устимого.
<Такого рода решение> сложного нравственного вопроса, <…> вполне соответствовало мировоззрению Достоевского, снова освещая лучшую сторону его натуры, его отношение к людям [ГУРЕВИЧ].
Подчеркивая, что он выступает в своих оправдательных суждениях с позиции верующего христианина, и утверждая: «Есть нечто высшее доводов рассудка и всевозможных подошедших обстоятельств, чему всякий обязан подчиниться», — Достоевский обосновывает свое право на моральное суждение о проступке Ковнера тем, что:
Во-первых, я сам не лучше Вас и никого (и это вовсе не ложное смирение, да и к чему бы мне?), и во-2-х, если я Вас и оправдываю по своему в сердце моем (как приглашу и Вас оправдать меня), то всё же лучше, если я Вас оправдаю, чем Вы сами себя оправдаете [ДФМ-ПСС. Т. 29. Кн. 2. С. 139].
После все этого он переходит к еврейской теме.
Теперь о евреях. Распространяться на такие темы невозможно в письме, особенно с Вами, как сказал я выше. Вы так умны, что мы не решим подобного спорного пункта и в ста письмах, а только себя изломаем. Скажу Вам, что я и от других евреев уже получал в этом роде заметки. Особенно получил недавно одно идеальное благородное письмо от одной еврейки, подписавшейся, тоже с горькими упреками. Я думаю, я напишу по поводу этих укоров от евреев несколько строк в февральском «Дневнике» (который еще не начинал писать, ибо до сих пор еще болен после недавнего припадка падучей моей болезни). Теперь же Вам скажу, что я вовсе не враг евреев и никогда им не был. Но уже 40-вековое, как Вы говорите, их существование доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формулироваться в разные status in statu[441]. Сильнейший status in statu бесспорен и у наших русских евреев. А если так, то как же они могут не стать, хоть отчасти, в разлад с корнем нации, с племенем русским? Вы указываете на интеллигенцию еврейскую, но ведь Вы тоже интеллигенция, а посмотрите, как Вы ненавидите русских, и именно потому только, что Вы еврей, хотя бы и интеллигентный. В Вашем 2-м письме есть несколько строк о нравственном и религиозном сознании 60 мильонов русского народа. Это слова ужасной ненависти, именно ненависти, потому что Вы, как умный человек, должны сами понимать, что в этом смысле (то есть в вопросе, в какой доле и силе русский простолюдин есть христианин) — Вы в высшей степени некомпетентны судить. Я бы никогда не сказал так о евреях, как Вы о русских. Я все мои 50 лет жизни видел, что евреи, добрые и злые, даже и за стол сесть не захотят с русскими, а русский не побрезгает сесть с ними. Кто же кого ненавидит? Кто к кому нетерпим? И что за идея, что евреи — нация униженная и оскорбленная. Напротив, это русские унижены перед евреями во всём, ибо евреи, пользуясь почти полною равноправностью (выходят даже в офицеры, а в России это всё), кроме того имеют и свое право, свой закон и свое status quo[442], которое русские же законы не охраняют.
Но оставим, тема длинная. Врагом же я евреев не был. У меня есть знакомые евреи, есть еврейки, приходящие и теперь ко мне за советами по разным предметам, а они читают «Дневник писателя», и хоть щекотливые, как все евреи за еврейство, но мне не враги, а, напротив, приходят.
<…> Но какой, однако же, Вы циник. С таким взглядом на сердце человека и на его поступки остается лишь погрязнуть в материальном удовольствии…
Вы приговорены на 4 года в арестантские роты: это в работы, что ли? В таком случае страшно за Вас[443]. Надо вынести непременно и не стать подлецом. Но где же Вы найдете сил, если у Вас такой взгляд на людей.
Об идеях Ваших о Боге и о бессмертии — и говорить не буду с Вами. Эти возражения (то есть все Ваши) я, клянусь Вам, знал уже 20 лет от роду! Не рассердитесь; они удивили меня своею первоначальностью. Вероятно, Вы об этих темах в первый раз думаете. Иль я ошибся? Но я Вас вовсе не знаю, несмотря на письмо Ваше. Письмо Ваше (первое) увлекательно хорошо. Хочу верить от всей души, что Вы совершенно искренни. Но если и неискренни — всё равно: ибо в данном случае неискренность пресложное и преглупое дело в своем роде. Верьте полной искренности, с которою жму протянутую Вами мне руку. Но возвысьтесь духом и формулируйте Ваш идеал. Ведь Вы же искали его до сих пор, или нет? С глубоким уважением
Ваш Федор Достоевский [ДФМ-ПСС. Т. 29. Кн. 2. С. 139–140].
Итак, Достоевский в частном письме однозначно отводит от себя какие-либо упреки во враждебности к евреям,
стремясь одновременно найти аргументы в защиту своих прежних выступлений. Главный из этих аргументов — утверждение, что евреи сохраняют в России status ип statu — своеобразное государство в государстве, вследствие чего неизбежно вступая в противоречия с коренным народом — русскими.
