Точно известно, что воспоминания о Сусловой и в самом деле отразились в образах героинь-мучительниц, таких как Настасья Филипповна и Аглая Епанчина в «Идиоте», Ахмакова в «Подростке», Катерина Ивановна Верховцева в «Братьях Карамазовых», и в первую очередь – Полина из «Игрока».
Анна Григорьевна Сниткина (1846–1918) – вторая и последняя жена Достоевского. Ее мать была обруселой шведкой финского происхождения, а отец – мелкий петербургский чиновник Григорий Иванович Сниткин. Он был почитателем творчества Достоевского и свою страсть к нему передал дочери. Так и вышло, что Сниткина влюбилась в мужа еще до встречи с ним.
В 1850-е гг. молодежь стремилась получить образование, чтобы жить самостоятельно. Сниткина окончила гимназию с серебряной медалью, пошла на педагогические курсы, но оставила их, чтоб ухаживать за заболевшим отцом.
«ДА И ЗА КОГО МОЖНО ИДТИ ПОСЛЕ ДОСТОЕВСКОГО? – РАЗВЕ ЗА ТОЛСТОГО!»
Анна Сниткина
4 октября 1866 г. она стала стенографисткой Достоевского, который в то время работал над романом «Игрок». После завершения романа, по воспоминаниям Сниткиной, между ней и писателем состоялся такой диалог:
«– Поставьте себя на минуту на ее место, – сказал он дрожащим голосом. – Представьте, что этот художник – я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, чтó вы бы мне ответили?
– Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!»
Брак Достоевского со Сниткиной – один из самых счастливых в истории русской литературы. В год смерти Достоевского ей было тридцать пять лет. Всю оставшуюся жизнь она посвятила сохранению наследия своего великого мужа.
Вот краткий перечень сделанного ею:
– Оставила дневник и воспоминания, уникальные памятники мемуарной литературы. При жизни не публиковала ни его, ни свою переписку с мужем.
– При Московском историческом музее создала музей памяти Достоевского.
– Издала библиографический указатель произведений и памятников искусства, относящихся к творчеству Ф. М. Достоевского.
– Издала каталог музея Достоевского.
Повторно замуж она так и не вышла. Когда ее спрашивали почему, она искренне возмущалась: «Мне это казалось бы кощунством», а затем шутила: «Да и за кого можно идти после Достоевского? – разве за Толстого!»
Героини Достоевского: близнецы или сестры?
С. Моэм не видел принципиальных различий между героинями Достоевского: «Lise, Катерина Ивановна и Грушенька одинаково истеричны, злы, вспыльчивы. Стремясь властвовать и измываться над мужчинами, которых они любят, героини в то же время жаждут им покориться и терпеть от них муки. Нет, их не объяснишь! Достоевский был человек чувственный и не избегал женщин, но, по-моему, он их не понимал» («О Достоевском»).
Однако героини Достоевского разделяются на три типа: кроткие (смиренные), юродивые и инфернальные (гордые). Среди первых – Соня Мармеладова, Кроткая из одноименного рассказа и Варенька Доброселова. Ко вторым относятся Лизавета Смердящая и Марья Тимофеевна Лебядкина. В числе инфернальных – Грушенька и Настасья Филипповна.
Есть черты, общие для трех типов: юродство, гордость, которая может перейти в бунт и истеричность.
Три типа Героинь
кроткие
Соня Мармеладова, Кроткая и Варенька Доброселова
юродивые
Лизавета Смердящая и Марья Тимофеевна Лебядкина
инфернальные
Грушенька и Настасья Филипповна
Общие для трех типов черты
1. Юродство.
Юродство кротких и инфернальных героинь связано с тем, что окружающие не знают, как интерпретировать их поведение. Например, Раскольников, не понимая религиозную убежденность Сони, может себе ее объяснить только безумием девушки: «С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и все это казалось ему более и более странным, почти невозможным. “Юродивая! юродивая!” – твердил он про себя…»
Поведение Настасьи Филипповны, бросающей деньги в огонь, окружающие также понимают как юродство. Но если Соня говорит о своей вере без оглядки на реакцию Раскольникова, то Настасья Филипповна сознательно эпатирует обидчиков, игнорируя общественные приличия. В отличие от Сони, ею движет оскорбленное самолюбие, а ее жест являет собой упрек и вызов Епанчину, Тоцкому, Рогожину, Ганечке – всем, кто оскорбил женское достоинство.
2. Гордость.
