Подробное рассмотрение всех проявлений неопочвенничества в культурной жизни СССР и современной России далеко выходит за рамки настоящей книги. Отметим только в заключении, что, по мнению Анджея Валицкого, причиной многих недоразумений является, прежде всего, «преувеличение исторической преемственности и следующей за ней схожести трех Россий: романовской империи, советской России и России посткоммунистической»[349].
Кто пречист и слухом золот,
Злым безверьем не расколот,
Как береза острым клином,
И кто жребием единым
Связан с родиной-вдовицей,
Тот слезами на странице
Выжжет крест неопалимый.
…
Святая Русь, мы верим, верим!
И посохи слезами мочим…
До впадин выплакать бы очи,
Иль стать подстрешным воробьем,
Но только бы с родным гнездом…
В контексте примеров немецко-русского духовного созвучия очень показательным является восторженное преклонение перед гением Достоевского одного из виднейших идеологов «консервативной революции» Мёллера ван дер Брука [АЛЛЕНОВ (I)-(III)] и необычайный успех в Германии переведенных им[351] произведений Достоевского, поскольку, как полагаю авторитетные социологи, в них
отчетливо звучала тема innere Wandelung[352], которое значит больше, чем любое преобразование внешнего мира», <а также> возврату к добрым старым временам, <являвшаяся> одной из наиболее дорогих сердцу немецкого мелкого буржуа тем [БУРДЬЕ. С. 30].
Удивительным образом Достоевский интегрируется в «Blut-und-Boden-Ideologie» именно как русский национальный мыслитель[353]. Это обстоятельство позволяет историкам говорить о «Русском следе» в родословной немецкого «революционного консерватизма». В связи с тем значительным вкладом, который внес Мёллер ванн ден Брук в популяризации Достоевского на немецкой «почве» на его личности стоит остановиться подробнее.
В 1904 г. Мёллер[354] заявил о себе как почитателе русской литературы и в первую очередь Ф. М. Достоевского, которого называл её «центральным гением». Уже через год он приступил при содействии четы Мережковских к своему знаменитому изданию сочинений Достоевского. Этот поистине подвижнический труд растянулся на десятилетие и к началу первой мировой войны Мёллер выпустил двадцать два прекрасно переведённых и оформленных тома. Результатом его публикации стал настоящий культ Достоевского, который сохранялся в Германии и в годы войны, и после её окончания. В становление этого культа Мёллер внёс решающий вклад не только как издатель, но и как интерпретатор русского классика. В блестящих вступительных эссе он внушал читателям свою любовь к Достоевскому, а заодно и поныне живущий миф о якобы воплощённой в его творчестве «загадочной русской душе».
Естественно, что, разгадывая секреты русской «природы» Достоевского, Мёллер искал ответ прежде всего на те вопросы, которые занимали его в связи с осознанием собственной — немецкой, национальной принадлежности. Уже поэтому Достоевский был для него больше, чем великий писатель. Русский классик во многих отношениях служил будущему идеологу немецкого национализма наставником и примером для подражания. Прежде всего, у Достоевского Мёллер учился верить в избранность своего народа, видеть в нём высшую ценность и пророчествовать о его великом предназначении.
В своих комментариях к Достоевскому Мёллер прямо указывал на источник, из которого вытекал его национализм, и, как он полагал, русский патриотизм его кумира. Этим источником была их общая нелюбовь к современному Западу и неприятие базисных ценностей его культуры. Именно эти мотивы Мёллер особенно бережно прослеживал в произведениях своего любимого писателя. Запад в его представлении ассоциировался с распадом и смертью органического народного целого. Поэтому он с пылом истинного славянофила осуждал безрассудство Петра Великого, открывшего свою страну европейским влияниям. Однако творчество Достоевского и вся русская литература убеждали Мёллера в том, что Россия даже после роковых петровских реформ сохраняла в своей душе стихийную силу и самобытность. Все привлекательные черты её духовной жизни — будь то русская набожность или русский юмор, русская чувственность или русский консерватизм — он так или иначе сводил к русскому антизападничеству.
Примечательно, что даже став одним из ведущих немецких националистов <выразителем идей «консервативной революции» — М. У.> Мёллер не смущался заявлять землякам, что им недостаёт «безусловной русской духовности». Вслед за Достоевским он ждал явления «русского Христа», «Христа сегодняшнего дня», который станет «обороной от Запада» не только для России, но и для Германии. Это ожидание было тем сильнее, чем тлетворнее ему казалось влияние Запада на его собственную страну. Явно противореча известным пассажам из «Пушкинской речи» Достоевского, Мёллер называл «самоотречение» в отношениях с Западом не достоинством, но слабостью, свойственной, <впрочем>, не столько России, сколько Германии. Ни вера Достоевского во «вселенскую отзывчивость русской души», ни его признания в любви к «европейскому кладбищу» не помешали немецкому националисту уловить неприязнь его наставника к современной Европе, в которой «всё подкопано и может быть завтра же рухнет бесследно во веки веков».
