4. Характеристика под номером 3 открывает путь к объяснению тезиса о важности принадлежности к группе для самоидентификации ее членов. Принадлежность к группе включения всегда идет рука об руку с идентификацией принадлежащих к ней людей в качестве ее членов. Следовательно, она также является принятым способом самопрезентации членов группы перед другими. Присутствие группы включения всегда различимо в жизни более крупного социума. Принадлежность к группе важна для самосознания ее членов, однако ничуть не менее значима для них и возможность обсудить ее с теми, кто в их группу не входит, чтобы добиться понимания и симпатии со стороны последних.
5. Членство в группе вытекает скорее не из конкретных достижений, а из простого факта принадлежности к ней. Для того чтобы стать полноправным и признанным членом группы включения, не нужно ничего добиваться или доказывать. Хотя принадлежность к группе, как правило, подразумевает признание другими ее членами в качестве «своего», в ее основе не лежат никакие достижения. Конечно, для того чтобы занять в группе выдающееся положение, достижения могут и потребоваться, но для того, чтобы просто быть ее частью, – нет. Как уже говорилось выше, чтобы стать хорошим ирландцем, нужно чего-то в жизни добиться, тогда как просто быть ирландцем – это всего лишь вопрос принадлежности.
Принадлежность к группе по большей части определяется в соответствии с критериями, которые не подлежат выбору. Люди не решают самостоятельно, в какие группы включения им вступить. Они являются их членами просто в силу того, какие они есть. Тот факт, что членство в группах включения зависит скорее от самой к ним принадлежности, а не от индивидуальных достижений, делает его ядром человеческой идентичности, поскольку таковое не находится под постоянной угрозой аннулирования, чего нельзя сказать о членстве в группах, ориентированных на достижения.
6. Группы включения не принадлежат к числу маленьких групп, члены которых знают друг друга лично. Группы включения анонимны. В силу этого им требуется всякого рода символика – церемонии, ритуалы и прочие праздники и торжества вкупе с привязанной к ним атрибутикой, – по которой их члены могли бы распознавать «своих» и «чужих».
Шесть вышеприведенных характеристик не вытекают непосредственно одна из другой, однако представляют собой единый блок. Наш мир так устроен, что каждый человек входит в ту или иную группу включения, причем, как правило, не в одну (скажем, национальность – нигериец; племя – ибо; религиозная конфессия – англиканство).
Допускаемые в рамках конкретного общества насмешки, ненависть, угнетение или дискриминация по отношению к группам включения нередко служат источником страданий, унижения, морального разложения и деградации для людей, которые ассоциируют с ними свою идентичность и принадлежность. Оскорбление группы включения приводит к снижению самооценки ее членов. Это происходит даже в тех случаях, когда принадлежность к группе не связана с индивидуальными достижениями. Члены группы лишаются чувства сопричастности к отраженной славе достижений наиболее успешных ее представителей, и это является одной из важнейших причин снижения их собственной самооценки. Однако нас в большей степени интересует не ущерб, наносимый самооценке, а удар по самоуважению.
Унижение есть отвержение группы включения или же отказ в причастности к ней людям, обладающим законным правом принадлежать к ней. Религиозные группы, этнические меньшинства, социальные классы и т. п. нередко отвергаются обществом в целом, причем отвержение это может варьироваться по степени и способам от простых насмешек до полного отказа в праве на существование с сопутствующими суровыми наказаниями за принадлежность к преследуемым группам. В то же время достойному обществу чуждо неприятие групп включения, существование которых морально обосновано. В данном случае причина необходимости ограничения по моральной обоснованности групп включения очевидна. Например, «преступный мир» как среда в целом вполне соответствует определению группы включения. Нетрудно представить себе обстоятельства, при которых принадлежность к преступному миру может стать ядром идентичности и самоидентификации для его представителей, в том числе и для тех из них, за кем не числится никаких соответствующих «достижений» и кто просто тесно общается с преступниками. Достойное общество не просто имеет право исключить преступный мир из числа допустимых групп включения – оно просто обязано так поступить.
Но как быть в случае с гомосексуальными группами, которые служат группами включения для принадлежащих к ним людей? Может ли общество, принуждающее представителей сексуальных меньшинств «сидеть и помалкивать», считаться достойным? И вопрос здесь вовсе не в том, разрешается ли геям быть геями вне публичных пространств, как членам своего рода тайного общества (или «Гоминтерна», по остроумному замечанию Мориса Боура), а в том, что можно сказать об обществе, в котором людям запрещено относить себя к гомосексуальным группам как к своим группам включения, несмотря на наличие у них явных признаков принадлежности к таковым.
