[180] писал: «…Так что более четверти фигур – душевнобольных; такого отношения нельзя найти ни у кого, кроме Достоевского». Он и другие известные психиатры, такие как Н.Н. Баженов, В.М. Бехтерев, К. Леонгард, патографы[181] Д.А. Аменицкий, И.Б. Галант, Д. Ранкур-Лаферрьер, И.П. Смирнов и другие, на основе книг Ф.М. Достоевского писали статьи и читали лекции на тему психиатрического исследования его героев. Были опубликованы патографии Родиона Раскольникова, князя Мышкина, братьев Карамазовых и т. д. Но и в настоящее время интерес со стороны специалистов к текстам Достоевского не ослаб. Профессионалы считают, что, изучая их, можно глубже понять то, что происходит во внутреннем мире пациента. Это тот случай, когда творчество привнесло знание в медицину.
В детстве квартиру Достоевских часто посещали врачи, коллеги отца Ф.М. Достоевского, и кроме того, маленький Федор неоднократно тайком общался с больными. И в том, и в другом случае невольно озвучивались истории из жизни подкинутых младенцев из приюта и пациентов из дома для умалишенных. Так что знаком с этой изнанкой жизни Достоевский был с юных лет. Возможно, здесь и кроются истоки его интереса к психическому здоровью. Кроме того, не забываем, что в дальнейшем он встретился с сумасшествием во время пребывания в Петропавловской крепости, когда сошел с ума В.П. Катенев[182], а затем то же случилось после инсценировки казни с Н.П. Григорьевым[183]. А потом были годы на каторге, где он видел и реально сумасшедших, и близких к помешательству и просто непредсказуемых, странных людей. Из-за подлинных и четко сформулированных характеристик и поведения героев книги Достоевского изучаются специалистами медицины как учебники, в которых можно почерпнуть необходимые сведения и знания. «Клиническая правда в большинстве случаев совпадает с данными художественного творчества Достоевского»[184]. Достоевский великолепен в своих описаниях. Например, о Родионе Раскольникове он писал: «Он решительно ушел от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки… возбуждало в нем желчь и конвульсии. Так бывает у иных мономанов, слишком на чем-нибудь сосредоточившихся». Термин «мономан» употреблялся известным итальянским психиатром Чезаре Ломброзо в смысле человека, страдающего от какой-то одной мании. Раскольников, как мы помним, был одержим одной-единственной идеей, захватившей весь его разум. Таких примеров и фигур в творчестве Достоевского предостаточно. Ф.М. Достоевский видел в человеке с нарушенной психикой прежде всего человека, точно такого же, как и все, только существенно более обездоленного и соответственно требующего большего сострадания.
Не менее любопытен тот факт, что, находясь в отроческом возрасте, Федор Достоевский под влиянием книг Эрнста Гофмана делился со старшим братом, что хочет стать сумасшедшим: «У меня есть прожект: сделаться сумасшедшим. Пусть люди бесятся, пусть лечат, пусть делают умным…» Складывается такое ощущение, что будущий писатель всерьез задавался вопросом: «Что было бы, если бы я был сумасшедшим?» – и сам себе отвечал на него, представляя различные варианты эмоций и поведения героев с отклонениями в психике. Д.С. Лихачев[185] писал: «Подобно тому как актер “перевоплощается” в создаваемых им героев, так и Достоевский сам “верил” в действительность им описываемого и перевоплощался в верящего в него». Или же В.Я. Кирпотин: Достоевский «как бы вселялся в кожу другого человека, сливался со всем строем его психической организации и его душевного опыта и с художественным ясновидением устанавливал, что он будет чувствовать и как он будет поступать, и тогда, когда метался в самые неожиданные стороны и углы вопреки всякой логике». Тому есть подтверждение и в реальной жизни, когда Ф.М. Достоевский вживался в образ своего персонажа и мог подолгу говорить и думать, как тот. А.Г. Достоевская вспоминала: «Он мог целыми часами говорить словами своего героя, старого князя из “Дядюшкина сна”…» Достоевский наделял действующих лиц в книгах настоящими психическими заболеваниями, в которые вплетаются отзвуки боли его души. У него имелись опасения по поводу собственного психического здоровья: нервные припадки с достаточно молодого возраста, затем эпилепсия, все те потрясения, через которые он прошел, могли оказать на него свое воздействие. Но, оценивая жизненный путь писателя, мы видим его целеустремленность, работоспособность, отношение к семье и детям, плоды литературного творчества, и это с уверенностью показывает на немалые резервы его ментального состояния, давшие ему возможность преодолеть все тяготы и беды. Существует отличное от общепринятой точки зрения мнение. Современные врачи считают, что «люди с эпилепсией могут концентрировать энергию и себя реализовать – совершаются великие события, социально-биологические и психологические открытия»[186]. А.Б. Гехт[187] сказала: «Если бы Достоевского прооперировали и избавили от приступов, то навряд ли мы почитали “Братьев Карамазовых”». И думаю, что лучше поверить специалистам. Сам же Ф.М. Достоевский оправдывал свою болезнь такими словами: «Человек должен быть глубоко несчастен, ибо тогда он будет счастлив…» Он сам – живое доказательство этих слов.
