз показывает общность агиографических традиций Йоны и Линдисфарна.
Другой топос, «превращение воды в вино», также характерен только для ирландских и бриттских житий[217]. Он восходит к эпизоду из Евангелия от Иоанна (Ин 2:1–10), рассказывающему о браке в Кане Галилейской.
Отголоски этого топоса сохранились в «Житии св. Феликса» в сложном описательном наименовании Бога (с. 791). В «Житии св. Катберта» Беда посвящает чуду превращения воды в вино отдельную главу (VB. 35), в отличие от анонима, который упоминает это чудо в числе других как маловажное. В этом случае Беда соблюдает требования кельтской традиции более последовательно, чем аноним.
«Третье время» жизни св. Феликса описано очень кратко, при помощи выражения, восходящего к тексту книги пророка Исаии: «достигать полноты дней своих» (Ис 65:20). Св. Феликс «скончался, исполнившись благих дел и дней» (с. 795). О его посмертной судьбе также сказано образно: «Следуя дорогой отцов, он был принят в вечную славу» (с. 795). Такая лаконичность в изображении «конца жизни» св. Феликса была вызвана недостатком сведений о нем, поскольку в распоряжении Беды были лишь стихотворения Павлина Ноланского.
Необычайно развитая топика связана с изображением «третьего времени» — кончины святого и его посмертных чудес. Так, топос «чудесное извещение о смерти» можно считать общехристианским. Упоминание о том, что подвижники заранее знали о дне своего ухода из жизни, часто встречается в ирландских[218] и бриттских житиях[219]. Согласно Григорию Турскому, свою кончину предузнали св. Фриард[220] и св. Сенох[221]. Св. Григорий Великий в «Собеседованиях о жизни италийских отцов» рассказывает, что многие святые узнавали о дне своей смерти из неких Божественных откровений или были извещены Св. Духом в своем сердце[222]. И у анонима, и у Беды этот топос также присутствует. Если в центре внимания первого автора оказывается только Катберт, то Беда добавляет в повествование рассказы о духовном отце и наставнике героя — Бойзиле (VB. 8), о епископе Эадберте (VB. 43), как бы показывая этим, что Катберт не является исключением; способность предузнать собственную кончину свойственна святым — избранникам Божиим.
То, как святой готовится к смертному часу, и описание момента его кончины также стали «общим местом», характерным для житий, написанных согласно различным традициям. Сцену, наиболее близкую по содержанию к соответствующим местам из «Жития св. Катберта» Беды, находим в «Собеседованиях» св. Григория Великого. Св. Бенедикт Нурсийский стал готовиться к своей смерти заранее: «За шесть дней до смерти своей он повелел открыть для себя гробницу. Потом стала мучать его лихорадка. Через несколько дней слабость усилилась; на шестой день он повелел ученикам нести себя в храм, там приготовился к смерти приобщением Тела и Крови Господней и, опираясь слабыми членами своими на руки учеников, встал с воздетыми к небу руками и испустил последний вздох в словах молитвы»[223]. Последовательность событий, описанная у Беды, такая же: святой объясняет ученикам, где находится его каменный гроб; дает им последние наставления; в день смерти просит перенести себя в церковь эремиция и там, после причащения, «подняв очи горе и простирая руки к небу, он предал дух свой, славословящий Господа, в радость Царства небесного» (VB. 39). Такие же описания самого момента кончины встречаются и в кельтских житиях, и в египетских патериках. Руфин таким же образом описывает кончину св. Иоанна Ликопольского: «... склонив колена, на молитве предал дух свой и отошел ко Господу»