въехала в село плетеная крытая бричка, заложенная парою кляч едва живых; на козлах сидел оборванный жид — а из брички высунулась голова в картузе и казалось с любопытством смотрела на веселящийся народ. Жители встретили повозку смехом и грубыми насмешками. (NB. Свернув трубкою воскраия одежд, безумцы глумились над еврейским возницею и восклицали смехотворно: «Жид, жид, ешь свиное ухо!..» Летопись Горюхинского Дьячка) [ПУШКИН. Т. 5. С. 132].
По прошествии добрых ста пятидесяти лет Абрам Терц — единственный в истории отечественной литературы русский писатель (Андрей Синявский), взявший себе еврейские имя и фамилию в качестве псевдонима, в статье «Литературный процесс в России» (1974) писал:
Еврей в народном понимании — это бес. Это — черт, проникший нелегальным путем в праведное тело России и сделавший все не так, как надо. Еврей — объективированный первородный грех России, от которого она все время хочет и не может очиститься… Это, если угодно, метафизика русской души, которая пытается <…> вернуться в первоначальное, русское состояние. А все не получается — все какой-то «жид» мешает и путает все карты. «Жид» — он где-то между нами, позади нас и, случается, иногда — внутри нас самих. «Жид» — посреди зудит, он ввинчивается повсюду и все портит. «Не жидись!» — это сказано с сердцем, с сознанием, что русский человек не должен, не может быть плохим. «Жиды одолели!» — как вши, как тараканы. Как бы от них избавиться! Жида надо вылавливать, распознавать. Жид — это скрытый раздражитель мирной российской жизни, которая, не будь жидов, пошла бы по маслу <…>. И мы были бы в раю, когда б не эти бесы[208].
С другой стороны, русские многие либералы, стыдящиеся своего архетипического юдофобства, очень часто
«идеализировали "евреев” настолько же, насколько их политические враги демонизировали» [LIVAK. Р. 223]. Результатом была дискурсивная фигура «еврея», четко делившая позиции противоборствующих идеологических лагерей, но имевшая мало общего с реальными людьми, жившими в России [ГОЛЬДИН (I). С. 349–352, 356–360, 381].
Отметим, что в русском фольклоре, столь богатом пословицами и поговорками, можно найти немало сугубо юдофобских высказываний о евреях.
Устное народное творчество — уникальная энциклопедия, в ней сосредоточено знание этноса об окружающем мире, знание, которое накапливалось на протяжении веков. Его достоверность находится в сложном соотношении менталитета конкретного народа и времени; за рамками этих координат достоверность может подвергаться сомнению, а порой и вовсе нивелироваться.
Согласно современным научным исследованиям в них: изображается преимущественно отрицательный опыт контактов русского народа с евреями. Евреи в обозначенных жанрах именуются жидами. Представление, свойственное традиционной культуре, о родстве евреев и нечистой силы нашло отражение и в пословицах («Черти и жиды — дети сатаны», «С жидом знаться — с чертом связаться», «Жид, как бес: никогда не показывается» <…>). Родство с нечистой силой может быть представлено и в переносной форме: «Не ищи жида — сам придет» (то же самое русский народ говорит и о нечистой силе). Сотрудничество с евреями радует не Бога, а его антагонистов («Служба жиду на радость бесам»). Даже само появление еврея в доме воспринимается негативно («Жид в хату, ангелы из хаты»).
Немногочисленны и паремии, характеризующие телесные состояния или связанные с ними явления. Отличие евреев от русских заключается в сильном запахе («От него цыбулькой, чесноком пахнет», т. е. он из жидов). Упоминается и кулинарное ограничение евреев, вызывающее насмешку («Жид свиное ухо съел»). Чертой евреев, по которой их отличают от других, считается их манера писать («Он, — т. е. жид, от стены пишет»). Весьма популярным оказалось изображение в пословицах и поговорках черт еврейского характера, причем все сплошь отрицательные. Так, им приписывается способность лгать, ложь — буквально их пища («Жид с обмана сыт», «Жиду верить, что воду ситом мерить», «Жид правды боится, как заяц бубна»). Выражение жидовская душа означает лживого человека. С этой же позиции оценивается и принятие евреями православной веры: оно, по мнению русского народа, искреннее («Жид крещеный, что вор прощеный», «Чтобы выгоды добиться, жид всегда готов креститься»). Если изменяется материальное состояние еврея, то оно влияет и на его модель поведения («Льстив жид в бедности, нахален в равности, изверг при властности»).
