В творчестве Беды как агиографа «Житие св. Феликса» знаменует собой начало пути, прозаическое «Житие св. Катберта» — его конец. Это позволяет нам судить о росте мастерства Беды, о том, насколько он остался верен тем принципам создания жития, которые он выработал для себя, создавая «Житие св. Феликса».
Между задачами, которые пришлось решить Беде-агиографу в начале и конце своего творческого пути, оказалось много общего. В обоих случаях автор обращался к созданным ранее текстам на ту же тему. Если в первом случае ему пришлось внимательно читать поэтический текст, вылавливая среди риторических украшений факты, которые он мог бы использовать в своем произведении, то во втором он должен был частями отредактировать, расширить и заново построить уже готовое прозаическое житие. Кроме того, ему предстояло обработать беседы с людьми, лично знавшими святого, отобрать информацию, могущую послужить к пользе читателя, придать ей литературную форму на латинском языке. Ведущим критерием оценки материала для жития в обоих случаях оказался критерий духовной пользы. Он же диктовал необходимость изменения трактовки тех или иных тем в житиях, поскольку тексты-источники, не выходившие за рамки догматики, тем не менее, сохраняли точку зрения, характерную для более ранней стадии развития христианского мировоззрения.
В обоих случаях, учитывая критерии духовной пользы, Беда располагал отобранные факты из жизни святых по схеме «трех возрастов». Эта схема удобно воплощалась в относительно кратком «Житии св. Феликса». Чтобы не потерять нить повествования в «Житии св. Катберта», которое было в три раза длиннее, нужно было продумать количество эпизодов, относящихся к «трем возрастам» жизни святого. Поскольку при написании второго жития Беда не испытывал недостатка в материале, все «три возраста» оказались освещены в равной степени.
Не изменился и характер изображения святого. Беда создавал «истории святых», то есть описывал их жизнь с точки зрения вечности. Эта дистанция между автором и его героем, взгляд человека, смотрящего снизу вверх и стоящего чуть поодаль, чувствуется в первом житии, но во втором еще более заметна. Автор создает не парадный портрет, а икону; читатель видит не лицо, но лик. Подобное отношение автора к своим героям было характерно и для исторических произведений Беды, однако в них почти полностью отсутствует элемент чудесного, даже если речь идет о святых. Герои житий стоят на границе видимого и невидимого миров и принадлежат второму более чем первому.
Житиям Беды, особенно «Житию св. Катберта» была суждена долгая жизнь. Текст жития лег в основу одной из гомилий Эльфрика, написанной на древнеанглийском языке[340]. Пересказ жития сделан довольно близко к тексту, и, хотя житие оказалось сильно сокращенным, описание всех основных событий из жизни св. Катберта было сохранено. «Житие св. Катберта» стало источником материала для создателей большого количества произведений о святом, как на латыни, так и на среднеанглийском языке. Это переложение жития, «истории» и даже один рыцарский роман[341]. Большие отрывки из жития, составленного Бедой, входили в состав службы св. Катберту[342]. Таким образом, текст «Жития св. Катберта» был известен в Англии вплоть до времени Реформации.
Примечания к III главе
Тексты стихотворений Павлина Ноланского и «Жития св. Феликса» Досточтимого Беды приводятся по изданию: Migne J. — P. Patrologiae Lalinae Cursus Completus. V. 61. Paris, 1861. P. 471 — 483; V. 94. P. 789 — 798. Paris, 18C2; тексты анонимного «Жития св. Катберта» и жития Беды цитируются по изданию: Two lives of St. Cuthbert / Ed. by B.Colgrave. Cambridge, 1985.
Глава IV. Беда-историк
1. Основные характеристики повествования
Жизнеописание отцов настоятелей Веармута и Ярроу» по времени создания заполняет собой промежуток между «Житием св. Феликса» (после 705 года) и «Житием св. Катберта» (721 г.). Оно было составлено Бедой после 716 года, когда умер настоятель монастыря Кеолфрид. Беда писал в предисловии к «Комментариям на Евангелие от Марка»[343], что известие о смерти Кеолфрида так потрясло его, что он несколько месяцев не мог взяться за перо. Кеолфрид был другом и духовным наставником Беды в течение тридцати пяти лет. Именно с ним Беда, будучи семилетним мальчиком, пережил эпидемию чумы в Ярроу, когда из всего монастыря выжили только Кеолфрид и он сам. Смерть Кеолфрида знаменовала собой завершение начального периода истории монастыря: он принадлежал к поколению основателей Веармута и Ярроу. Это произведение Беды явилось памятником его учителю.
