<…> Ж. как презрительное название — более позднего происхождения; оно возникло, когда вместе со средневековой религиозной письменностью в Московскую и Южную Русь проникло представление о еврее как о коварном, низком существе, что и отразилось в ряде пословиц и поговорок. В русской прогрессивной печати название Ж. исчезает начиная с воцарения Александра II, и когда в 1861 г. малороссийский журнал «Основа» стал употреблять название Ж., это вызвало в печати и обществе глубокое негодование; по этому поводу редакция выступила с ответом, объяснив, что Ж. в народном украинском представлении не имеет общего с бранным термином Ж. — Ныне употребление Ж. в украинской и русинской печати сделалось обычным. У других славянских народов Ж. до сих пор сохранился как народное название, хотя имеется и другой термин: евреин у болгар, starozakonny у поляков и т. д. — Ср.: Систематический указатель; Даль, Словарь русск. Языка.
По данным Национального корпуса русского языка[212] слова «жид» и «еврей», а также производные от них, сосуществовали в литературном и официально-бюрократическом языке в течение XVIII–XIX вв. В течение XIX в. слово «жид» и другие производные от него выражения, были, за исключением нескольких устоявшихся идиом, например «Вечный жид», постепенно изъяты из официального словопользования. При этом эти выражения оставались в бытовой лексике, в том числе и среди высших классов, где использовались в прямом этническом смысле, а также в значение «скряга», неся, как правило, высокомерно-пренебрежительный оттенок по отношению к еврею[213].
В частности Достоевский, говоря о представителях других национальностей Российской империи, и в своей художественной прозе, и в публицистике, и в переписке в большинстве случаев употребляет ксенонимы. По отношению к евреям — это слово «жид», причем всегда в его уничижительно-оскорбительном значении. Во всей русской славянофильской, почвеннической или сугубо охранительной прессе (газета «Новое время», например) — у И. Аксакова, Тертия Филиппова, Аполлона Григорьева, Михаила Каткова, кн. Владимира Мещерского Алексея Суворина, Виктора Буренина и др., евреи подчеркнуто именовались «жидами». В либерально-демократической прессе, напротив, употребление слова «жид» вместо «еврей» встречается редко. Примечательной в этом отношении является жаркая дискуссия одесской еврейской газеты «Сион» с петербургским с украинофильским журналом «Основа» (см. о ней в Гл. V). По ходу ее популярный в те годы как публицист ученый-историк Николай Костомаров в частности утверждал, что в западнославянских, в том числе и украинском языках «жид» традиционно является обозначением еврея, отнюдь не в оскорбительном (ксеноним), а совершенно нейтральном значении, и на основе этого факта обосновывал правомерность использования этого слова как в литературном обиходе как этнонима. Против такого рода аргументации на страницах «Сиона» резко возражали представители еврейской интеллигенции, усмотревшие в предложении ученого юдофобскую подоплеку [ТЕСЛЯ (II)]
Для иллюстрации этих «знаковых» различий приведем стихотворение: «Жиды» (1860) Льва Мея — известного поэта славянофильской ориентации, и отрывок из стихотворения «Мы все смешное косим, косим» (1860) Василия Курочкина — одного из самых популярных представителей критически-обличительного направления в русской поэзии 60-х — 70-х гг.
Жиды, жиды! Как дико это слово!
Какой народ!.. Что шаг, то чудеса.
Теперь презренней нет, проклятей нет народа,
Нет ни к кому такой, как к ним, жидам, вражды,
Но там, где понят Бог и понята природа,
Везде они — жиды, жиды, жиды!..
…
Мы смехом грудь друзей колышим,
Вы желчью льётесь на врагов.
Мы с вами под диктовку пишем
Несходных нравами богов;
Мы — под диктовку доброй феи;
Вы — гнома злобы и вражды;
Для нас евреи суть евреи,
Для вас евреи суть жиды[214].
Приведем еще пример, касающийся двух знаменитых литераторов, знакомых и почитателей Достоевского.
Николай Лесков 25 декабря 1879 г. писал по поводу своих очерков «Религиозные обряды евреев» издателю газеты «Новое время» А. С. Суворину о том, что в ней готовятся к публикации
известные Вам очень интересные очерки жидовской веры. Их еще нет в этом №, хотя я уже прочел корректуру. Конечно, это пойдет с нового года. Это хорошо, но там поставлено грубое заглавие: «Жидовская вера». Это, собственно, я подделывался к Вам, но, по-моему, это грубо… Не благоволите ли поставить «Набожные евреи“? Я бы очень об этом просил, — см. в «Письма» [ЛЕСКОВ-НС].
Примечательно, что Суворин, никогда не брезговавший словом «жид», эту просьбу уважил.
