[301]. Но их ближайшие сподвижники — драматург Александр Островский и беллетрист Федор Достоевский, вошли в число классиков русской литературы.
Итак, вначале, когда Достоевский только ввел понятие «почва», оно у него, являлось многозначным художественным образом (метафорой). Затем, по мере его использования и расширенного толкования, оно все больше получало статус «категории», т. е. наиболее общего понятия в новой форме мировоззрения — «почвенничестве», заявляющем систему ценностей, которая определяет взгляд на мир, проявляющийся в любой человеческой деятельности. Анджей де Лазари полагает, что типологически почвенничество можно отождествлять с
коллективистскими мировоззрениями. Они в свою очередь создают мировоззрение общественных групп как следствие так или иначе организованных форм коллективной жизни (например, государство, церковь, интеллигенция как общественный слой, в истории часто независимая от официальной государственной и церковной мысли, политическая организация и т. п.). <…> мировоззрение — это, как правило, некая скрытая структура, менее явная, чем, например, идеологическая мысль [ЛАЗАРИ. С. 10].
Знаменитый польский историк Анджей Валицкий считает, что:
Всякая философская теория всегда в той или иной мере есть экспрессия и концептуализация определенного мировоззрения, однако она не тождественна выраженному мировоззрению. Одно и то же мировоззрение может объективироваться во многих философских теориях (разных в теоретических решениях, но идентичных в мировоззренческом содержании); с другой стороны, одна философская теория может объединять элементы различных мировоззрений — теоретическое единство не всегда совпадает с единством мировоззренческим. Мировоззрения, наконец, могут выражаться и объективироваться не только в философских теориях, но и — в зависимости от характера эпохи — в сочинениях теологических, экономических или исторических, а также, и часто прежде всего, в произведениях искусства и в художественной литературе. Мировоззрение не обязательно выступает в форме концептуальной — оно, в сущности, атеоретично, и именно поэтому находит самые разнообразные виды экспрессии, позволяет приводить к общему знаменателю и сравнивать разные с точки зрения формы и, казалось бы, гетерогенные произведения культуры» [WALICKI].
В истории русской мысли почвенничество, как и в эпоху Достоевского, часто смешивают со «славянофильством», или называют «младославянофильством», «постславянофильством» и т. п.
Говорится о «славянофильстве» Аполлона Григорьева, Николая Страхова и даже самого Федора Достоевского и вместе с тем о «славянофильстве» Александра Островского и «молодой редакции» журнала «Москвитянин», о «славянофильстве» Михаила Погодина, Николая Данилевского, Федора Тютчева и даже Александра Герцена, не говоря уже о так называемых «старых славянофилах» (Иван и Петр Киреевские, Константин и Иван Аксаковы, Александр Хомяков и Юрий Самарин). <…>
Не углубляясь в детальные рассуждения, правильно ли столь широко трактовать «славянофильство», следует констатировать, что понятие это зачастую выступает как синоним «антизападничества» или «консервативной мысли».
<…> В России с 30-х годов XIX в. мы наблюдаем формирование двух основных мировоззрений в двух общественных группах — славянофильство и западничество.
Славянофильство исповедовала та часть русской интеллигенции, которая усматривала основы будущего России в ее истории и в той или иной степени отрицала ценность завоеваний западноевропейской цивилизации. Западнического мировоззрения придерживались те, кто будущее России ставил в зависимость от того, примет ли страна ценности западной общественной и политической жизни. Так понимаемое «славянофильство» оформилось следующим образом. Под влиянием немецкого романтизма индивидуальные мировоззрения упомянутых братьев Киреевских и Аксаковых, а также Хомякова и Самарина сложились в коллективистское мировоззрение, определяемое как «славянофильство», «старославянофильство», «собственно славянофильство» или «классическое славянофильство». Одновременно в тот же период (30–50-е годы XIX в.) под влиянием официальной государственной мысли оформилось другое коллективистское мировоззрение, вошедшее в русскую историю под названием «официальной народности». И хотя между ними много различий, оба мировоззрения отрицали западноевропейские достижения и создали миф о превосходстве русской культуры и ее особой роли в будущих судьбах Европы. Следует также отметить, что если «классическое славянофильство» создавалось дворянством из старинных боярских родов, то «официальная народность» заявлялась как идеологическая позиция, в первую очередь, государственной бюрократией. Уже в 40-е годы XIX в. некоторые западники оба эти два мировоззрения отождествляли.
В конце сороковых годов все более явственно звучал голос интеллигенции недворянского происхождения («разночинцы»), никак не связанной с государственной бюрократией. Часть этой интеллигенции, несомненно, под большим влиянием классического славянофильства, создали в 50-е годы новое коллективистское мировоззрение — определяемое в рамках широко понимаемого славянофильства как «молодая редакция» журнала «Москвитянин» Самые яркие ее представители — Аполлон Григорьев и Александр Островский. С «собственно славянофилами» и с «официальной народностью» их связывало недоброжелательное отношение к Западу (хотя они и признавали исторически неизбежным влияние западноевропейской цивилизации на Россию), а также — что вытекает из такого отношения к Западу — идея народности.
