Однако в нами в этом не усматривается явления, специфически присущего только русскому социуму. Такого же рода эксцессы имели место во всех западноевропейских странах, особенно — в Германии. Процесс еврейской эмансипации в Германии и России приходится примерно на один и тот же исторический период: 1850–1880 гг. В Германии:
Эмансипация евреев окончательно состоялась лишь в 1869–1872 гг. и открыла им путь к образованию, науке, политике [ХДЕРИ. С. 335].
Главным отличием Российской империи от западноевропейских стран являлось то обстоятельство, что процесс эмансипации российских евреев искусственно сдерживался ограничительными законами, принимавшимися правительством, особенно в последние два царствования — при Александре III и Николае II, и сопровождался рядом кровавых эксцессов («еврейские погромы»).
Эмансипация и аккультуризация евреев и связанные с ними процессы их активного проникновения в экономическую жизнь стран их проживания повсеместно знаменовались резким всплеском общественных антисемитских настроений. В Российской империи такая ситуация, не отличаясь особо по форме выражения от западноевропейской, имела, при всем том, свои специфические особенности. Она постоянно подогревалась недовольством крестьянских масс половинчатостью и непоследовательностью в проведении социальных реформ, жесткой оппозицией им со стороны помещичьего дворянства и революционной деятельностью народников[232], намеревавшихся свергнуть царизм. По мнению историков-марксистов, долгие годы уделявших значительное внимание изучению политической ситуации «эпохи великих реформ»[233]:
На рубеже 70–80-х годов XIX в. в России сложилась вторая революционная ситуация, все признаки которой были налицо. Реформы 60–70-х годов не разрешили противоречий между ростом производительных сил общества и сдерживающими их производственными отношениями.
Крестьянская реформа не смогла решить проблемы в сельском хозяйстве страны. Помещичье землевладение оставалось главным тормозом в его развитии. В деревне росло малоземелье, увеличивались недоимки и нищета. Заметно возросла арендная плата за землю. Тяжело сказались на состоянии крестьянских хозяйств неурожаи 1879–1880 гг. В конце 70-х годов наблюдается новый подъем крестьянского движения в стране, которое хотя и не достигло уровня конца 50 — начала 60-х годов, но по накалу борьбы заметно превысило предшествующие годы [ФРОЯНОВ].
В атмосфере широкого общественного недовольства обострились и национальные проблемы. Реформы Александра II преобразовали жизнь всех народов Российской империи, открыли перед ними новые возможности в строительстве общероссийского национального Дома на основе русской культуры. Однако, ни у кого из населявших ее более чем 170-ти языцев, кроме евреев (sic!), они не вызвали желания приобщиться к великой русской культуре в ущерб своей собственной.
Для понимания всей специфики русско-еврейских отношений того времени этот исторический факт, как нам представляется, заслуживает особого внимания. Он во многом объясняет реакцию неприятия всех форм обрусения и аккультуривания евреев со стороны многих русских интеллектуалов, и в первую очередь, конечно же, консервативно-националистически ориентированных: славянофилы, почвенники и иже с ними. На еврейском вопросе как отягчающем факторе русской жизни, так или иначе, заострялись основные идейные дискурсы того времени. Антиеврейские настроения выказывали не только правые, т. е. консерваторы-охранители всех мастей, но и представители передовой, демократически настроенной русской интеллигенции, т. н. «шестидесятники». Евреи попадали под удар с двух сторон. Хотя истинными эксплуататорами крестьянского населения аграрно-феодальной России в первую очередь являлись дворяне-помещики, консерваторы-охранители, стоявшие на страже их интересов, все беды валили на «евреев-эксплуататоров», которые якобы «завладели экономическим господством». Эта тенденция просматривается и у А. Солженицына в книге «200 лет вместе»: приводя подборку свидетельств еврейского засилье в экономике Юго-Западного края [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 195–202], автор предпочитает не упоминать об огромной материальной выгоде, которую получали помещики, давая возможность еврейским предпринимателям выжимать все соки из крестьян. Евреи не только делали «доходными» помещичьи угодья, но и служили громоотводом для народного гнева. Игнорирует Солженицын и еврейских мастеровых, коих во многие разы было больше «евреев-эксплуататоров». Вот что пишет о такого рода евреях Николай Лесков — единственный русский писатель той эпохи, изучавший особенности еврейской жизни:
Когда в сороковых годах по указу императора Николая были отобраны крестьяне у однодворцев, поместные дворяне увидели, что и их крепостному праву пришел последний час и что их рабовладельчество теперь тоже есть только уж вопрос времени. Увидав это, они перестали заводить у себя на дворе своих портных, своих сапожников, шорников и т. п. Крепостные ремесленники стали в подборе, и в мастеровых скоро ощутился большой недостаток. Единственным ученым мастеровым в селах стал только грубый кузнец, который едва умел сварить сломанный лемех у мужичьей сохи или наклепать порхницу на мельничный жернов! Но и то как это делалось! Наверно не многим лучше, якоже бысть во дни Ноевы… Даже чтобы подковать порядочную лошадь, не испортить ей копыт и раковины, приходилось искать мастера за целые десятки верст.
