с Сувориным? Или такой факт: является в свет «Слово»[411]. Радуешься, разумеется, этому явлению. Но это «Слово» сразу же отталкивает от себя: во второй своей книжке оно выступает защитником жидов! Знает ли редакция «Слов» что такое жиды, напр., для Черниговской губ.? Они для нас ужаснее, чем турки для болгар: болгары, несмотря на весь турецкий гнет, богаче наших крестьян; для спасения болгар ведется война. Русские же крестьяне вконец порабощены жидами, ограблены ими, и за жидов заступается русская же пресса! Такие отвратительные факты просто в отчаяние приводят. Тем более чувствуешь уважения, благодарности к людям с человеческою душою, таким как Вы. Надеюсь, что Вы не откажетесь позволить мне обращаться к Вам за словом правды, исповедоваться перед Вами и искать у Вас утешения. На первый раз прошу Вас только известить меня о получении моего письма и сказать несколько слов о текущей литературе, именно то, о чем я выше поставил вопрос. В заключение еще одна просьба. Желая иметь Вашу фотографическую карточку, но не имея возможности достать ее, покорнейше прошу Вас, если возможно, выслать мне Ваш портрет. На ответ прилагаю почтовую марку.
Примите уверение в моей искренней преданности. Н. Грищенко. Козелец, 16 февраля 1878 г. Адрес: Козелец Черниговской губ., учителю приходского училища Николаю Епифановичу Грищенко.
Итак, в своей личной переписки Федор Михайлович Достоевский выказывается как воинствующий идейный антисемит, убежденный, что евреи готовятся к захвату мира. На этом поле он мыслит один в один со своим политическим наставником Победоносцевым, который вполне
был уверен, что евреи начали борьбу за захват страны. В письме к Достоевскому от 19 августа 1879 года он замечает: «А что вы пишете о жидах, то совершенно справедливо. Они всё заполнили, всё подточили, однако за них дух века сего. Они в корню революционно-социального движения и цареубийства, они владеют периодической печатью, у них в руках денежный рынок, к ним попадает в денежное рабство масса народная, они управляют и началами нынешней науки, стремящейся встать вне христианства. И за всем тем — чуть поднимется вопрос об них, поднимается хор голосов за евреев во имя якобы цивилизации и терпимости, т. е. равнодушия к вере. Как в Румынии и Сербии, так и у нас никто не смей слова сказать о том, что евреи всё заполнили. Вот уже и наша печать становится еврейской» [ГРОССМАН-Л. (II). С. 142].
В сугубо личных «заметках по случаю» опять-таки бросаются в глаза злокозненные «жиды»:
Над Россией корпорации. Немцы, поляки, жиды — корпорация, и себе помогают. В одной Руси нет корпорации, она одна разделена. Да сверх этих корпораций еще и важнейшая: прежняя административная рутина. Говорят наше общество не консервативно. Правда, самый исторический ход вещей (с Петра) сделал его не консервативным. А главное: оно не видит, что сохранять. Всё у него отнято, до самой законной инициативы. Все права русского человека — отрицательные. Дайте ему что положительного и увидите, что он будет тоже консервативен. Ведь было бы что охранять. Не консервативен он потому, что нечего охранять. Чем хуже тем лучше — это ведь не одна только фраза у нас, а к несчастью — самое дело [ДФМ-ПСС. Т. 27. С. 51].
Жиды. И хоть бы они стояли над всей Россией кагалом и заговором и высосали всего русского мужика — о пусть, пусть, мы ни слова не скажем: иначе может случиться какая-нибудь нелиберальная беда; чего доброго подумают, что мы считаем свою религию выше еврейской и тесним их из религиозной нетерпимости, — что тогда будет? Подумать только, что тогда будет! [ДФМ-ПСС. Т. 27. С. 52].
Жид. Бисмарки, Биконсфильды, французская республика и Гамбетта и т. д. — всё это, как сила, один только мираж, и чем дальше, тем больше. Господин и пм, и всему, и Европе один только жид и его банк. И вот услышим: вдруг он скажет veto и Бисмарк отлетит как скошенная былинка. Жид и банк господни теперь всему: и Европе, и просвещению, и цивилизации, и социализму. Социализму особенно, ибо им он с корнем вырвет христианство и разрушит ее цивилизацию. И когда останется лишь одно безначалие, тут жид и станет во главе всего. Ибо, проповедуя социализм, он останется меж собой в единении, а когда погибнет всё богатство Европы, останется банк жида. Антихрист придет и станет на безначалии [ДФМ-ПСС. Т. 27. С. 59].
Самовольство жидов доходит до безграничности [ДФМ-ПСС. Т. 24. С. 59].
Глава VII. «Чем заявил я ненависть к еврею как к народу?»
Вы ищете в человеке Иудея, — нет; ищите в Иудее человека, и вы, без сомнения его найдете.
Предубеждение против евреев врождённо каждому христианину.
