У Аркадия в пиджаке зашит некий компрометирующий одну из героинь романа документ. Вокруг него и разворачиваются все события. Персонажи, изображенные в романе, относятся к нетрудовым людям. Так, например, отец «подростка», с которым он только-только знакомится, промотал три имения. Вот среди таких людей и ситуаций и происходит психологическое становление главного персонажа. Более того, есть нить, связывающая книги «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток» – это безотцовщина. У Раскольникова, у Мышкина, у Ставрогина нет отцов. Достоевский хотел сказать этим, что растущее поколение нуждается в опоре, в жизненных принципах, но не находит их у своих родных отцов. В «Подростке» эта тема встает во всей своей проблематике: Аркадий находится между двумя отцами, физическим, родным, законно от него отказавшимся, Андреем Петровичем Версиловым, и духовным, который, наоборот, законно его признает и становится фактическим, Макаром Ивановичем Долгоруким.
В романе много символических образов, демонстрирующих те или иные мысли, которые писатель хотел донести до читателя. Главный герой еще незрел, он только формируется и видит мир сквозь призму своего становления, Аркадий только пытается нащупать свою личность, свой путь, оттого произведение и называется «Подросток», и возраст персонажа еще более усиливает смысл, заложенный Достоевским. Аркадий переходит от влияния родного отца и «ротшильдской» идеи через странника и праведника Макара Долгорукого к новым жизненным целям. К концу романа мятущийся подросток обретает нравственную устойчивость.
Действующие лица книги, несмотря на все то, что они делают и как себя ведут, все равно ощущают внутреннюю потребность в развитии и единении с Богом, хотя и чаще всего не следуют своему сердцу в этом направлении. И опять излюбленный способ Федора Михайловича показать разные стороны каждого человека: двойственность. «Знаете, мне кажется, что я весь точно раздваиваюсь, – признается Версилов (отец Аркадия. – Прим. авт.). – Право, мысленно раздваиваюсь и ужасно этого боюсь. Точно подле вас стоит ваш двойник; вы сами умны и разумны, а тот непременно хочет сделать подле вас какую-нибудь бессмыслицу, и иногда превеселую вещь, и вдруг вы замечаете, что это вы сами хотите сделать эту веселую вещь, и Бог знает зачем, то есть как-то нехотя хотите, сопротивляясь из всех сил хотите». Здесь тоже явно прослеживается одержимость бесами, как и в предыдущем произведении. Чрезвычайная способность Достоевского проникать в самые темные глубины человеческой души очень ярко проявляется в каждом тексте. Б.П. Вышеславцев[129] заметил: «Достоевский обладал… редкой зоркостью ко злу; чувство первородного греха… живет повсюду в его произведениях…» Понимание сего не снимает ответственность с человека, но дает возможность понять, что зло действует извне, поселившись в глубины души, а никак не изначально находится в личности. Естество же души совершенно, и только когда она уклоняется с пути своего, тогда одолевают ее бесы.
Конечно, не обошлось без смертей. Это один из наиболее часто употребляемых художественных приемов автора, желающего наиболее ярко выделить какие-либо смыслы. «Маменька, милая, простите меня, за то, что я прекратила мой жизненный дебют. Огорчавшая вас Оля». Или: «Мальчик, как вспомнил про все, вскрикнул, бросился к воде, прижал к себе к обоим грудкам по кулачку, посмотрел в небеса (видели, видели!) – да бух в воду! Ну, закричали, бросились с парома, стали ловить, да водой отнесло, река быстрая, а как вытащили, уж и захлебнулся, – мертвенькой…» И опять речь о детях, о не убереженных чистых душах. Потому что для Достоевского ребенок – это воплощение лучших человеческих качеств, невинность и чистота. По словам Федора Михайловича, дети есть «капитальнейшие идеи: нравственное совершенство, высший суд, движение к гармонии, чистота душевная».
Достоевский давно планировал написать роман об отцах и детях, но все не приходилось. «Подросток» – как раз попытка пробы пера в этом направлении. Сам Федор Михайлович так озвучивал главную мысль своего произведения: «…Но тут дитя уже вышло из детства и появилось лишь неготовым человеком, робко и дерзко желающим поскорее ступить свой первый шаг в жизни. Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, раннею ненавистью за ничтожность и “случайность” свою и тою широкостью, с которою еще целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем, любуется им еще в стыдливых, но уже дерзких и бурных мечтах своих…» Он хотел показать, что «подросток хотя и приезжает с готовой идеей, но вся мысль романа та, что он ищет руководящую нить поведения добра и зла, чего нет в нашем обществе, этого жаждет он, ищет чутьем, и в этом цель романа». И сам Аркадий в заключение говорит: «Может быть, иному читателю захотелось бы узнать: куда ж это девалась моя “идея” и что такое та новая, начинающаяся для меня теперь жизнь, о которой я так загадочно возвещаю? Но эта новая жизнь, этот новый открывшийся передо мною путь и есть моя же “идея”, та самая, что и прежде, но уже в совершенно ином виде, так что ее уже и узнать нельзя».
Как же восприняли критики это произведение? Я в самом начале уже упомянула, что роман недооцененный. Его не поняли, и о нем мало писали. Но отдельные литераторы таки позлословили насчет автора и книги. Так, например, В.Г. Авсеенко[130] писал: «Автор снова вводит читателя в душное и мрачное подполье, где копошатся недоучившиеся маньяки, жалкие выскребки интеллигенции, безвольная и бездельная желчь, люди, “съеденные идеей”, спившиеся фразеры и тому подобная тля, возможная только при условиях подпольного, трущобного существования». И он же: «Действуют не люди, а какие-то выродки человеческой расы, какие-то подпольные тени; часто одной чертой, очень простой по-видимому, и – целая бездна, отделяющая этот мир от действительности, в которой мы живем». А.М. Скабичевский[131] обвинял Достоевского в том, что тот преступает допустимые границы: «В искусстве должен быть предел, за который оно не должно переходить в своем действии на сердце читателя, иначе оно перестает быть искусством, а делается уже самой жизнью… Представьте себе, что на сцене герои драмы убивали бы друг друга в самом деле, а в представлении сражения над вашими головами свистели бы пули… Мне казалось всегда, что г. Достоевский переступает этот предел искусства и не ограничивается только тем, что представляет вам ряд своих поэтических образов, но самих вас заставляет участвовать в нравственных страданиях его героев». Но, несмотря на критику и несогласие с Достоевским в определенных моментах, тот же Скабичевский именно в связи с «Подростком» сказал, что «это гениальный писатель, которого следует поставить не только в одном ряду с первостепенными русскими художниками, но и в числе самых первейших гениев Европы нынешнего столетия». П.Н. Ткачев, критик и публицист, в своем отзыве делает вывод, что «роман “Подросток” г. Достоевского имеет почти такое же значение для оценки идейных забитых людей, какой имел его первый роман (“Бедные люди”) для оценки людей типа Девушкиных, Голядкиных и им подобных». И считает, что «критика, не вполне еще забывшая свое прошлое, критика, оставшаяся верной своим принципам и не утратившая сознания своих обязанностей и своих задач… должна отнестись к этому роману с особенным вниманием». Однако об этом романе писали сравнительно мало.
Ну а мы подходим к завершению повествования об этом произведении и подводим итог. Роман «Подросток» – это книга о взрослении, самовоспитании, взаимоотношении отцов и детей, о нравственном разложении и вере, и о развитии общества в целом. «Из подростков созидаются поколения…»
И как всегда, шедевр от Достоевского. Один крохотный диалог, в котором можно утонуть. Его хочется перечитывать и перечитывать. Возможно, в этом и смысл романа. «А что же такое эта жизнь, по-вашему?.. Тоже не знаю, князь; знаю только, что это должно быть нечто ужасно простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того простое, что мы никак не можем поверить, чтоб оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет, не замечая и не узнавая».
«Братья Карамазовы»
Роман «Братья Карамазовы» Федор Михайлович Достоевский начал писать в июле 1878 года, хотя идея о нем родилась значительно раньше. Первые публикации романа состоялись в начале февраля 1879 года в журнале «Русский вестник». Так как это завершающий пятикнижие и последний роман Ф.М. Достоевского, то я постараюсь привести побольше мнений современников о нем. Ведь им мы как бы подводим черту под творчеством гениального писателя.
Изначально Достоевский задумывал создать два романа – «Атеизм» и «Житие великого грешника», но, увы, претворить этот замысел в жизнь он не успел. Работал над книгой он в течение трех лет, проживая на тот момент в Старой Руссе с семьей. Этот город и стал прототипом населенного пункта в романе. Достоевский дал ему название Скотопригоньевск. В период работы над романом у Достоевских от эпилептического припадка умер сын Алексей, и писатель, находясь в крайнем отчаянии, посетил Оптину пустынь, где беседовал со старцем Амвросием. Сие событие, пусть и переработанное, приведено в романе. Также в «Братьях Карамазовых» в главе «Верующие бабы» Федор Михайлович отразил мысли и слова Анны Григорьевны, а в стенаниях женщины из народа, потерявшей ребенка и искавшей утешения у старца Зосимы, слышны и ее, и его собственные эмоции и чувства. «Сыночка жаль, батюшка, трех леточек был, без трех только месяцев и три бы годика ему. По сыночку мучусь, отец, по сыночку… И хотя бы я только взглянула на него лишь разочек, только один разочек на него мне бы опять поглядеть, и не подошла бы к нему, не промолвила, в углу бы притаилась, только бы минуточку едину повидать, послыхать его, как он играет на дворе, придет, бывало, крикнет своим голосочком: “Мамка, где ты?” Только б услыхать-то мне, как он по комнате своими ножками пройдет разик, всего бы только разик, ножками-то своими тук-тук, да так часто, часто, помню, как бывало, бежит ко мне, кричит, да смеется, только б я его ножки-то услышала, услышала бы, признала!» В описании смерти Илюшечки и скорби его отца, отставного штабс-капитана Снегирева, также передана та боль, те страдания, что испытали сам Федор Михайлович и Анна Григорьевна.