[451] он предлагает одну из самых оригинальных концепций Идиота, возводя его в ранг «концептуального персонажа».
Концептуальный персонаж по Делёзу и Гваттари —
это не представитель философа, скорее даже наоборот: философ предоставляет лишь телесную оболочку для своего главного концептуального персонажа и всех остальных, которые служат высшими заступниками, истинными субъектами его философии. Концептуальные персонажи — «гетеронимы» философа, а имя самого философа — просто псевдоним его персонажей. Я — больше не я, но способность мысли видеть себя самое и развиваться через план, который в нескольких местах проходит сквозь меня[452].
Таким образом, концептуальный персонаж — это предпосылка мышления, он позволяет творить концепты и намечать образ мысли.
Рассуждения Делёза в серии интервью с Клэр Парне для французского телевидения, записанных между 1988 и 1989 годами, явились своего рода подведением итогов и одновременно устной лабораторией книги «Что такое философия?». По мнению одного из главных комментаторов творчества французского философа Д. Лапужада, рассматривающего философию Делёза как своего рода энциклопедию аберрантных движений, мысль о том, что, «как только мы „забываем“ о проблеме, перед нами остается лишь общее абстрактное решение»[453], которую Делёз сформулировал в «Различии и повторении», является одной из главных для определения его философии. Для Лапужада автор программной работы «Логика смысла» является мыслителем логики, а не разума, искателем смысла, а не значения, исследователем внешних симптомов, а не скрытых тайн, он использует сырье мысли другого, встраивая его в архитектуру своей логики, которая оказывается всякий раз новой и сложной, далекой от классических рациональных моделей. Для него разум возникает из неразумия. «В логике Делёза всегда есть что-то шизофреническое»[454], — утверждает Лапужад, философия для него «заключается прежде всего в постановке и определении проблемы, а не в понятиях и концептах, которые от нее зависят или позволяют ее разрешить»[455]. Для Делёза философствовать — значит стать Идиотом. Начать с нуля. Нести свет чистой мысли, сопротивляться. Сопротивляться торжествующей глупости. «Создавая персонаж Идиота, Достоевский сопротивляется вульгарности и глупости окружающей жизни. Как Ницше», — заявляет Делёз в «Азбуке»[456].
Другой вопрос — зачем философу литература? Философ не интерпретирует, не комментирует, не подвергает критике литературу, он объясняется с ее помощью и тем самым усложняет, проблематизирует, выводит литературу на новый уровень рефлексии. Литература занимает важное место в творчестве Делёза, она постоянно сопровождает его собственные философские труды, «выступая в роли заступника, ходатая, через которого философ проводит в жизнь свои концепты, встречающие сопротивление в плане собственно философии»[457]. Помимо работ, целиком посвященных таким писателям как Пруст, Кафка, Захер-Мазох, Делёз в своей последней книге «Критика и клиника» (1993) собрал серию эссе о творчестве значимых для него писателей: Беккета, Мелвилла, Уитмена, Жарри, Кэрролла, Вольфсона и др., где он подводит итоги своей литературной критики. Однако Достоевскому Делёз не посвятил отдельного труда, он очень мало говорит о нем на страницах своих сочинений, что, вероятно, и объясняет отсутствие критических работ на эту тему. Тем не менее Идиот Достоевского в связи с критикой образа мысли Делёза в ее «славянском» измерении представляет, на наш взгляд, определенный интерес для широкого круга исследователей в области философии, теории кино и особенно литературы, открывая новые горизонты рецепции творчества писателя в западноевропейском контексте.
В данной главе мы обращаемся к ряду работ, а также устных выступлений и лекций Делёза, прочитанных в университете Венсенн — Сен-Дени в 1979–1987 годы, где появляются первые отсылки к персонажу Достоевского, а также скрытая за ним проблема русского человека, как ее понимает французский философ. Вместе с тем мы рассмотрим ряд актуальных французских междисциплинарных компаративных исследований, где персонаж князя Мышкина представляется центральной фигурой в литературном пантеоне ХХ века.
Итак, в философии Делёза важным концептуальным персонажем, заступником и посредником философа является Идиот.
Идиот — это частный мыслитель, противостоящий публичному профессору (схоласту): профессор все время ссылается на школьные концепты (человек — разумное животное), частный же мыслитель формирует концепт из врожденных сил, которыми по праву обладает каждый сам по себе (я мыслю). Таков весьма странный тип персонажа — желающий мыслить самостоятельно, посредством «естественного света»[458].
Следует заметить, что, выводя Идиота в виде концептуального персонажа, Делёз и Гваттари нигде не упоминают напрямую князя Мышкина как персонажа романа Достоевского. Поскольку концептуальный персонаж — это философский концепт, абстракция, выведенная из образа романного персонажа, он не включает в себя эстетическое измерение героя. Идиот Делёза не имеет собственной идентичности, являясь структурой мысли. Философ и психоаналитик скорее соотносят его, с одной стороны, с опытом Декарта, выстраивавшего свою философию в пику схоластике, а с другой стороны, с опытом подпольного парадоксалиста, подпольного мыслителя, каковым для них явился новый идиот, которому «совершенно не нужны очевидности, он никогда не „смирится“, с тем, что 3 + 2 = 5, он желает абсурда — это уже другой образ мысли»[459]. Этот новый идиот, славянин, возникший в ином контексте, также христианском, но русском, противопоставлен прежнему идиоту — простецу Николая Кузанского, предшественнику cogito, в том смысле, что именно он говорит «Я», именно он провозглашает cogito.
Прежний идиот хотел самостоятельно разобраться, что поддается пониманию, а что нет, что погибло, а что спасено, новый же идиот хочет, чтобы ему вернули погибшее, не поддающееся пониманию, абсурдное[460].
Оппозицию между двумя типами мысли — публичным профессором и частным мыслителем — Делёз находит у Шестова, о чем он сам свидетельствует в одной из лекций (31 мая 1983), прочитанных в Университете Венсенн — Сен-Дени[461]. Эту оппозицию Шестов намечает в книге «Киркегард и экзистенциальная философия. Глас вопиющего в пустыне» (1936), где философ проводит ту мысль, что
Достоевский, и Киргегард, первый не давая себе в том отчета, второй совершенно сознательно, видели свою жизненную задачу в борьбе и преодолении того строя идей, который гегелевская философия как итог развития европейской мысли воплотила в себе[462].
Для Кьеркегора частный мыслитель — это библейский Иов, у которого можно найти такое, что и не снилось прославленному философу и знаменитому профессору, каковым для Кьеркегора был Гегель.
От всеми прославляемого, знаменитого мыслителя, от великого ученого он пошел, и не пошел, а бросился, как к своему единственному спасителю, к «частному мыслителю», к библейскому Иову[463].
То же сделал и Достоевский, считает Шестов, утверждая, что у него и у Кьеркегора
не только идеи, но и метод разыскания истины совершенно одинаковы и в равной мере не похожи на то, что составляет содержание умозрительной философии[464].
Интерес к философии Шестова был связан у Делёза с работой над книгой «Ницше и философия» (1962), где впервые упоминается имя Достоевского в контексте подлинной «Критики чистого разума», которую «Шестову нравилось видеть в „Записках из подполья“ Достоевского»[465]. Проблему образа мысли, как начала философии, требующего устранения всех пресуппозиций, Делёз развивает в своем главном оригинальном труде «Различие и повторение», где вновь возникает оппозиция между «идиотом» Декарта и русским идиотом с отсылкой к Шестову и подпольному человеку, который
больше не узнает себя ни в субъективных допущениях естественного мышления, ни в объективных допущениях культуры своего времени и не располагает компасом, чтобы совершить круг. Он — несвоевременен, ни временной, ни вечный[466].
Далее тема Идиота Достоевского возникает в одной из лекций курса о Спинозе (2 декабря 1980), где Делёз поднимает тему идиота как человека имплицитных пресуппозиций, который ведет свою традицию из Возрождения, от Николая Кузанского, этот образ перескакивает через декартово cogito и, эмигрировав в Россию, принимает новый вид, «меняет аллюр» под воздействием православия. Делёз замечает, что, помимо Достоевского, идиот, сливаясь с образом дурака, является фундаментальной фигурой русской литературы.
Здесь также, некоторым образом, является персонаж Достоевского, которого он назвал Идиотом, он безусловно гораздо драматичнее идиота Декарта, его болезнь и так далее… Но он что-то от этого сохранил. Силу естественного разума, сведенного к себе самому. Настолько сведенного к себе самому, что этот разум болен. Но при этом он сохраняет проблески. Князь, идиот, ничего не знает. Но это человек имплицитных пресуппозиций. Он все понимает