Гордость проявляет уже Лиза в «Записках из подполья»: когда Подпольный сует ей пять рублей ассигнациями, напоминая, что она всего лишь проститутка и ей над ним не возвыситься, она бросает деньги и уходит, хотя эти пять рублей ей много нужнее, чем Настасье Филипповне сто тысяч, брошенные в огонь. Горда и Екатерина Ивановна из «Преступления и наказания», которая «пол сама моет и на черном хлебе сидит, а неуважения к себе не допустит». Софья Долгорукова, относящаяся к типу кротких, обрадовавшись сначала ласке Версилова, после оскорбилась, восприняв ее как унизительную милостыню.
Гордость героинь становится внутренним стержнем, позволяющим им сохранять свое человеческое достоинство и нравственную высоту даже в страшных и унизительных обстоятельствах. Непременная гордость, свойственная даже кротким, делает их способными к бунту. Так, кроткая Сонечка не скрывает своего возмущения словами Раскольникова о том, что он не человека, а вошь убил, и бросает гневную реплику: «Это человек-то вошь?» А в одном из обобщающих итоговых рассказов «Кроткая» одна глава так и называется: «Кроткая бунтует».
3. Истеричность.
Моэм, заметивший общую для всех героинь истеричность, прав: Сонечка в разговорах с Раскольниковым почти всегда на грани нервного срыва, эпизоды с Настасьей Филипповной почти всегда заканчиваются истерикой, Катерина Ивановна в «Преступлении и наказании» всегда в нервном возбуждении разной силы, случаются истерики и у Софьи Андреевны, гражданской жены Версилова, и у Катерины Ивановны в «Братьях Карамазовых».
Но непременная истеричность героинь объясняется не ущербным представлением Достоевского о женщинах, а тем, что усиление нервозности в ткани повествования – это стилистическая черта писателя. В связи с ней уместно еще одно замечание Моэма в его «Записных книжках»: «Персонажи, населяющие грандиозные полотна Достоевского, выписаны, как и у Эль Греко, крупнее, чем в натуральную величину, и они тоже выражают себя необычными и прекрасными жестами, какими-то знаками. Нам кажется, что эти знаки полны глубокого смысла, хотя его и невозможно уловить. Да, оба были гениями в великом искусстве – искусстве многозначного жеста. Леонардо да Винчи, а он кое-что смыслил в ремесле, утверждал, что это самый важный дар у портретиста».
Героинь Достоевского, несмотря на их нервозность, несмотря на нищету и занятия проституцией, с другими героинями русской литературы связывают доброта, искренность, кротость, способность к состраданию, милосердию и любви, нравственности, вере. Они находятся в одном ряду с Татьяной Лариной, Машей Мироновой, Машей Троекуровой, Лизой Калитиной, Наташей Ростовой.
Коренное отличие героинь Достоевского от героинь Пушкина, Толстого и Тургенева заключается в том, что те его героини, которые близки к идеалу, – это обычно «падшие» женщины. В русской литературе трудно найти образ счастливой любовницы или содержанки и невозможно найти образ счастливой проститутки.
Но Достоевский вопрос о счастье для своих героинь решает, исходя не из объективных обстоятельств их жизни, а из обстоятельств субъективных: возможность счастья или обреченность на несчастье определяется у Достоевского наличием материнского инстинкта. Поэтому надежду на будущее, хоть и не всегда реализованную, мы ощущаем в отношении двух типов героинь – кротких и юродивых, способных к материнской любви, состраданию, приятию и жалости. Среди юродивых «поминутно беременна» Лизавета в «Преступлении и наказании», грезит о ребеночке Мария Тимофеевна Лебядкина и рожает Лизавета Смердящая. Среди кротких – это Соня, благодаря состраданию которой возможно перерождение Раскольникова, и Софья Андреевна, остававшаяся двадцать лет с Версиловым.
Важность идеи материнства для Достоевского прослеживается не только в творческом, но и в житейском отношении. По воспоминаниям Анны Григорьевны Достоевской, писатель был дружен с вдовой поэта и писателя А. К. Толстого, Софьей Андреевной Толстой. Достоевская рассказывает, что однажды «Федор Михайлович, говоря с графиней о Дрезденской картинной галерее, высказал, что в живописи выше всего ставит Сикстинскую мадонну» и пожаловался, что у него нет хорошей фотографии картины. Графиня подарила писателю фотографию на день рождения в 1879 г., и Анна Григорьевна вспоминает о значении этого подарка для мужа: «Сколько раз в последний год жизни Федора Михайловича я заставала его стоящим перед этою великою картиною в таком глубоком умилении, что он не слышал, как я вошла, и, чтоб не нарушать его молитвенного настроения, я тихонько уходила из кабинета».
Любовь и женщины в художественной вселенной Достоевского
Есть ли в произведениях Достоевского счастливая любовь?