<…> Однако Достоевский, по-видимому, не был удовлетворен ответом в письме лишь одному частному лицу; с такими же упреками к нему обращались авторы и других писем. И он решил объясниться по затронутым ими вопросам публично. Переписка с Ковнером явилась для писателя поводом к публикации в марте 1877 года в журнале «Гражданин», редактором которого он являлся, целой главы своего «Дневника писателя». Глава эта состояла из четырех разделов: 1. Еврейский вопрос, 2. Pro и contra, 3. Status ип statu. Сорок веков бытия, 4. Но да здравствует братство! — и была полностью посвящена еврейской теме. Автор развивал здесь ряд мыслей, сжато изложенных им в письме Ковнеру. Не раскрывая его псевдонима, Достоевский обильно цитировал отрывки из «прекрасного во многих отношениях» письма «одного весьма образованного еврея». И разворачивал полемику с ним, пытаясь ответить на все упреки в свой адрес [ГУРЕВИЧ].
Подробное исследование идей, жанровых особенностей, стилистики и языка статей Достоевского на еврейскую тему в Гл. 2 мартовского выпуска «Дневнике писателя» 1877 г. — задача для отдельной книги. Отметим только, что именно эти четыре статьи вместе с тематически примыкающими к ним двумя статьями из Гл. 3: «Похороны “Общечеловека”» и «Единичный случай», являются для Достоевского концептуальными, ибо в них он публично манифестирует свою позицию по отношению к еврейству. По своему объему они значительно уступают его статьям на другие «остевые» темы, в том числе и касающихся национального вопроса, в первую очередь, конечно «польского». В полном собрании сочинений Ф. М. Достоевского «Дневнику писателя» отведено 7 томов (21–27), где авторский текст занимает 800 страниц. Объём глав о «еврейском вопросе равняется всего лишь 19 страницам (sic!). Собственно и сам писатель, заявляя свою тему, особо подчеркнул, что она не есть результат некоей глубокой проработки или исследования, а не более, чем ряд его соображений на сей счет, которые он высказывает в первую очередь в адрес «еврейской улицы», со стороны которой был выказан интерес узнать лично его мнение:
О, не думайте, что я действительно затеваю поднять «еврейский вопрос»! Я написал это заглавие в шутку. Поднять такой величины вопрос, как положение еврея в России и о положении России, имеющей в числе сынов своих три миллиона евреев[444], — я не в силах. Вопрос этот не в моих размерах. Но некоторое суждение мое я всё же могу иметь и вот выходит, что суждением моим некоторые из евреев стали вдруг интересоваться. С некоторого времени я стал получать от них письма, и они серьезно и с горечью упрекают меня за то, что я на них «нападаю», что я «ненавижу жида», ненавижу не за пороки его, «не как эксплуататора», а именно как племя, то есть вроде того, что: «Иуда, дескать, Христа продал». Пишут это «образованные» евреи, то есть из таких, которые (я заметил это, но отнюдь не обобщаю мою заметку, оговариваюсь заранее) — которые всегда как бы постараются дать вам знать, что они, при своем образовании, давно уже не разделяют «предрассудков» своей нации, своих религиозных обрядов пе исполняют, как прочие мелкие евреи, считают это ниже своего просвещения, да и в бога, дескать, не веруем. Замечу в скобках и кстати, что всем этим господам из «высших евреев», которые так стоят за свою нацию, слишком даже грешно забывать своего сорокавекового Иегову и отступаться от пего. И это далеко не из одного только чувства национальности грешно, а и из других, весьма высокого размера причин. Да п странное дело: еврей без бога как-то немыслим; еврея без бога п представить нельзя. Но тема эта из обширных, мы ее пока оставим [ДФМ-ППС. Т. 25. С. 74–75].
Примечательно, что в своем вступлении в тему Достоевский ненавязчиво выделяет момент уважительного отношения со стороны эмансипированных евреев к его особе, чуть ниже категорически отмежевывается от любых попыток записать его «в ненавистники еврея как народа, как нации», по существу публично декларируя (sic!): «в сердце моем ненависти к еврею как к народу не было никогда». Что же касается утверждения о невозможности для него поднять на должный уровень всестороннего осмысления «еврейский вопрос», то и здесь он вполне честен и искренен. Судя по его последующим высказываниям, он лично не имел ни опыта общения с евреями, ни научнообоснованных сведений об иудаизме и Талмуде, ни каких-либо серьезных знаний в области еврейской истории. Вся фактографическая аргументация Достоевского строится на пересказе двух публицистических тенденциозно-лживых источников — «Книги кагала» Якова Брафмана (1869) [КнКаг] и грубо антисемитской пропагандистской брошюры «О тлетворном влиянии евреев на экономический быт России и о системе еврейской эксплуатации» Милослава Гриневича (1876) [ГРИНЕВИЧ][445].
14 мая 1876 г. Д<остоевский> делает в Записной тетради ряд заметок о дискуссии на заседании Общества для содействия русской торговле и промышленности по поводу доклада М. И. Гриневича (опубликованного затем в виде брошюры), направленного против злоупотреблений промышленников и торговцев-евреев, которые, по мнению докладчика, были «действительными» причинами упадка сельского хозяйства и внутренней торговли в России. «Заявление г-на Гриневича о жидах в обществе для содействия русской промышленности и торговле. На него напали. Жидам ли у нас не найти защитников?» (см.: ДФМ-ПСС. Т. 24. С. 212 и 467