Достойное общество далеко не всегда строится на приличиях. В нем не должно запрещаться создание групп включения на основе сексуальности. В рамках достойного общества считается допустимым запрещать аморальные стороны сексуального поведения, например совращение несовершеннолетних. Общество вполне может налагать ограничения на участие несовершеннолетних в жизни гомосексуальных групп включения, не теряя при этом права называться достойным. Однако препятствование формированию групп включения, строящегося на особенностях сексуального поведения и взаимном согласии взрослых участников, суть не что иное, как унижение.
Функцию групп включения можно также представить иначе – с помощью наречий. Другими словами, при помощи некоторых наречий можно описать как саму принадлежность к группе включения, так и способ и манеру жизни и деятельности ее участников. Например, принадлежность человека к ирландцам как к группе включения подразумевает, что он что-то делает по-ирландски. Точно так же быть католиком – значит делать что-то по-католически, быть пролетарием – значит жить по-пролетарски и т. д. Один и тот же человек может совмещать сразу несколько таких способов жизни, например жить одновременно по-ирландски, по-католически и по-пролетарски.
Можно ли оставаться человеком, не неся на себе печати ни единой группы включения? В данном случае напрашивается интересная аналогия со стилями живописи. Можно быть просто художником вне конкретных живописных направлений. К примеру, так можно охарактеризовать творческую манеру художника-эклектика, однако о художнике, как правило, говорят с привязкой к конкретным периодам его творчества. Кого-то относят к абстракционистам, кого-то – к фигуративистам. Творчество одних лирично, а других – брутально. Среди художников могут встречаться как лирические абстракционисты, так и лирические фигуративисты, а также приверженцы множества других комбинированных творческих методов. И у каждого из них свой способ творческого самовыражения. Точно так же существует и множество стилей и способов выражения человеческой сущности. В этом и заключается глубинный смысл выражения Le style c’est l’ homme même («Стиль – это сам человек»). Аналогично художникам-эклектикам встречаются и космополиты, не принадлежащие ни к одной конкретной группе включения.
Различные группы включения отражают различные способы проявления человеческой индивидуальности. Выражать неприятие человека посредством его унижения – значит не принимать его способ проявлять свою человеческую суть. Именно это и облекает абстрактное представление об унижении как неприятии человечности других в формы конкретики.
На уровне групп включения можно столкнуться не только с унижением в виде неприятия целых групп, но и с унижением в виде намеренного их игнорирования, пусть даже и проявляющегося в демонстративном к ним безразличии. А значит, вдобавок к вышеизложенному игнорирование также является частью неприятия человека человеком. Конкретные формы и техники неприятия людей, выражающиеся в неприятии тех групп включения, к которым они себя причисляют, как раз и являются главным предметом части III данной книги.
В главах 3 и 4 мною рассматривались три типа обоснования уважения к людям как к представителям человеческого рода: (1) позитивное обоснование, опирающееся на способность человека к раскаянию; (2) скептическое обоснование, в соответствии с которым людям не присущи качества, за которые их стоило бы уважать, но тем не менее уважение к ним оправдывается их способностью уважать друг друга как представителей человеческого рода; и (3) обоснование от противного, в соответствии с которым уважение к людям ничем не оправдано – нужно лишь стараться не унижать их, потому что унижение – это особое проявление насилия, от которого могут страдать только люди, а любое насилие неприемлемо.
Параллельно в главе 6 рассматриваются три составляющих унижения или, если угодно, три различных понимания термина «унижение»: (1) отношение к людям, как если бы те не были людьми, то есть как к зверям, машинам или недочеловекам; (2) совершение действий, влекущих за собой или призванных продемонстрировать потерю жертвой контроля над собственной жизнью; и (3) отказ в принадлежности к «человеческому семейству».
Данный раздел посвящен соотношению обоснований уважения к людям и их неунижения, с одной стороны, и унижения в трех упомянутых его пониманиях, с другой. В нем также рассматривается взаимосвязь между различными подходами к пониманию феномена унижения.
Понятие человеческой свободы служит связующим звеном между обоснованием уважения к людям на основе их способности к раскаянию и понятием унижения как потери контроля. Способность к раскаянию зиждется на сартровском понимании свободы, в соответствии с которым человек может, если сам того захочет, начать действовать совершенно не так, как привык раньше. Безусловно, для того чтобы начать действовать иначе по собственной воле, человеку требуется наличие не только желания и способности, но также и соответствующей возможности. Находясь в тюрьме, преступник имеет крайне мало возможностей для того, чтобы вести жизнь порядочного гражданина. Уважительное отношение к заключенным далеко не всегда предполагает предоставление им таких возможностей путем освобождения их из тюрьмы. Уважение, которого они заслуживают, строится на признании за ними потенции к раскаянию – на том, что они могут на словах и на деле доказать осознанное стремление изменить свою жизнь. Стоит ли их при этом выпускать на свободу или нет – это уже вопрос из совсем другой области.