Рядом со смертью
Узнал я, что не только жить подлецом невозможно, но и умирать подлецом невозможно… Нет, господа, умирать надо честно!
Федор Михайлович Достоевский. 1879
Эмиль Бондоно. Достоевский. 1862
Станислав Косенков. Портрет Достоевского. 1969
Эта глава такая же короткая, как и глава о казни, такая же короткая, как смерть. Федор Михайлович Достоевский всю свою жизнь находился рядом со смертью. Смерть проскальзывает буквально в каждой главе этой книги. Давайте соберем это все в одном месте, чтобы понимать концентрацию боли, которую испытывал писатель. Он рано потерял мать и отца. Прошел через эшафот. Видел гибель людей на каторге. Похоронил первую жену, а через три месяца – брата, с которым был близок. Затем потеря крохотной дочери и трехлетнего сына. Даже представить страшно, через что прошел этот человек. Он прочувствовал и понял то, что дано немногим, и отразил это в своих произведениях.
На страницах романа «Идиот» князь Мышкин, рассказывая о смертной казни во Франции, очевидцем которой он стал, делает акцент на том, что гильотина далеко не инструмент милосердия, потому что она лишает человека абсолютно любой надежды. «Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу, или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения. Примеры бывали, что уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит». Приговор забирает «последнюю надежду, с которой умирать в десять раз легче». А другой герой «Идиота» Лебедев повествует о графине Дюбарри, которая во время казни молила палача повременить. «Еще минуточку, господин палач, еще минуточку!» Зная, что стоит эта минуточка, Достоевский в «Дневнике писателя» писал: «В двадцать раз она бы выстрадала больше в эту даровую минуту, если б ей ее подарили».
Детские смерти тоже встречаются в книгах писателя. Как тонко и пронзительно Достоевский об этом рассказывал: «Папа, не плачь… а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из всех хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня»[188]. Дети у Достоевского – символ религиозного смирения, они уходят без надрыва, с пониманием того, что с ними происходит. Пройдя через гибель своих детей, он чувствовал муку, видел страдания жены и впоследствии описал ее горе в «Братьях Карамазовых». Достоевский использовал реальные слова супруги для того, чтобы выразить в книге горе бабы, потерявшей сына. «Вот точно он тут передо мной стоит, не отходит. Душу мне иссушил. Посмотрю на его бельишко, на рубашоночку аль на сапожки и взвою. Разложу, что после него осталось, всякую вещь его, смотрю и вою». Нельзя остаться равнодушным к таким сценам. Автор таким образом проводит читателя и самого себя по дороге боли, сомнений, веры.
Ни у кого из писателей нет такого количества смертей в рукописях, как у Ф.М. Достоевского. В «Преступлении и наказании» – 21 смерть, в «Идиоте» – 31 смерть, в «Бесах» – 15 смертей, в «Подростке» – 34 смерти, и 43 смерти в «Братьях Карамазовых».
Но что показательно – Достоевский мог использовать сцену смерти в начале произведения, в середине, но он никогда не заканчивал свои книги гибелью героев.
Федор Михайлович боялся не успеть – не успеть дописать, не успеть договорить, не успеть дожить. Пережитое тогда на эшафоте навсегда осталось внутри него. «Сколько образов, выжитых, созданных мною вновь, погибнет, угаснет в моей голове» – вот о чем он сокрушался.
Достоевский не любил вспоминать, считая, что «воспоминание равносильно страданию, и даже чем счастливее воспоминаемое мгновение, тем более от него и мучения». Он не оглядывался назад, несмотря ни на что, он всматривался в будущее свое и своих героев.
Смерть
Он видел приближение смерти, не боясь ее.
В. Порфирьев. Похороны Достоевского. 1881
И.Н. Крамской. Посмертный портрет Достоевского. 1881
Семья на могиле Федора Михайловича. 1880-е
Документ-коллаж, посвященный похоронам Достоевского. 1880-е
8 ноября (по старому стилю. – Прим. авт.) 1880 года Федор Михайлович Достоевский закончил роман «Братья Карамазовы», был полон радости от этого события и энергии для воплощения будущих замыслов. «Ну вот и кончен роман! Работал я его три года, печатал два – знаменательная для меня минута… Мне с Вами позвольте не прощаться. Ведь я намерен еще 20 лет жить и писать». Через несколько дней ему исполнялось 59 лет.