Вплетать в ткань повествования собственный житейский опыт – обычное дело для любого писателя, для этого не надо быть Достоевским. Важно, что, переплавляя свою биографию в жизнь вымышленного персонажа, Достоевский превратил роман в лабораторию по исследованию возможных вариантов развития собственной судьбы. Баршт пишет: «Достоевский использовал свой первый роман как исследовательскую лабораторию, этот роман стал инструментом, с помощью которого было выработано важное жизненное решение». Или еще у него же: «Создание этого произведения было для Достоевского не только значительным творческим актом, но и поворотным рубежом его личной судьбы. <…> Вопрос о жизненном пути, который стоял перед самим молодым Достоевским, чиновником 10-го класса, обратился в главную тему произведения – жизнь мелкого чиновника, ищущего приложения своим творческим силам и реализации своему авторскому голосу». В чем разница между Девушкиным и его создателем и почему мы говорим о первом романе Достоевского как о лаборатории его собственной жизни?
Попытка Достоевского в художественном произведении отразить собственный мучительный выбор между пусть небольшим, но стабильным чиновничьим доходом и шальным литературным заработком вывела тему маленького человека на новый уровень по сравнению с Гоголем. История про Акакия Акакиевича – это история утраты остатков человеческого облика. А история Макара Девушкина – это история обретения собственного писательского пути, хотя и трагически завершившаяся.
В семнадцать лет Достоевский поступил на службу кондуктором Главного инженерного училища, и опекун семьи Достоевских, П. А. Карепин, настаивал на том, чтоб будущий писатель продолжал службу. Макар Девушкин сообщает, что служит с семнадцати лет и имеет тридцатилетний опыт. Девушкин, тяготея к писательству, делает тот выбор, которого в реальной жизни ждал от Достоевского Карепин. Выбрав службу, Девушкин тридцать лет влачит жалкое существование «бедного чиновника», не имея возможности реализовать свои мечты о творческой свободе. Баршт делает такой вывод: «В романе “Бедные люди” Макар Девушкин выбирает то, чего в результате их написания не выбрал для себя Достоевский, который принял решение начать свой творческий путь как можно раньше и во что бы то ни стало, не дожидаясь прихода возраста Девушкина и того трагического тупика, к которому ведет такого рода выбор».
Главная тема «Бедных людей» скрыта под гоголевской шинелью. На первый взгляд кажется, что роман рассказывает о трагической судьбе маленького человека. Но он подспудно еще и о том, что, хотя творческая писательская самореализация и возможна в самых сложных жизненных условиях, жизненный выбор лучше сделать в семнадцать, а не в пятьдесят лет.
Не только личная биография, но и кипящая эпоха становилась источником творческих построений и философских размышлений Достоевского.
Предреволюционная ситуация, которая сложилась к 1860-м гг., вызвала бурное развитие публицистики. Н. В. Щелгунов вспоминает: «Еще никогда не бывало в России такой массы листков, газет, журналов, какая явилась в 1856–1858 гг. Издания появлялись как грибы – всевозможных фасонов, размеров и направлений <…>. Вся печать, вместе с официальной, доходила до двухсот пятидесяти изданий».
После смерти Николая I начались брожения общественной мысли. Реформы Александра II раскололи общество. Народ безмолвствовал, а за него решали в Зимнем, кабинетах, гостиных и редакциях. Общественность разделилась на три группы: 1. Ультраконсерваторы и консерваторы. Первые были уверены, что реформы погубят Россию и желали им провала. Вторые выступали за «разумные реформы». 2. Либералы и умеренные либералы. Либералы выступали за парламентскую монархию, а умеренные – за просвещенную. Из писателей к либералам относились Герцен и Тургенев, к ним же причисляли и Достоевского. 3. Радикальные демократы хотели «звать Русь к топору». Они к концу 1850-х гг. сплотились вокруг «Современника», среди них – Н. Г. Чернышевский, Н. А. Добролюбов, Н. В. Щелгунов и пр.
И консерваторы, и демократы истово желали реформам провала по одинаковым соображениям: провал реформ доказал бы их правоту.
Активная общественная жизнь порождала необходимость в разного рода публицистике для высказывания тех или иных идей и мыслей. На смену журналам пришла газета, и Достоевский чрезвычайно интересовался газетной периодикой. Герои в его произведениях обсуждают газетные новости.
Жизнь воплощалась в сюжетах романов Достоевского. Самые яркие примеры – случаи с террористами Д. В. Каракозовым и С. Г. Нечаевым.