Таким образом, всякого рода отговорки и домыслы на сей счет, нельзя считать хоть сколько-нибудь да убедительными — независимо от того, принадлежат они самому писателю [ДФМ-ПСС. Т. 25. С. 73.], или же тем:
исследователям творчества Достоевского, что недоуменно всматриваются в страницы его произведений, где на фоне строя букв черной дырой зияет слово «жид»[215] [ШРАЕР. С. 151],
— продолжают рассуждать о якобы нейтральном, не оскорбительном по отношению к евреям его звучании, — см. например, [БЕЛОВ С. Ф.], [ГРИШИН], [ДУНАЕВ], [РУБЛЕВ] и др.
Говоря о неприязненном отношении русских к евреям, следует принимать во внимание, что традиционные представления русских и о других народах, как правило, являются острокритическими и редко доброжелательными. Как отмечал еще Гоголь, здесь «уже в самом образе выраженья, отразилось много народных свойств наших». Имя в виду подобного рода утверждения, Шопенгауэр писал:
Нельзя не признать, что в национальном характере мало хороших черт: ведь субъектом его является толпа. Попросту говоря, человеческая ограниченность, извращенность и испорченность принимают в разных странах разные формы, которые и именуются национальным характером. Когда опротивеет один, мы пускаемся расхваливать другой, пока с тем не случится того же. Каждая нация насмехается над другими, и все они в одинаковой мере правы [ШОПЕНГАУЭР].
В этом отношении оскорбительные высказывания Достоевского в адрес поляков, евреев, немцев, татар, евреев и представителей других народов, вполне могут быть отнесены на счет манифестируемой им — как главного качества своей личности, «народности». «Народность» Достоевского, — отождествляемая им с исключительной любовью русского человека к Иисусу Христу и проистекающим из этого феномена мессианского предназначения русских и России «сказать миру Последнее слово», — сочеталась у него в быту с патологической ксенофобией. Подробно мы остановимся на этом парадоксе ниже. Если разделять, как автор книги «Испытание будущим. Ф. М. Достоевский как участник современной культуры» [САРАСКИНА], убеждение Николая Бердяева, что:
Понять до конца Достоевского — значит понять что-то очень существенное в строе русской души, значит приблизиться к разгадке тайны России» [Бердяев (I)],
— то ксенофобия Достоевского, вкупе с центральной для его персоналистской философии темы «равновесного» сосуществования добра и зла, вполне может рассматриваться как иллюстрация концепции о гностически-манихейском характере всей русской цивилизации [ЯКОВ-МУЗ]. А многие гностические учения, — например, «маркионизм», выказывали особую нетерпимость в отношении иудейства, утверждая, что справедливый, но жестокий и мстительный Бог Ветхого Завета не имеет ничего общего с истинным, всеблагим и трансцендентным Богом — Отцом Небесным, сыном которого и был Иисус Христос [Бердяев (III)].
Итак, к середине XIX столетия трехмиллионное еврейское население Российской империи являло собой замкнутое на себе этнорелигиозное сообщество, представители которого компактно проживали в западных, по преимуществу населенных не русскими народами (поляки, украинцы, белорусы, литовцы, молдаване) губерниях страны. Евреи были ощутимо ограничены в гражданских правах — в первую очередь возможности получения высшего образования, занятия государственных должностей и беспрепятственного передвижения по территории империи, за границами отведенной для них области проживания — т. н. «черты оседлости»[216]. Кроме того, несмотря на религиозно-мистическое преклонение перед библейским народом Израиля, они несли на себе клеймо «отверженности», как народ, добровольно якобы взявший на себя ответственность за кровь распятого по их наущению римлянами Богочеловека — Иисуса Христа:
И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27:25).
Вот, например, характеристическая картина положения «еврея» российском социуме той эпохи, начертанная пером великого русского сатирика Салтыкова-Щедрина:
Что бы еврей ни предпринял, он всегда остается стигматизированным. Делается он христианином — он выкрест; остается при иудействе — он пес смердящий. Можно ли представить себе мучительство более безумное, более бессовестное?
Мне скажут, быть может: однако ж мы видим, что промышленные центры переполнены евреями, которые нимало не стесняются своим еврейством. Биржи, театры, рестораны, будуары самых дорогих кокоток — все это кишит веселонравными семитами, которые удивляют вселенную наглою расточительностью и нелепою привередливостью прихотей и вкусов. Да, таких субъектов существует достаточно (их-то одних мы и знаем), но ведь в них еврейство играет уже далеко не существенную роль. Это обыкновенные гулящие люди <…>, члены той международной аффилиации гулящих людей, в которую каждая национальность вносит свой посильный вклад. Об еврействе в этих людях говорят только некоторые ухватки, но ведь ухватки самые резкие легко стушевываются в пучине всевозможных интернациональных утонченн