вленного убийства Шатова у него происходит психологический срыв; он же выступает как доносчик, так как выдает членов группы властям. На поверхности фабулы романа Достоевский выделил Лямшину неблаговидную роль, но следует отметить, что в этом романе все главные персонажи-конспираторы — «бесы» — представлены в самых пародийных и зловещих чертах. Рядом с основными бесами — Николаем Ставрогиным и Петром Верховенским — Лямшин выставлен как «мелкий бес», что часто отмечается в критике. Учитывая, что Достоевский в романе дает самую злостную характеристику конспираторам, показывая их преступную и вероломную деятельность, включая убийства, следует задуматься над последним поступком Лямшина. Выдав группу террористов убийц властям, Лямшин тем самым предотвратил дальнейшую деятельность преступной группировки. Как видим, роль Лямшина далеко не однозначна в романе. В этом образе проявляется многоплановость, свойственная полифонной поэтике романов Достоевского.
В основе политической интриги в романе «Бесы» лежит дело С. Г. Нечаева и его группы заговорщиков. 21 ноября 1869 г. произошло убийство слушателя Петровской земледельческой академии И. И. Иванова пятью членами тайного общества «Народная расправа» во главе с С. Г. Нечаевым. Иванов был убит для устрашения участников группировки, смысл тактики заключался в том, чтобы сплотить группу методом страха и вовлечения в соучастие в преступлении. Первое сообщение о совершенном убийстве появилось 27 ноября («Московские Ведомости». 1869. № 258). В конце 1869 — начале 1870 г., по мере прояснения обстоятельств дела, «Московские ведомости» регулярно знакомили читателей с деталями убийства и с деятельностью организации Нечаева. Достоевский в это время находился в Швейцарии, где он, ежедневно читая Российские газеты, следил за развитием этих событий. Работа над романом началась именно в этот период, причем Достоевский намеревался написать рассказ памфлет, короткое произведение на злобу дня. Работа над «Бесами», однако, значительно затянулась и выросла в некий синтез на основе двух задуманных вещей: романа «Житие великого грешника» и рассказа памфлета о деле Нечаева. Религиозные аллюзии в «Бесах» есть отзвуки идей, связанных с замыслами «Жития великого грешника», однако главный «грешник» в «Бесах», Ставрогин, получился лицом гротескным, и религиозный подтекст романа закодирован на уровне аллегорий. Было бы наивно полагать, что в таком многоплановом романе роль еврея Лямшина только эпизодична и сводится к очередной карикатуре на еврея в русском социуме. Исследователи и комментаторы романа часто либо не замечают Лямшина, либо представляют его как лицо эпизодическое и мало важное. В такой традиции интерпретации Лямшин относится ко второму плану разных «мелких бесов», среди которых есть и другие инородцы, в частности, немцы, — см. [МОЧУЛЬСКИЙ. С. 355]. Исследователи образов еврея в творчестве Достоевского часто видят в нем проявление Достоевским смеси «банального антисемитизма» (Горнфельд, Выготский) и, что важно, интереса к появлению евреев на политической арене в России и за рубежом [GOLDSTEIN], [E. KATZ]. Вспомним, что в романе Лямшин входит в ячейку из пяти конспираторов, которые решают убить Шатова для того, чтобы запугать и сплотить всех участников движения. Однако, по нашему мнению, Лямшин заслуживает более значительное внимание. Его образ вписывается в общий гротескно водевильный тон нарратива, где все персонажи, связанные с политической линией сюжета, так называемые «наши», подаются, по меткому определению Мочульского, как «театр трагических и трагикомических масок» [МОЧУЛЬСКИЙ. С. 355]. Лямшина, т. о., следует рассматривать во всей полифонической многоплановости, характерной как для поэтики Достоевского в целом, так и для образов главных «наших» в «Бесах».
Отметим также, что тема политической ориентации молодого поколения виделась Достоевским как проблематика, связанная с новыми русскими людьми. В этом плане факт включения Лямшина в круг новой молодежи представляется весьма значительным. В октябре 1870 г. Достоевский описывал свои планы в письме к М. Каткову, редактору «Русского вестника», при этом акцентируя внимание на русской теме задуманного произведения:
Одним из числа крупнейших происшествий моего рассказа будет известное в Москве убийство Нечаевым Иванова. Спешу оговориться: ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать. Я только беру совершившийся факт. Моя фантазия может в высшей степени разниться с бывшей действительностью, и мой Петр Верховенский может нисколько не походить на Нечаева; но мне кажется, что в пораженном уме моем создалось воображением то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству. Без сомнения, небесполезно выставить такого человека; но он один не соблазнил бы меня. По-моему, эти жалкие уродства не стоят литературы. К собственному моему удивлению, это лицо наполовину выходит у меня лицом комическим. И потому, несмотря на то что всё это происшествие занимает один из первых планов романа, оно тем не менее — только аксессуар и обстановка действий другого лица, которое действительно могло бы назваться главным лицом романа.
