Во второй части сборника сосредоточены работы, посвященные формам воплощения зла в литературе. Если в первой части речь шла о жертвах, которые могли стать палачами (как Настасья Филипповна в романе «Идиот»), то во второй рассматриваются персонажи — носители зла, причиняющие зло другим или самим себе: сладострастники, шуты, идиот, игрок, равнодушный. Здесь связь между персонажами и злом носит уже не причинно-следственный характер, но характер совпадения. Их отношение ко злу определяется той страстью, которая движет ими, будь то сладострастие, страсть к игре, страсти Мышкина, делающие его последователем юродивых во Христе. Это может быть и страсть со знаком минус, как, например, отсутствующая страсть Ставрогина, который «ни холоден, ни горяч».
В статье Сергея Фокина «Насекомым сладострастье: Об одном сверхъестественном совпадении между „Цветами Зла“ и „Братьями Карамазовыми“» рассматривается в компаративистской перспективе концепт человека-насекомого, независимо друг от друга представленный у Бодлера и у Достоевского, и его связь с силами зла. Подземное, отделенное от остального мира копошение насекомых в «Цветах зла» перекликается с метафорой насекомых, часто применяемой к семейству Карамазовых, в частности самим Митей в разговоре с Алешей. Фокин комментирует цитату из заметок Бодлера об «Опасных связях» Шодерло де Лакло, которая вынесена в заглавие сборника: «Революция была совершена сладострастниками»: «не добродетельными якобинцами, но либертинами-вырожденцами в духе де Сада» (с. 118). Вероятно, и Бодлер, и Достоевский видели ту энергию, которая способна совершить революцию, в силах зла, за пределами закона, морали, в процессе преодоления или даже преступления.
Марко Каратоццоло, славист из университета Бари (Италия), в статье «От божественного плута до шута: Исследование эволюции одного архетипа у Достоевского» прослеживает генеалогию образа шута в творчестве Достоевского в народной культуре, начиная с лубка и заканчивая комедией дель арте, а также в литературе — от Шекспира до Пушкина. В статье рассматривается развитие образа и его культурных вариантов на примере повести «Село Степанчиково и его обитатели» и романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы».
Юзеф Ферджани, специалист по литературе XIX и XX веков из Тулона (Франция), в 2016 году сам был организатором конференции, посвященной вопросам зла в литературе. В настоящий сборник вошла его статья «Когда добро превращается в зло: Безумие доброты в „Идиоте“ Достоевского». Образ князя Мышкина традиционно рассматривается с полярно противоположных точек зрения: князь-Христос или князь-Антихрист. Рассматривая природу смеха в романе, Ферджани отмечает, что персонажи в романе не смеются вместе с князем Мышкиным, но часто смеются над ним. Он констатирует, что Мышкин позволяет себе, христологической фигуре, быть смешным, а миру — поднимать Христа на смех. Этот мотив, по мнению исследователя, стал роковым в романе, и его изучение позволяет проследить путь зла, принесенного в Петербург, казалось бы, положительно прекрасным человеком.
Наталия Леклерк, организатор конференции и редактор сборника, выступает со статьей «„Игрок“: между болезнью и безумием: К метафизическому прочтению Достоевского». Как и в статье Фокина, здесь зло располагается в области импульсов человеческой натуры. Леклерк демонстрирует, как в романе «Игрок» мир рулетки, потенциально обещающий бунт против судьбы, олицетворяющий непокорность и желание взять судьбу в свои руки, сулящий всемогущество, манящий своей случайностью, становится дурной бесконечностью, адом, в котором герой заперт без возможности выхода и обреченный на вечное повторение.
Анн Пино, защитившая под научным руководством Бакеса докторскую на тему «Опыт и смысл обескорененности (déracinement) в романном творчестве Достоевского и Бернаноса», как и Леклерк, выступившая редактором сборника, в статье под названием «„Зачем?“, или Трагедия Ставрогина в принципе романной экономии „Бесов“» представляет силой зла, проникающей во всех персонажей романа, то ничто, которое вдыхает Ставрогин во всех окружающих.
Третья часть книги объединяет статьи связанные общей темой — «Называние зла: слово созидающее и воссоздающее». Ответ, который дает творчество Достоевского на вопросы, связанные со злом, авторы сборника полагают в трансцендентности. Без нее бессмысленна исповедь, призванная обезвредить зло, поскольку «я» исповедующееся должно преобразоваться в «я» кающееся, иначе исповедь сводится к констатации совершенного зла, как показывает исследовательница Достоевского из Нанта Жюстина Гамбер в статье «„Страшно впасть в руки Бога живаго“: Силы зла перед испытанием исповедью в романном творчестве Достоевского».
В статье «Голядкины, или Двойственность зла (по поводу „Двойника“ Достоевского» Катрин Жери из Парижа дает интересную интерпретацию проблеме идентичности Голядкина, предполагая, что параноидальная природа этого текста может отражать историческую эпоху и социокультурную среду, отмеченные страхом и недоверием, и что Достоевский описывает внутренний, личный опыт, отражающий опыт внешний и коллективный.