Так же, как и в случае житий, Беда использовал для работы ранее написанный текст, «Историю настоятелей», составленную безымянным монахом из общины Веармута и Ярроу. Было высказано мнение, что автором «Истории» был сам Беда. К такому заключению приводят язык, стиль и тема произведения, а также метод работы автора[344]. «История настоятелей», состоящая из тридцати девяти коротких глав, содержит ценные сведения о Веармуте и Ярроу, о работах по украшению монастыря, о связях с Галлией и Римом. Главным героем «Истории» является Кеолфрид. Согласно оценке Г.X. Брауна, это произведение «прямолинейно исторично»[345].
Как и в случае «Жития св. Катберта», Беда использовал при составлении своего «Жизнеописания» и текст «Истории», и свои собственные изыскания, но избрал для своей книги иную организационную идею. Подтвержденная документально[346] история земного монастыря у Беды превращается в повествование о сообществе людей, живущих «по духу», «по Богу»[347], которое может быть названо «образом Града Небесного»[348]. В подобном сообществе действуют уже не земные законы, а небесные. Поэтому цель автора должна состоять не в том, чтобы рассказать историю земного монастыря, приводя свидетельства очевидцев и документы, а «проследить судьбы»[349] малого Града Божия, где уже в земной реальности полагается начало Небесного Царства[350]. Человек, уходящий в монастырь, этот малый Град, становится «по благодати странник земли, по благодати гражданин неба»[351]. Рассказывая о жизни настоятелей, автор должен подчеркнуть их роль как предводителей малого Града, облегчающих земное странствие подчиненной им части народа Божия.
Как и жития, «Жизнеописание» относится к «повествованиям»[352]. Согласно «Риторике к Гереннию», оно представляет собой «историю», то есть «деяние, но удаленное от времени нашей истории»[353]. В основу «истории» полагается рассказ о «деяниях»[354], подобное произведение излагается «для нашей пользы»[355]. Однако, согласно Автонию, в повествовании такого рода говорится не просто о «деяниях», но и о «героях»[356], совершивших их. Поэтому, кроме элемента «пользы», в «истории» присутствует элемент «хвалы»[357].
Повествование как тип текста должно отличаться следующими качествами: краткостью, понятностью, правдоподобием[358].
Требование такого качества, как краткость, трудно приложимо к «Жизнеописанию» в целом. Задача этого произведения состоит в том, чтобы как можно более подробно рассказать о жизни людей, которая отличалась протяженностью, и об истории монастыря, охватывающих около семидесяти лет. Однако эта характеристика может относиться к описанию отдельных «деяний» и поступков героев. Так, например, когда Беда пишет о том, какое впечатление произвела деятельность Бенедикта Бископа по устройству монастыря на короля Эгфрида (с. 718), он руководствуется правилами, которые можно найти в «Риторике к Гереннию»[359]. Беда начинает свой рассказ «оттуда, откуда ... необходимо», то есть с констатации факта, говорит «вообще, а не в деталях»[360], не отклоняется от темы, «исход дела»[361] излагает так, «чтобы могло быть известно также прежде то, что совершилось, хотя бы мы умолчали, каков «был» род «происшествия»"[362]. Речь идет о событии или цепи событий, которые привели к тому, что монастырю были пожалованы дополнительно земельные владения, достаточные для основания второго дома обители — Ярроу. Беда не сообщает, каким образом король Эгфрид мог убедиться в достоинствах Бенедикта как основателя монастыря и разумности первого пожертвования; вероятно, такие сведения могли быть отнесены к «деталям» или отклонению от темы. Однако «исход дела» позволяет нам предположить, а современникам Беды, знакомым с обычаями англосаксонских королей, точно знать, что было предпринято Эгфридом: посетил ли он монастырь лично, послал ли кого-то из приближенных или пригласил Бенедикта для беседы. Так или иначе, в письменной истории монастыря, созданной Бедой, запись об этом событии сохраняет лишь самое важное: качества настоятеля, приведшие короля к осознанию пользы нового пожертвования и, соответственно, к следующему подобному шагу, расширившему границы монастырских владений.