Ярко выраженной изображается способность евреев посягать на чужое, отбирать последнее («Жид не волк — в пустой сарай не заберется», «Пока при капитале — у жида ты в похвале; как он тебя обобрал, так тебя же из дому погнал», «Где жид проскачет, там мужик плачет», «Около жидов богатых все мужики в заплатах»). Жадность евреев вошла в пословицу («В жида как в дырявый мешок, никогда полностью не насыпешь»). Действие евреев, изначально кажущееся заслуживающим одобрения, на самом деле может привести к беде («Жид водкой угостит, а потом и споит»). Любви евреев должно остерегаться («Любовь жида хуже петли»). Торговля изображена настоящим призванием евреев («Жид на ярмарке — что поп на крестинах»). Даже такая черта как предприимчивость оценена в пословице отрицательно («Жид в деле, как пиявка в теле»). Еще одна черта характера евреев — их продажность («Любят в плен жиды сдаваться, чтоб врагу потом продаться», эта пословица являет разницу характеров с русскими в поговорках «Русские не сдаются», «И один в поле воин»). Пострадавший еврей чаще оказывается справедливо наказанным («Жид скажет, что бит, а за что — не скажет»), но и здесь подчеркнута склонность евреев ко лжи. Не обойден вниманием и изображаемый евреями пессимистический жизненный настрой («Жид, как свинья: ничего не болит, а все стонет»). Кроме того, евреям приписывается злость, их невозможно переделать («Нет рыбы без кости, а жида без злости», «Легче козла живого сожрать, чем жида переделать»).
В пословицах представлена выработанная веками модель поведения русского народа с евреями («Жидовского добра в дом не бери и жиду правды не говори», «Бойся жида пуще огня: вода огонь потушит, а жид тебя задушит», «Дай жиду потачку, всю жизнь будешь таскать для него тачку»). Даже проживание еврея в населенном пункте потенциально опасно («Где хата жида, там всей деревне беда»). Поэтому пословица советует держаться подальше от представителей этого народа («Хочешь жить — гони жида, а не то будет беда!», «Чтоб не прогневался Бог, не пускай жида на порог»), отстаивать собственные интересы («Кто жиду волю дает, тот сам себя предает»). Пословица советует не работать на евреев («Кто служит жиду — не минует беду»). Весьма опасны евреи в большом количестве («Жид, что крыса — силен стаей»). Среди евреев были и лекари, чьими услугами пользовались русские, но народная мудрость советует держаться подальше и от лекарей («У жида лечиться — смерти покориться») [КРАЮШКИНА. С. 79–81].
В исторической литературе существует мнение, что:
Утверждение слова еврей как нормы в официальной терминологии отражает важность религиозного компонента. Религиозная принадлежность — исповедание иудаизма — являлась для властей базовым и главным отличием и определением евреев, при этом евреи сначала рассматривались как единая группа нехристиан <…> [КРАЮШКИНА. С. 79–81].
Поначалу для обозначения своих новых подданных российские власти используют, как равнозначные, этнонимы жид и еврей, однако в 1787 г. Екатерина II, милостиво снизойдя к просьбе евреев (sic!)[209], предписала использовать в официальных бумагах Российской империи только слово «еврей», придав ему, таким образом, нормативный характер.
Последнее обстоятельство представляется очень важным, поскольку к середине XIX в. использование определений «жид» и «еврей» на бытовом и литературно-публицистическом уровне остановится «знаковым». Хотя в научной литературе можно встретить утверждение что:
Слово «жид» и словообразования от него не имели в XIX веке еще ту сильно вульгарную, ругательную окраску как в наше время, хотя оттенок в великорусском языке был уже неодобрительным в той же степени, как и прозвище «хохол» для малороссиян или «чухна» для финнов [MARCADÉ Р. 427],
— такая точка зрения представляется нам ошибочной, ибо в этом случае смешиваются этнонимы, имеющие в реальной жизни разное смысловое наполнение. Если «хохол» — слово, часто использующееся для самоидентификации и в чисто украинской среде (как правило, с ироническим оттенком), то «чухна», «жид», «армяшка», «немчура», и др. выражения подобного рода, бытующие в русской лексике для характеристики инородцев — это ксенонимы[210], а потому они, в большинстве случаев, воспринимаются как слова грубо-оскорбительные[211].
В русском литературном языке XIX столетия есть тенденция различать слово «еврей» (с акцентом на религиозную сторону) и слово «жид» (с акцентом на этническую сторону). Встречается это слово без малейшего оттенка презрения в выражении «Вечный жид» или в заглавии оперы французского композитора Галеви, в русском переводе «Жидовка» (1835). Кроме того, по-польски и по-украински это нормальное литературное слово и люди, долго живущие на юге России (как Лесков, или Чехов), употребляли его без вульгарного оттенка [MARCADÉ Р. 427].
Приведенное утверждение также нуждается в уточняющем комментарии. В еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона [ЕЭБ-Э] имеется нижеследующая статья, объясняющая этимологию и исторически сложившиеся формы употребления слова «жид»:
Жид, Жидовин (польск. zyd, zydowin; чешск. zid; словенск. zid и т. д.) — славянская форма лат. judaeus и древнее русское народное название еврея, удержавшееся в русском законодательстве до конца 18 в.; название «жидовин» употребляется также в официальных документах 17 века.