— которая, после более чем 150-летней модификации, используется сегодня в современной России, как типичный консервативно-ретроградский концепт, с отсылкой к культуре прошлого (мифологизированным дореволюционным идеалам), «корням», «почве». В современных дискуссиях
о «русской идее» преобладает статичное понимание русской идентичности без реального учета нового политического и социального контекста, а те, кто придерживается более динамичных концепций русской/российской идентичности, обращаются к другой лексике [МЬЁР. С. 438].
Что же касается типологически тождественных процессов, наблюдавшихся во второй половине XIX столетия в новообразованной Германской империи («Второй Рейх»), то там, как и в России, имел мест резкий всплеск национал-патриотических настроений.
После поражения немецкой либерально-демократической революции 1848–1849 гг.[329] на фоне активного стремления Пруссии объединить все немецкие государства в империю
становление немецкой национальной идентичности переживало переломный момент. Наглядным показателем стало появление в Германии особого направления социально-психологических исследований — «психологии народов». Фёлькишский (народнический) принцип, тесно связанный с историко-органическим подходом, получил развитие в самых разных областях научного познания, философских изысканий, художественного творчества. Народ рассматривался как единый социальный организм, обладающий собственной душой, характером, волей, судьбой. Именно за народом, как органическим субъектом, признавалось право определять пути общественного развития, выступать связующим звеном между прошлым и будущим. Идея единства «крови и почвы», как первопричин и сущности народности, сближала позднюю фёлькишскую идеологию с расовыми теориями социал-дарвинистского толка.
Этнокультурный характер немецкого национализма оказал огромное влияние на развитие всей политической культуры Германии в XIX в., в том числе на понимание сущности и исторической роли государства. Рассуждения об органическом характере национальной государственности были созвучны идеям исторического происхождения права, чрезвычайно популярным среди немецких юристов первой половицы XIX в. Идеи исторической школы, близкие немецкому романтизму, опирались на убеждение в том, что сущность права коренится в природе «народного духа», а государство создано лишь для воплощения политической воли парода и его исторического права.
Формирование и эволюция государственности рассматривались представителями немецкой историко-органической школы в качестве телеологического процесса, обусловленного внутренней духовной сущностью народа. Представление о национальном государстве как торжестве политической воли и духа народа, а не продукте естественного развития гражданского общества, было созвучно возрождению немецкой имперской традиции. Символом его становилась идея особой исторической миссии немецкого народа, требующей не только создания суверенного государства, но и формирования особого европейского политического пространства. Таким образом, в немецком массовом сознании складывалась парадоксальная взаимосвязь принципов этатизма, народности, этнокультурной замкнутости, исторической избранности с идеями мессианской исторической ответственности и имперской экспансии.
<…>
Германская империя, созданная «железом и кровью», в войнах с Австрией и Францией продемонстрировала свою военную мощь. Германия предстала перед Европой как агрессивная держава, чья внешняя политика определялась обостренным националистическим духом. Становление немецкого национализма было тесно связано с ускорением процесса социальной модернизации в первой половине Х!Х в., в том числе с развертыванием <индустриализации>, началом урбанизации, разложением феодальных социально-экономических и политических структур, секуляризацией духовной культуры. Формирование новых социальных классов сочеталось с драматичным разрушением сословных порядков и корпоративного духа. Социальная модернизация порождала угрозу маргинализации тех слоев населения, которые не были адаптированы к происходящим изменениям. <При этом> характерной чертой немецкого «национального духа» стала ярко выраженная идеализация прошлого, сочетающаяся с патетическим стремлением к национальному возрождению. Немецкий национализм во все большей степени опирался не на идею «политической нации», учреждающей суверенное государство в силу «общественного договора», а на представление об органичном единстве народа и государства, преобладании политической воли и исторического движения народа как особого субъекта, обладающего собственной «душой».
<…>
На основе фёлькиш-идеологии начала складываться особая политическая культура, оказывавшая растущее влияние на все слои немецкого общества на рубеже ХIХ-ХХ в. Ускоренная модернизация, сопровождаемая нарастанием социальных противоречий и маргинализацией значительной части немецкого общества, придала этой политической культуре нарочито экспансионистский, шовинистический дух. Именно в такой ситуации в лоне фёлькишской традиции начали формироваться теории пангерманизма и геополитики.