<…>
Таким образом, до «почвенничества», выкристаллизовавшегося окончательно в 60-е годы, в широко понимаемом славянофильстве (равнозначном в этот момент с антизападничеством) мы находим в истории русской мысли следующие коллективистские мировоззрения: «классическое славянофильство», «официальная народность», «молодая редакция “Москвитянина”»[302] и «демократический панславизм»[303]. «Собственно славянофильство», воздействуя на консервативную интеллигенцию, осталось мировоззрением узкого круга родовитого дворянства. «Официальная народность» и «демократический панславизм» совпали в мировоззрении прогосударственнной, провеликодержавной общественной группы, которая подняла голос и получила поддержку правительства после январского (1863 г.) польского национального восстания; кульминация же деятельности этой группы пришлась на 70-е годы, на период очередной войны с Турцией. Манифестом этой группы стала известная книга Николая Данилевского «Россия и Европа» (1869 г.), мировоззрение, выработанное ею, можно было бы назвать «националистическим панславизмом». «Молодая редакция» была непосредственной предшественницей почвенничества, а объединял оба мировоззрения А. Григорьев. Разумеется, <…> почвенничество оказало влияние и на «националистический панславизм». Все упомянутые мировоззрения объединяло отрицательное отношение к Западной Европе и возвышение русской культуры, ее особой роли в истории. Все <они> в той или иной мере наследовали идею о Москве — Третьем Риме. Однако рассмотрение их в качестве единого мировоззрения — «славянофильства» — приводит ко многим неясностям и ошибочным интерпретациям (их представители зачастую резко полемизировали между собой, многие из них были исключительно русофилами), поэтому, говоря о славянофилах, <будем> име<ть> в виду только «классических славянофилов». <Хотя> почвенники <и относятся к представителям» «славянофильствующих» мыслителей (т. е. апеллирующих к идеям «классического славянофильства»), однако их мировоззрение <можно> рассмотреть как самостоятельную когерентную систему познавательных, этических и эстетических ценностей [ЛАЗАРИ. С. 10–11].
В создании почвеннической концепции большую роль сыграл Николай Николаевич Страхов — единственный из ближайшего окружения Федора Достоевского, кто являлся профессиональным философом. С самого начала совместной работы
Страхов отличался необычным упорством в последовательной реализации своих намерений. Он ничем не напоминает своих будущих друзей — А. Григорьева и Ф. Достоевского. Ему чужды были слабости, которым Григорьев (пьянство) и Достоевский (азартная игра) поддавались очень легко. К тому же, в отличие от них, часто влюблявшихся и менявших спутниц жизни, Страхов никогда не уступил женщине. <…> Страхов познакомился с Григорьевым и братьями Михаилом и Федором Достоевскими очевидно на «литературных вторниках» Александра Милюкова в конце 1859 г., здесь и начало формироваться мировоззрение, вошедшее в историю русской мысли под названием «почвенничества».
«Беседы наши в новом небольшом кружке приятелей, — вспоминал Милюков, — во многом уже походили на те, какие бывали <…><у петрашевцев>. И могло ли быть иначе? Западная Европа и Россия в эти десять лет как будто поменялись ролями: там разлетались в прах увлекавшие нас прежде гуманные утопии и реакция во многом восторжествовала, а здесь начинало осуществляться многое, о чем мы мечтали и готовились, или совершались реформы, обновившие русскую жизнь и порождавшие новые надежды».
<…> В 1861 г. Страхов отказался от работы учителя и целиком отдался научному, публицистическому и литературно-критическому творчеству. В этом же году начали свою издательскую работу братья Достоевские («Время». 1861–1863; «Эпоха». 1864–1865); с ними, прежде всего с Федором Михайловичем, Страхов был связан много лет. Мировоззрение группы мыслителей и литераторов, собравшихся вокруг Достоевских, обычно определяется термином «почвенничество». Почвенники решили привести перессорившееся русское общество к своеобразному согласию. С одной стороны, прийти к согласию разных групп интеллигенции, с другой — между народом и интеллигенцией. Эта мысль заключалась в призыве «возвращения интеллигенции к почве», т. е. к традиционному русскому мировоззрению, носителем которого остался якобы простой народ и средние слои — мещанство и купечество. Почвенники разделяли взгляды славянофилов: до раздела общество довел Петр I, воспитывая дворянскую молодежь и давая ей образование на западный манер. Так произошел «отрыв от почвы» той части общества, которая дала начало русской интеллигенции как общественному слою. А поэтому задача современности — объяснить интеллигенции ее «отрыв» и склонить к «возвращению», а также развивать просвещение среди простого народа, чтобы во имя согласия не отказываться от достижений цивилизации, перенятых от Западной Европы. Согласие среди самой интеллигенции должно быть основано прежде всего на общем мировоззрении, объединяющем западничество со славянофильством. Почвенничество, разумеется, было очередной утопией русской консервативной мысли [ЛАЗАРИ. С. 27–29].