<…> Мёллер не терял веры в <…> способность <соотечественников> вернуться к собственным национальным истокам. Эту веру ему также внушил Достоевский, причём не только силой русского примера, но и указанием на таящийся в самой Германии — этой «вечно протестующей стране» — антизападнический потенциал. Наконец, Мёллера обнадёживал и развитый Достоевским романтический миф о «молодых» народах, которые в избытке сил бросают свой вызов старым нациям «крайне западного мира» Европы. Естественно, что, подхватив его, немецкий националист, включил в число этих народов и своих соотечественников. Так, учившись у Достоевского боготворить свой народ, Мёллер ещё в эмиграции завёл речь о великом немецком предназначении. Однако он считал, что для его исполнения немцы должны «стать немцами во-первых и прежде всего» Формулируя данную задачу, Мёллер также следовал примеру Достоевского, призывавшего своих соотечественников «стать русскими во-первых и прежде всего». При этом идеолог немецкого национализма брал на себя по сути ту же роль «воспитателя» нации, в которой, как он подчёркивал, для русских выступал Достоевский.
<…>
Вскоре после капитуляции Германии <в 1-й Мировой войне> и подписания Версальского мира Мёллер сплотил вокруг себя видных политиков, издателей и публицистов националистического толка с тем, чтобы вести борьбу на два фронта: против «внешнего Запада» в лице Антанты и против «внутреннего Запада», олицетворением которого для него выступал <либеральный> режим Веймарской демократии. Эта борьба вылилась в <разработку концепций, возвещающих> «консервативную революцию», под которой её исследователи обычно понимают всеобъемлющее идеологическое наступление на модерн и весь комплекс идей и учреждений, в котором воплотилась либеральная, западная, индустриальная цивилизация.
Пожалуй, самым ярким документом этого движения в Германии стало последнее крупное произведение Мёллера — его книга под названием «Третий рейх».
<…>
Рисовавшийся ему «Третий рейх» должен был стать в одно и то же время царством всеобщей гармонии и политическим обрамлением нации, сакральным центром мира и храмом для обожествлённого народа.
Но взгляд, в соответствии с которым общество должно быть столь же прекрасным, как и произведение искусства, неизбежно вёл к эстетическому отказу от компромисса и политическому радикализму. Именно из этой установки вытекало определение «истинного», то есть «революционного» консерватизма, которое Мёллер обосновывал в «Третьем рейхе» и противопоставлял «ложному» консерватизму традиционного толка. Консерватизм являлся для Мёллера ценностным мышлением. Быть истинным консерватором означало, по его определению, хранить не все наличные ценности, но только те, которые достойны сохранения. Речь шла о «вечных» ценностях, на которых должна строиться жизнь немецкого народа. Остальные — «ложные» идеалы либерального общества — предстояло безжалостно искоренять. Соответственно консерватизм по Мёллеру означал национализм, а быть националистом, значило славить не то отечество, которое есть, но то, которое будет очищено от скверны либерализма и воплотит в себе истинные национальные ценности.
<…>
Можно спорить о том, насколько весом был вклад автора утопии «Третьего рейха» в становление идеологии нацизма и был ли он в действительности его предтечей. Но бесспорно, что атака, предпринятая Мёллером и его соратниками на Веймарскую демократию, во многом способствовала успехам нацизма. Их изощрённая критика Веймарской системы находила, как и их утопические проекты, широкий отклик в тех антидемократических — прежде всего интеллигентских, кругах, которым претила откровенно вульгарная пропаганда нацистов. Иррационализм, который «консервативная революция» несла в политику, парализовал те силы, которые могли бы оказать сопротивление нацизму и предотвратить самоубийственный для Германии выбор [АЛЛЕНОВ (II)].
Отдельным вопросом — в настоящее время лишь озвученным, но в научном плане никак не исследованным, является рецепция творчества Достоевского гитлеровскими идеологами «Третьего Рейха»[355]. Существует немало документальных свидетельств особого пиетета, выказывавшегося со стороны национал-социалистов по отношению к фигуре Достоевского. В качестве основных примеров можно назвать хвалебные отзывы о великом русском писателе со стороны главного нацистского идеолога Альфреда Розенберга