Каракозов покушался на Александра II, не преуспел, но его неудачному выстрелу 4 (16) апреля 1866 г. роман «Преступление и наказание» обязан наполеоновской идеей, которая до того не была четко сформулирована.
Нигилист Нечаев инициировал убийство одного из членов своей группы 21 ноября 1869 г., и оно легло в основу сюжета романа «Бесы».
Переплавляя события социальной жизни в художественный текст, Достоевский творил такую же лабораторию по исследованию возможностей будущего, что и в «Бедных людях». Только теперь исследовались не последствия возможного личного выбора для судьбы частного человека, а историческая траектория России, обусловленная тем или иным историческим выбором общества.
В 1860-е гг. перед русским обществом остро вставали вопросы о моральном и аморальном, этичном и неэтичном, вопросы о соотношении целей и средств их достижения. Многие радетели за судьбы народа с готовностью брали на себя ответственность решать, кому позволить жить, а кого убить во имя высоких идеалов. Каракозов объяснял покушение на царя: «Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их…»
Иными словами, вопрос стоял об источнике нравственного закона – имманентном (тем, который внутри человека и который позволяет человеку самолично решать, что нравственно, а что нет) либо трансцендентном (тем, который вне человека). Переформулировать эту дилемму можно так: чем руководствоваться в этическом выборе – знанием (рацио, то, что способен осилить ум человека) – или верой? И поиски ответа на этот вопрос в 1860-е гг. возобновились с новой силой.
Например, Герцен в книге «С того берега» сделал выбор в пользу знания:
«Я избираю знание, и пусть оно лишит меня последних утешений, я пойду нравственным нищим по белому свету, – но с корнем вон детские надежды, отроческие упованья! – Все их под суд неподкупного разума!»
Достоевский возвысил голос в пользу веры. После смерти первой жены в письме А. Е. Врангелю в 1865 г. он пишет: «“Возлюби всё, как себя”. Это на земле невозможно, ибо противуречит закону развития личности и достижения окончательной цели, которым связан человек. След<овательно>, это закон… нашего идеала. <…> Итак, все зависит от того: принимается ли Христос за окончательный идеал на земле, то есть от веры христианской».
В литературе поиски ответа на вопрос о приемлемых средствах к достижению счастливого будущего страны выразились в поиске идеального героя, который бы предложил читателям убедительный рецепт положительных социальных изменений.
«Я ИЗБИРАЮ ЗНАНИЕ…»
А. И. Герцен
Из русских писателей второй половины XIX в. наиболее точно социально-политические процессы и запросы современности улавливал Тургенев. Он мастерски отражал их в своих романах и написал эссе «Гамлет и Дон Кихот» о двух сверхтипах не только литературы, но и человечества. Его эссе повлияло на писателей-современников, и Достоевский не стал исключением.
Литературная матрица Тургенева: Гамлет и Дон Кихот
Они познакомились в юности, и их личные отношения на протяжении всей жизни складывались сложно. Сначала они были очарованы друг другом. В ноябре 1845 г. Достоевский написал брату Михаилу про Тургенева: «Но, брат, что это за человек! Я тоже едва ли не влюбился в него. Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет, – я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец, характер, неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе».
Достоевский вошел в литературный кружок «Современника» и всей душой потянулся к новым друзьям, но повздорил с Некрасовым и Тургеневым из-за публикаций в «Отечественных записках» Краевского. Кружок «Современника» воспринял этот вынужденный для страдающего от безденежья Достоевского шаг как измену.
Достоевского фактически травили. А. Я. Панаева вспоминает: «[Друзья] пошли перемывать ему косточки, раздражать его самолюбие уколами <…>, особенно на это был мастер Тургенев – он нарочно втягивал в спор Достоевского и доводил его до высшей степени раздражения. Тот лез на стену <…>, а Тургенев <…> потешался». Белинский пытался Тургенева урезонить, но Тургенев и Панаев возражали, что, мол, Достоевский уже считает себя гением. Позднее же Тургенев заявил: «Прославление выше меры “Бедных людей” было одним из первых промахов Белинского и служило доказательством уже начинающегося ослабления его организма». Панаев и Тургенев при всех называли Достоевского «литературным кумирчиком» и пустили по Петербургу эпиграмму:
Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ…
Они высмеивали его авторское самолюбие, которое полагали раздутым, его падучую, которой он стеснялся. Дело было не только в Достоевском или в их скверном нраве: в той литературной среде вообще было принято подтрунивать друг над другом, и неприкосновенными оставались лишь двое – Белинский (слишком уважаем) да Некрасов (мог отбрить). Но отвечать обидчикам в том же духе Достоевский не мог и порвал с ними.