Это другое лицо (Николай Ставрогин) — тоже мрачное лицо, тоже злодей. Но мне кажется, что это лицо — трагическое, хотя многие наверно скажут по прочтении: «Что это такое?» Я сел за поэму об этом лице потому, что слишком давно уже хочу изобразить его. По моему мнению, это и русское и типическое лицо. Мне очень, очень будет грустно, если оно у меня не удастся. Еще грустнее будет, если услышу приговор, что лицо ходульное. Я из сердца взял его. Конечно, это характер, редко являющийся во всей своей типичности, но это характер русский (известного слоя общества) [ДФМ-ПСС. Т. 29. Кн.1. С. 141–142).
Таким образом, тема особого русского характера молодых террористов проявляется как главенствующая идея романа. Анализируя образ еврея Лямшина, следует, конечно же, учитывать этот немаловажный контекст. Комедийность Лямшина также, т. о., является значимой чертой этого персонажа. Этот факт не маловажен, так как критика часто видит в нем банальную карикатуру на евреев. В «Бесах» же, именно значительные персонажи окарикатурены Достоевским.
Учитывая тот важный факт, что роман тесно связан с историческими событиями и реальными персоналиями, следует уделить внимание вопросу исторического прототипа Лямшина. В «Бесах», как известно, Достоевский не только использовал данные о террористах, но и окарикатурил известных писателей, в том числе Тургенева в образе Кармазинова, историка Грановского в образе Степана Трофимовича Верховенского. Роман испещрён упоминанием имен известных политических деятелей, в том числе Герцена, представленных как личности, повлиявшие на западнические демократические политические идеи молодого поколения. В этом плане следует полагать, что за Лямшиным стоят тоже конкретные персоналии, которые, в данном случае, должны представлять евреев, участников в политическом движении. Учитывая, что Достоевский находился в Швейцарии во время процесса Нечаева, где встречался с некоторыми представителями политической эмиграции, географическое поле для исторического прототипа Лямшина расширяется. Отметим при этом, что конкретно в деле Нечаева (1869), также как и в деле Каракозова (1866), евреи-революционеры участия не принимали.
Обращаясь к интерпретации Лямшина, Дэвид Гольдштейн предполагает, что одним из возможных источников для идеи о еврее-конспираторе среди русской молодежи служит Николай Исаакович Утин. Приведем историческую справку о нем как участнике революционного движения:
Утин Николай Исаакович (27.VII.1841–19.XI.1883), русский революционер. Родился в семье купца-миллионера. С 1858 года учился в Петербургском университете. Осенью 1861 года за активное участие в студенческом движении был арестован и исключен из университета. В марте 1862 года вступил в Землю и волю; в ноябре стал членом ее ЦК. Осенью 1862 года сдал экзамены за университетский курс в Петербургском университете. В мае 1863 года эмигрировал за границу. За участие в революционном движении царский суд заочно приговорил Утина к смертной казни. В августе 1863 года Утин прибыл в Лондон, где установил связи с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым; занимался транспортировкой их изданий в Россию. В конце 1864 года — начале 1865 года на съезде русских эмигрантов в Женеве Утин выступил противником Герцена. В 1867 году в Швейцарии вступил в Интернационал. В 1868–1870 годы входил в редколлегию «Народного дела» — органа русских эмигрантов, образовавших в 1870 году Русскую секцию 1-го Интернационала. В 1870–1871 годы Утин — один из редакторов газеты «Эгалите» («L'Egalité») — органа Женевской секции 1-го Интернационала, был делегатом Лондонской конференции Интернационала. В середине 70-х годов Утин отошел от политической деятельности и подал прошение о помиловании (1877). В январе 1878 года возвратился в Петербург[578].
Как видим, в соответствии с политической этикой 1970-х годов, в «Советской Энциклопедии» еврейское происхождение Утина не упоминается. Нам, однако, важно отметить, что образ Лямшина не строится на конкретном историческом прототипе, а создается Достоевским в результате нового исторического явления, где образованные и ассимилированные еврейские молодые люди включаются в политическое движение в России. В этом плане Утин становится фигурой, которая представляет это новое веяние. В жизни и творчестве Достоевского «Лямшин» и его исторические прототипы становятся также знамением нового исторического феномена. Хоть Лямшин и изображен Достоевским в отработанной им типологии «смешного еврея», политический характер его включенности в Российский социум делает его куда менее безобидным, чем «блаженный» Исай Бумштейн.
Лямшин служит в почтовом департаменте чиновником. По законам, принятым в 1861 году, еврей с университетским образованием мог быть принят на государственную службу. Однако, Аарон Штейнберг предполагал в работе «Достоевский и еврейство», что Лямшин, скорее всего, крещенный еврей (каким, кстати говоря, был Н. И. Утин). Приведем первое описание Лямшина для установления типологии этого персонажа: