И тут Достоевский видит из окна трактира, как трое пьяных господ пристают к молодой красивой даме, из тех, кто гуляет ночью по улице в расчете на приятную встречу. Ему кажется, что это она, Аполлинария. Он выбегает из трактира, догоняет даму – нет, не она. «Простите, обознался».
Вся сцена – плод сценарного вымысла: процент вымысла в этой картине сильно усложнит представления о художественности биографического эпизода.
Замыслы и надежды Андрея Тарковского
Впрочем, первое появление Анатолия Солоницына в вымышленной сцене, кажется, полностью оправдывает ее. Портретное сходство поразительно; совпадает и возраст: 46-летний актер играет 45-летнего Достоевского. Представляется, что именно этот высокий надтреснутый голос и был у писателя; слышатся его тревожные интонации, в которых ощущается подавленность, предвидение неодолимой беды.
К 1980 году Солоницын снялся уже во многих фильмах, у многих прославленных режиссеров. После того как в 1966-м Солоницын сыграл Андрея Рублева, Тарковский приглашал его на все свои картины. Солоницын мог сыграть у него и Достоевского – Тарковский продумывал разнообразные возможности такого фильма. В дневнике режиссера «Мартиролог» от 30 апреля 1970 года во время работы над фильмом «Солярис» была сделана запись: «Снова говорил с Сашей Мишариным о “Достоевском”. (А.Н Мишарин – близкий друг Андрея Тарковского, его соавтор по ряду киноработ, включая нереализованный сценарий фильма о Достоевском. – Л.С.} Это, конечно, следует прежде всего писать. Не думать о режиссуре. Вряд ли есть смысл экранизировать Достоевского. О самом Ф.М. нужно делать фильм. О его характере, о его Боге и дьяволе и о его творчестве. Толя Солоницын мог бы быть прекрасным Достоевским. Сейчас нужно читать. Все, что написал Достоевский.
Все, что писали о нем, и русскую философию – Соловьева, Леонтьева, Бердяева и т. д. “Достоевский” может стать смыслом всего, что мне хотелось бы сделать в кино. А сейчас “Солярис”. Пока все идет мучительно и через силу…»4.
Тарковский возвращался к идее фильма о Достоевском много раз. В записи от 28 марта 1971 года он снова размышляет о будущем фильме: «Надо непременно начать собирать материалы, всевозможные материалы о Ф.М. Достоевском. “Голгофа” – неплохое название. Скорее всего, следует писать одному»5. И снова: «Очень надо начать хотя бы собирать материал для Достоевского. Говорят, что существует какой-то Бегемот, который спекулирует книгами. Собрание сочинений Достоевского с дневниками стоит 250 р. Надо купить»6. Запись 14 сентября 1971 года уже содержит наброски мотивов для будущего сценария фильма о Достоевском: «Ф.М. писал при двух свечах. Ламп не любил. Во время работы много курил и время от времени пил крепкий чай. Вел монотонную жизнь, начатую в Старой Руссе (прообраз городка, где жил Карамазов). Цвет морской волны – любимый цвет Ф.М. Очень часто одевал своих героинь в платья этого цвета»7.
В феврале 1973 года главному редактору «Мосфильма» В.С. Беляеву была подана официальная заявка с просьбой «закрепить» за Тарковским тему, «рассчитанную на двухсерийный фильм по оригинальному сценарию, который будет написан А. Тарковским и А. Мишариным о творчестве и существе характера великого русского писателя Ф.М. Достоевского. Сценарий этот задуман скорее как поэтическое исследование, а не как биография. Как исследование творческих предпосылок, заложенных в самом характере Ф.М. Достоевского, как анализ его философских и этических концепций, как увлекательное путешествие в область замыслов его самых значительных произведений»8.
Парадоксальным образом замысел фильма о Достоевском переключается на идею экранизации романа «Идиот». «Возникла идея. Поставить “Идиота” для телевидения. 7 серий! Цвет. Но для этого необходимо говорить с Лапиным, без посредников и без лишних чиновников. Идея недурна! <…> Поставить “Идиота” было бы совсем неплохо». Осознавая трудности подобной экранизации, Тарковский записывает: «Еще раз перечитываю “Идиота”. Я бы не сказал, что ставить его просто, очень трудно сделать сценарий. Материал романа грубо делится на “сцены” и на “описание сцен”, т. е. перечисление того, что произошло важного для развития рассказа. Исключить из сценария эти “описания” целиком, конечно, нельзя. Кое-что придется переделывать в сцены»9.
Фильм должен был называться «Страсти по князю Мышкину» и состоять из двух частей – одна история глазами Мышкина, потом та же история, рассказанная Рогожиным. Обсуждался вариант совместной постановки «Идиота» с итальянцами, но итальянские партнеры настаивали на том, что Настасью Филипповну должна играть итальянская актриса. Тарковский же видел в этой роли только русскую актрису, предпочтительно – Маргариту Терехову. Роль Рогожина предназначалась Александру Кайдановскому, в роли князя Мышкина режиссер хотел снять непрофессионального актера. Предполагалось, что в фильме будет фигурировать и автор, роль которого предназначалась Солоницыну, мечтавшему об этой роли. Чтобы достичь максимального сходства с Достоевским, Солоницын собирался даже сделать пластическую операцию. Рассказывают, что ошеломленный Тарковский спросил актера, а что же он будет играть потом с лицом Федора Михайловича? На что Солоницын ответил: «Если я сыграю Достоевского, зачем мне что-то еще играть?»10.