<Аналогично панславизму — М. У.> пангерманизм представлял собой идеологическую концепцию, основанную на представлении о духовном и историческом единстве всех немцев <у панславистов — всех славян. — М. У., независимо от места их проживания, о необходимости их сплочения в составе единого Рейха < у панславистов — Российской империи. — М. У.>.
Пангерманисты выступали в поддержку колониальных притязаний Германии, но гораздо большее значение придавали идее «Срединой Европы» — воплощению великодержавного германского духа и «исторической ответственности» немецкого народа. При этом речь шла не только об изменении баланса сил в системе международных отношений, но и о коренном преобразовании самого европейского политического пространства. Германия, как единый и единственный «немецкий Рейх», должна была объединить вокруг себя все имеющиеся в Европе германские и близкие к ним по «духу» этнические группы, в том числе в Австро-Венгрии, Скандинавии, Голландии, Дании, которые могли бы стать частями Рейха.
Если первоначально идеология пангерманизма была тесно связана с пропагандой колониальной экспансии, то уже в первые годы XX в. эта направленность начала сменяться характерными для фёлькише рассуждениями об исключительных исторических задачах немецкого народа <у Достоевского — русского народа (sic!)[330]. — М. У..
<…>
Как «пан-идея» пангерманизм был обречен на поиск собственной «мировой стратегии», выход за пределы политического пространства немецкого национального государства. Поэтому возрождение «подлинной» идеологии пангерманизма после кратковременного ослепления эйфорией колониальной экспансии происходило в двух направлениях: развитии идей геополитики и ариософии, близкой к фёлькишской идеологии.
<…>
<Важное> направление в развитии пангерманской идеологии было сопряжено с возникновением «ариософии» — исследованиями, посвященными расовому и этнокультурному наследию древних арийцев. Среди пангерманистов широко распространились идеи исключительности «арийского духа», якобы унаследованного германцами. Основным критерием целостности и истинности «органического мышления целого народа» провозглашалась «чистота расы», то есть отторжение любых «чуждых элементов крови и духа». Политизированный вариант ариософии, представлявший собой противоречивую смесь из древних религиозных идей и новейших неоидеалистических концепций, превратился для многих пангерманистов в новый образец «подлинной» национальной идеологии, «освобожденной» от элементов государственничского мышления и обращенной на мировое историческое пространство. Арийский расизм стал принципиально важным элементом для пангерманского понимания национальных конфликтов и немецкого духа. Необходимость войны рас и расового евгенического «оздоровления» человечества была подробно рассмотрена в трудах первого поколения немецких «расологов» па рубеже ХIХ-ХХ в.
Итак, на фоне мощного рывка Германии к статусу великой державы на рубеже ХIХ-ХХ в. идеология пангерманизма претерпела сложную эволюцию. Сформировавшись как обоснование этнокультурной и языковой общности всех немцев, независимо от места их проживания, идеология пангерманизма оказалась тесно связана с развитием немецкого национализма и формированием экспансионистской внешнеполитической программы германского Рейха. В этом качестве пангерманизм выступил преемником историко-органической идеологии, формировавшейся в Германии на протяжении всего XIX в., в том числе фёлькишской традиции. Пангерманская идеология в ее геополитической и расовой интерпретациях провоцировала крайнюю степень агрессивности во внешнеполитической идеологии Германии, что сказалось как в преддверие Первой мировой войны, так и впоследствии — в период формирования нацистской диктатуры [САРЫЧЕВА. С. 12–15].
В немецкой историографии превалирует точка зрения, что в XIX в. органическое формирование здорового немецкого гражданского национализма оказалось прервано формированием «организованного национализма», или элитарно-консервативного имперского национализма, который в свою очередь, дал толчок для двух радикальных реакционных тенденций — распространением «народно-немецкого мышления со свойственной ему тенденцией экспансионистских устремлений», ксенофобии, в первую очередь — антисемитизма, и «имперского мышления, опоздавшего к моменту колониального раздела мира» [ДАНН. С. 89, 208].
Успехи Германии в войнах и экономике сами говорили за себя. Однако внутри страны многие граждане отнюдь не удовлетворялись общенациональными достижениями и настаивали на преобразовании общественных институтов. Такое противопоставление социал-демократов, католиков и прочих возмутителей спокойствия правящим кругам объединенной Германии и разъединенной Австро-Венгрии раздражало многих сторонников национального единства, и они стали искать ту неповторимую идею, вокруг которой могли бы сплотиться все немцы без различия социального положения и религии.