Во всем остальном, начиная от потерянного ключа и остановившихся часов до необходимости починить обувь и носильное платье, за всем надо было относиться в губернский город, отстоящий иногда на сотни верст от деревни, где жил помещик. Все это стало делать жизнь дворян, особенно не великопоместных, крайне неудобною, и слухменые евреи не упустили об этом прослышать, а как прослышали, так сейчас же и сообразили, что в этом есть для них благоприятного. Они немедленно появились в великорусских помещичьих деревнях с предложением своих услуг. Шло это таким образом: еврей-галантерейщик, торговавший «в развоз» с двух или трех повозок, узнав, что в России сельским господам нужны мастера, повел с собою в качестве приказчиков евреев портных, часовщиков и слесарей. Один торговал, — другие работали «починки». Круглый год они совершали правильное течение «по знакомым господам» в губерниях Воронежской, Курской, Орловской, Тульской и Калужской, а «знакомые господа» их не только укрывали, но они им были рады и часто их нетерпеливо к себе ждали. Всякая поломка и починка откладывалась в небогатом помещичьем доме до прихода знакомого Берки или Шмульки, который аккуратно являлся в свое время, раскидывал где-нибудь в указанном ему уголке или чулане свою портативную мастерскую и начинал мастерить. Брался он решительно за все, что хоть как-нибудь подходило под его занятия. Он чинил и тяжелый замок у амбара, с невероятною силою неуклюжего ключника, поправлял и легкий дамский веер, он выводил каким-то своим, особенно секретным, мылом пятна из жилетов и сюртуков жирно обедавшего барина и артистически штопал тонкую ткань протершейся наследственной французской или турецкой шали. Словом, приход евреев к великорусскому помещику средней руки был весьма желанным домашним событием, после которого все порасстроившееся в домашнем хозяйстве и туалете приводилось руками мастерового-еврея в порядок. Еврея отсюда не только не гнали, а удерживали, и он едва успевал окончить работу в одном месте, как его уже нетерпеливо тащили в другое и потом в третье, где он тоже был нужен. Притом все хвалились, что цены задельной платы у евреев были гораздо ниже цен русских мастеров, живших далеко в губернских городах.
Это, разумеется, располагало великорусских помещиков к перехожим евреям, а те с своей стороны ценили русский привет и хлебосольство. Путешествовавшим евреям давали угол, хлеба, молока, овощей, гарнец овса для их кляч и плошку или свечку, при свете которых евреи-мастера производили свой энциклопедические занятия, чуть не во всех родах искусства [ЛЕСКОВ-ЕвР].
Революционеры-народники — как члены «Народной Воли», так и «Чёрного Передела», стремящиеся к низвержению царизма и уничтожению помещичьего землевладения, тоже видели в экономической активности русских евреев только эксплуататорскую составляющую, и в своем стремлении к революции были
готовы поднять народное движение на какой угодно почве, в том числе и антисемитской [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 194–195].
По распространенному в правоконсервативных кругах послереволюционной русской эмиграции мнению именно в эти годы и русские купцы:
И русские баре, и русские мужики стали одинаково повторять на все лады слова Достоевского: «Жиды погубят Россию» [ШУЛЬГИН. С. 2].
Примечательно, что Достоевский этих слов, повсеместно ему приписываемых русскими национал-патриотами всех мастей, никогда не говорил. По иронии судьбы подобное выражение впервые использовал главный теоретик российского сионистского движения Владимир (Зев) Жаботинский, характеризуя в статье «Русская ласка» (1909) свое видение позиции Достоевского в еврейском вопросе, — см. [ЖАБОТ]. Затем на «процессе Бейлиса» в 1913 г. этот тезис был озвучен от имени Достоевского государственным обвинителем Оскаром Виппером, и уже где-то в начале 1920-х годов запущен как антисемитский лозунг в публичную сферу православным церковником кн. Николаем Жеваховым, впоследствии активно сотрудничавшим с итальянскими и немецкими фашистами[234].
Что же касается «шестидесятников» из числа либеральных демократов и умеренных народников социалистической ориентации, то они, выступая в теории за политическое равноправие всех и вся, в реальности столкнулись с необходимостью преодолевать в этом вопросе свои собственные глубоко укорененные в подсознании антисемитские предрассудки.