Замысел Тарковского снять игровой фильм о Достоевском с Анатолием Солоницыным в главной роли, так же как и надежда создать многосерийную экранизацию романа «Идиот» с автором, которого сыграет тот же Солоницын, не осуществились: режиссер то ли остыл, то ли перегорел, то ли передумал. Кинематографическое начальство в лице Ф.Т Ермаша как будто не было помехой: «Ермаш предлагал Тарковскому снимать “Идиота” и вообще все, что он хочет из Достоевского, разумеется, кроме “Бесов”. – А вот “Бесов” я бы снял… но что бы они делали с этим фильмом?!” – “Идиота” же снимать было поздно. Внутри себя, для себя Андрей его уже снял, и время было упущено»11.
Можно только сожалеть о несбывшемся – во всяком случае о картине «Достоевский», как ее задумал Тарковский («О самом Ф.М. нужно делать фильм. О его характере, о его Боге и дьяволе и о его творчестве»). Ничего подобного пока так и не появилось в отечественном кинематографе; нет ничего похожего и в кинематографе зарубежном.
А Солоницын все же «своего» Достоевского дождался, хоть и не от Тарковского, – пластическая операция не понадобилась: его герой был органичен и убедителен. За роль в фильме «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» в номинации «Лучший актер» Солоницын получит приз – «Серебряный медведь» 31-го Берлинского международного кинофестиваля 1981 года. Жить актеру оставался всего год.
Эва Шикульска в роли Аполлинарии Сусловой
…Когда директор первых русских курсов стенографии профессор П.М. Ольхин, изучавший быстрое письмо за границей, предложил своей ученице поработать у писателя Достоевского, который занят новым романом, за 50 рублей (ожидалось семь печатных листов в два столбца большого формата, или десять обычных листов), девушка поспешила согласиться. «Имя Достоевского было знакомо мне с детства: он был любимым писателем моего отца. Я сама восхищалась его произведениями и плакала над “Записками из Мертвого дома”. Мысль не только познакомиться с талантливым писателем, но и помогать ему в его труде чрезвычайно меня взволновала и обрадовала. Ольхин передал мне небольшую, вчетверо сложенную бумажку, на которой было написано: “Столярный переулок, угол М. Мещанской, дом Алонкина, кв. № 13, спросить Достоевского”»12.
По этому адресу и пошла в назначенный срок двадцатилетняя Анна Сниткина, успевшая к моменту знакомства с Достоевским закончить немецкое училище св. Анны для девочек и первую в России женскую Мариинскую гимназию, получив при выпуске большую серебряную медаль. По настоянию отца Анна стала изучать стенографию – добрый Григорий Иванович искренне считал, что благодаря стенографии дочь найдет свое счастье.
Точно в соответствии с воспоминаниями Анны Григорьевны Достоевской придет к дому Алонкина и позвонит в дверной колокольчик исполнительница ее роли молодая актриса Евгения Симонова. Ее Анна – скромная миловидная девица, единственная ученица, которой профессор Ольхин смог доверить ответственный литературный заказ, отправляется на работу с радостным волнением, ибо чувствует, что выходит на новую дорогу и сможет содержать себя своим трудом. «Идея независимости для меня, девушки шестидесятых годов, была самою дорогою идеей»13.
Но прежде чем служанка открыла девушке дверь и хозяин пригласил гостью в кабинет, фильм разбавил сюжет со стенографисткой (стенографкой, как говорили тогда) эпизодом из его прежней, но еще не забытой жизни. Достоевский приедет к той, с которой уже как будто и расстался, но которую не мог забыть, – к Аполлинарии Сусловой (Эва Шикульска).
Конечно, биографический кинематограф давно отстоял право сгущать события, менять места действия, сплющивать время, выносить реальные эпизоды за рамки действительно происшедшего. И все же такие «деформации» имеют смысл тогда, когда не искажают картину реальности. То тяжелое объяснение между Достоевским и Сусловой, которое показано в картине, происходило не в Петербурге и не в России (как видим здесь), а в Париже, когда Ф.М. приехал к ней «немножко поздно», ибо она уже не ждала его, полюбив испанского студента-медика. И происходило это не в 1866-м, перед встречей со стенографкой, а тремя годами раньше, в августе 1863-го. Фраза, которую Аполлинария произносит, едва только Достоевский вошел к ней в комнату, не сняв теплое пальто, – «Все изменилось в несколько дней. Я отдала свое сердце по первому призыву, без борьбы, без надежды, что меня любят», – взята из ее знаменитого дневника «Годы близости с Достоевским»14 и датирована именно августом 1863-го.
Горестно взволнованный, не сдерживая рыданий, Достоевский отвечает ей: «Я потерял тебя… Но никогда ты не найдешь другого сердца, как мое… Это должно было случиться, что ты полюбишь другого. Я это знал. Ведь ты по ошибке полюбила меня…»