Луи-Тома Легерье в статье «Смысл зла как преображение священного в „Бесах“» представляет фигуру Ставрогина как фигуру в ауэрбаховском смысле. Он предлагает воздержаться от прочтения евангельской цитаты о бесах, вошедших в свиней, служащей эпиграфом к роману, с точки зрения религиозной морали. Вместо этого исследователь, опираясь в том числе на интерпретацию цитаты в монологе Степана Трофимовича, полагает в ней инструмент для познания настоящего, которое не может быть осмыслено в готовых категориях добра и зла, а может быть понято лишь исторически.
Еще одно философское переосмысление творчества Достоевского предлагает итальянская исследовательница Алис Гонзи в статье «Древо жизни / древо познания: (прото)экзистенциальные прочтения Достоевского», используя концепт первородного греха и опираясь на работы писателя и философа Бенжамена Фондана, наследующего Шестову, Кьеркегору и Ницше.
В статье «Атеистический мистицизм: Эскиз проблемы зла у Достоевского и Мерло-Понти» Кьяра Палермо рассматривает проблему зла у Достоевского в свете экзистенциальной феноменологии Мерло-Понти и обнаруживает целый ряд любопытных схождений между русским писателем и французским философом. Для Достоевского, как и для Мерло-Понти, считает Палермо, любой этический вопрос может быть рассмотрен только в применении к конкретному индивидуальному опыту, притом всегда изнутри интенсивного и подвижного диалога с другими; смыслы, истины проявляются в жизни, изменчивы и текучи, а не даны раз и навсегда. Палермо пытается обнаружить и генетическую связь Мерло-Понти с Достоевским, отталкиваясь от заметок французского философа; кроме того, концептуальную близость авторов Палермо развивает с опорой на некоторых интерпретаторов Достоевского XX века, в первую очередь Д. Лукача и М. Бахтина.
Четвертая часть сборника называется «Чтение Достоевского и наследие вопроса о зле» и посвящена преломлению темы зла в литературе после Достоевского. Калин Михайлов посвящает свою статью интерпретации метафизического зла у Достоевского в современной болгарской критике, Анн Дюкре исследует интертекстуальность в романе Атика Рахими с говорящим названием «Будь проклят Достоевский», а Изабель Депре изучает наследие Достоевского в современной русской литературе, в частности в текстах Виктора Пелевина, Владимира Сорокина, Владимира Маканина, Ольги Славниковой, Татьяны Толстой, Михаила Елизарова, Андрея Дмитриева, Захара Прилепина.
Одри Жибу в статье «Зло у Достоевского во французской моралистской модели: Критическая рецепция Достоевского в круге La Nouvelle Revue Fraçaise (1900–1920‐е годы)» говорит о влиянии, которое оказал русский писатель на постоянных авторов журнала La Nouvelle Revue Fraçaise, таких как Андре Жид, Жюль Ромен, Альбер Тибоде, Шарль Фердинанд Рамю, Андре Сюарес. Она отмечает, что французские писатели этого круга столь высоко оценили психологический талант Достоевского, что это вдохновило их пересмотреть место вопросов морали и психологии в литературе и подтолкнуло на обновление французского романа.
Николя Од также обращается к творческому диалогу Достоевского и Жида в статье «Другой в исповеди: Этическое и компаративистское прочтение „Проблемы поэтики“ (Федор Достоевский, Андре Жид)». На примере произведений Достоевского («Бесы» и «Братья Карамазовы») и Жида (в частности, «Коридон» и «Если зерно не умрет») Од разбирает роль и значение фигуры другого в исповедальном тексте, понимая другого как того, о ком говорить избегают, и того, о ком говорят, как основного партнера тех этических отношений, которые представляет собой исповедь.
Конечно, не все статьи в сборнике равно интересны для исследователей Достоевского. В некоторых из них, как это нередко бывает при пренебрежении обширной библиографией работ о писателе, повторяются трюизмы или предлагаются уже хорошо исследованные темы. Сборник ценен прежде всего не тем, что открывает новые грани в исследовательской практике (хотя и такие статьи есть, стоит назвать хотя бы работы Бакеса, Волчек, Фокина, Леклерк, Палермо, Жибу и Ода), а скорее тем, что позволяет внимательно рассмотреть одну из главных проблем в творчестве и жизни русского писателя.
Глава восьмаяЗАГАДКА ТОЛСТОЕВСКИЙ
В конце 2017 года во Франции вышел в свет очередной труд известного литературоведа, писателя и психоаналитика Пьера Байара со сногсшибательным для просвещенного французского читателя названием «Загадка Толстоевский», вполне способным покоробить чувства иного ревнителя классической русской словесности[307]. В русле того, что сам автор называет «интервенционистской критикой»[308] или, что то же самое, «теоретическими фикциями»[309], профессор кафедры французской литературы университета Париж-VIII представляет в своей книге совокупное прочтение «русского романа» через психокритику персонажей из реальных сочинений вымышленного писателя, надел