Мы мечтали; пир победный —
Праздник правды… И на нем
Наш народ, больной и бедный, —
Тоже с кубком за столом:
Он не раб, не гость случайный —
Он боролся, он страдал.
О, как мирно в грезе тайной
Детский ум наш засыпал!
…чудовищное законодательство Талмуда положило в основу вероучения эгоизм, а в основу нравоучения — ненависть, презрение, обман и проч., освятило все это именем религии, именем Бога. Несомненно и то, что Талмуд и теперь составляет кодекс вероучения и жидовской нравственности для еврейской нации, как было за много веков до настоящего времени. Несомненно, что жизнь и наших жидов, более или менее, строится на основании Талмуда.
Итак, при знакомстве с эпистолярием Федора Михайловича Достоевского и его «заметками по случаю» можно воочию убедиться, что писатель в интимной сфере общения однозначно выказывает себя ксенофобом, воинствующим антисемитом.
И хотя в публичных декларациях Достоевского, о коих подробно речь пойдет ниже, формулировки касательно еврейства и «еврейского вопроса» звучат в значительно более умеренной тональности, образ корыстолюбивого «жида-разрушителя» с «миллионами его золота» мелькает в них постоянно: и когда речь идет о заселении русскими Крыма, и в темах хищнической вырубке лесов и истощения почвы[413], и губительности для русского общества либерализма, и даже в ура-патриотической статье «Война. Мы всех сильнее»:
Вообще если б переселение русских в Крым (постепенное, разумеется) потребовало бы и чрезвычайных каких-нибудь затрат от государства, то на такие затраты, кажется, очень можно и чрезвычайно было бы выгодно решиться. Во всяком ведь случае, если не займут места русские, то на Крым непременно набросятся жиды и умертвят почву края… [ДФМ-ПСС. Т. 23. С. 55].
Кто-то сострил в нынешнем либеральном духе, что нет худа без добра и что если и сведут весь русский лес, то всё же останется хоть та выгода, что окончательно уничтожится телесное наказание розгами, потому что волостным судам нечем уж будет пороть провинившихся мужиков и баб. Конечно, это утешение, но и этому как-то не верится: хоть не будет совсем леса, а па порку всегда хватит, из-за границы привозить станут. Вон жиды становятся помещиками, — и вот, повсеместно, кричат и пишут, что они умерщвляют почву России, что жид, затратив капитал на покупку поместья, тотчас же, чтобы воротить капитал и проценты, иссушает все силы и средства купленной земли. Но попробуйте сказать что-нибудь против этого — и тотчас же вам возопят о нарушении принципа экономической вольности и гражданской равноправности. Но какая же тут равноправность, если тут явный и талмудный Status in Statu прежде всего и на первом плане, если тут не только истощение почвы, но и грядущее истощение мужика нашего, который, освободясь от помещиков, несомненно и очень скоро попадет теперь, всей своей общиной, в гораздо худшее рабство и к гораздо худшим помещикам — к тем самым новым помещикам, которые уже высосали соки из западнорусского мужика, к тем самым, которые не только поместья и мужиков теперь закупают, но и мнение либеральное начали уже закупать и продолжают это весьма успешно. Почему это всё у нас? Почему такая нерешимость и несогласие на всякое решение, на какое бы ни было даже решение (и заметьте: ведь это правда)? По-моему, вовсе не от бездарности нашей и не от неспособности нашей к делу, а от продолжающегося нашего незнания России, ее сути и особи, ее смысла и духа, несмотря на то, что, сравнительно, со времен Белинского и славянофилов у нас уже прошло теперь двадцать лет школы [ДФМ-ПСС. Т. 23. С. 41–42].
Дрогнули сердца исконных врагов наших и ненавистников, которым мы два века уж досаждаем в Европе, дрогнули сердца многих тысяч жидов европейских и миллионов вместе с ними жидовствующих «христиан» <…>.
В том-то и главная наша сила, что они совсем не понимают России, ничего не понимают в России! Они не знают, что мы непобедимы ничем в мире, что мы можем, пожалуй, проигрывать битвы, но все-таки останемся непобедимыми именно единением нашего духа народного и сознанием народным. Что мы не Франция, которая вся в Париже, что мы не Европа, которая вся зависит от бирж своей буржуазии и от «спокойствия» своих пролетариев, покупаемого уже последними усилиями тамошних правительств и всего лишь на час. Не понимают они и не знают, что если мы захотим, то нас не победят ни жиды всей Европы вместе, ни миллионы их золота, ни миллионы их армий, что если мы захотим, то нас нельзя заставить сделать то, чего мы не пожелаем, и что нет такой силы на всей земле. Беда только в том, что над словами этими засмеются не только в Европе, но и у нас, и не только наши мудрецы и разумные, а даже и настоящие русские люди интеллигентных слоев наших — до того мы еще не понимаем самих себя и всю исконную силу нашу, до сих пор еще, слава Богу, не надломившуюся. Н