и так, что они сами будут подавлять и унижать его. Хотя я ограничил разговор о группах включения только легитимными группами, я не специфицировал ограничения, согласно которым можно судить о том, легитимна или нет конкретная группа включения. Например, осталось неясным, имеют ли конкретные групповые институты право унижать своих отбившихся от стада членов.
Можно возразить, что принадлежность к группе включения есть не более чем добровольное присоединение к одной из таких групп внутри общества. Всякий индивид имеет право на то, чтобы решать, хочет ли он принадлежать к той или иной группе включения, которая будет иметь право наказывать его в унизительной форме, скажем путем исключения из группы, если он нарушит внутригрупповые нормы. Следовательно, никакой необходимости в том, чтобы оговаривать какие бы то ни было ограничения на эти добровольные группы включения, не существует, если разговор у нас идет о критериях достойного общества, так же как нет необходимости запрещать поведение, унижающее другого человека, даже в самых крайних его проявлениях, если речь идет об отношениях между садистом и мазохистом, когда оба партнера взрослые и выражают согласие.
Было бы крайне наивным рассматривать принадлежность человека к жизненно значимой для него группе включения, скажем к религии или национальности, как свободную, на договорных началах связь с другими свободными и согласными индивидами. Причина, по которой группы включения обладают такой властью над жизнями людей, как раз и состоит в том, что они не представляют собой корпораций, действующих в рамках рыночной экономики, с которыми ты можешь выстраивать отношения по принципу «не хочешь – не надо». Именно по этой причине группа включения может вести себя по отношению к своим членам, в высшей степени от нее зависимым, на совершенно тиранический манер. И когда мы оцениваем поведение социальных институтов на предмет того, являются ли они унижающими, нам следует включать в перечень интересующих нас институтов и организаций и те, что являются подструктурами групп включения. Если мы видим, что добровольный характер принадлежности к данной группе вызывает сомнения и что индивиду будет нелегко найти место в какой-либо другой значимой для него группе включения, то вывод неизбежен: унижающее поведение со стороны институтов этой группы бросает тень на общество в целом. В подобных случаях достойное общество просто обязано предложить индивиду самое себя в качестве свободно избираемой альтернативы по отношению к любой группе включения, с тем чтобы он мог идентифицироваться с более широким социумом и выстраивать в его рамках удовлетворительные жизненные стратегии. Как бы то ни было, достойное общество следует оценивать не только исходя из того, унижают ли его собственные институты группы включения, но и исходя из того, как институты групп включения обращаются со своими членами. Практический смысл при обсуждении данной темы будет связан с определением легитимности тех или иных групп включения, которая отчасти будет зависеть и от того, существуют ли в этих группах практики унижения.
Следуя Альберту Хиршману, мы можем выделить два измерения оценки групп включения54. Первое касается «голоса» – той цены, которую индивид, принадлежащий к группе, платит за критику других ее членов и действующих внутри нее институтов. Второе касается «выхода» – той цены, которую индивид, принадлежащий к группе, платит за выход из нее. Группы включения являются деспотическими в том случае, если цену по обеим этим позициям можно оценить как высокую. В этом случае ценой «выхода» и «голоса» будет унижение. Но давайте вернемся к отношениям между достойным и справедливым обществом. Ролз различает два аспекта, значимых при разделе экономического пирога. Один – это структура справедливого распределения: к примеру, раздача равных порций всем, кто сидит за столом. Другой – процедура, согласно которой принято достигать справедливого распределения: к примеру, человек, который режет пирог, получает свою порцию последним. Таким образом мы можем получить уверенность в том, что резать пирог на равные части будет в интересах самого этого человека.
Ролз определяет идеал процедурной справедливости как случай, когда справедливая структура распределения опирается на критерий, внешний по отношению к процедуре распределения. Процедура отвечает идеалу справедливости, если ее результатом становится справедливое распределение в соответствии со справедливой структурой распределения. Ролз отличает этот случай от неидеальной процедурной справедливости, которую он определяет как ситуацию, при которой результатом распределительных процедур с высокой долей вероятности становится справедливое распределение, но полная уверенность в этом результате отсутствует. Ролз утверждает, что в реальном мире может существовать только неидеальная процедурная справедливость.
Однако следует принимать во внимание и то, каким образом действуют люди, которые осуществляет процедуру распределения. Люди, осуществляющие процедуру распределения, могут унижать других людей, даже если конечным результатом их деятельности будет максимально справедливое распределение благ. Так, например, несколько выше я уже говорил о том, что даже в том случае, если общество милосердия производит точно такое же распределение благ, как общество всеобщего благосостояния, между ними может сохраняться критическая разница: если в рамках первого блага распределялись исходя из чувства жалости по отношению к получателям этих благ, то в рамках последнего они же распределялись исходя из понимания того, что у получателей есть право на обретение этих благ. Мы можем, например, стать свидетелями того, как во время голода в Эфиопии люди, распределяющие гуманитарную помощь, выбрасывают еду из грузовика так, словно имеют дело с собаками, притом что эти же люди старательно и эффективно следят за тем, чтобы каждый из пострадавших получил справедливую порцию. Мы помним, что эффективность подразумевает только саму возможность добиться равноправного распределения, но не гуманный способ этого распределения. Распределение вполне может одновременно быть эффективным и унизительным.
Замечание, что даже в справедливом обществе могут жить люди с дурными манерами, может показаться мелочным, ибо смешивает широкий тематический горизонт этики с узким горизонтом этикета. Но это замечание – не мелочность. Оно отражает древний страх того, что справедливость может действовать без сострадания и даже быть орудием мести. Есть подозрение, что справедливое общество может погрязнуть в сугубо формальных подсчетах того, что справедливо, а что нет, которые в простых повседневных отношениях между людьми займут место доброты и человечности. Требование того, чтобы справедливое общество одновременно было обществом достойным, означает, что справедливого и эффективного распределения благ недостаточно – стиль их распределения тоже следует принимать в расчет.
Итак, я сделал ряд оговорок против того, что (ролзовское) справедливое общество с необходимостью должно быть обществом достойным. Мы увидели, что одна из этих оговорок связана с проблемой полноценного членства в справедливом обществе, другая касается диапазона институтов, подлежащих оценке на предмет справедливости или несправедливости, а третья связана с тем, что распределение может быть унизительным, оставаясь по существу справедливым. Ни единая из этих оговорок не ставит под сомнение тот факт, что справедливое общество в том виде, в котором представил его Ролз, по духу своему есть общество, вне всякого сомнения, достойное. Сомнение возникает только в том, является ли ролзовское справедливое общество с необходимостью достойным обществом еще и по букве, то есть в соответствии с теми конкретными положениями, которые сформулировал Ролз. Здесь ответ с учетом всех перечисленных оговорок состоит в том, что в лучшем случае этого нельзя сказать с уверенностью, тогда как в худшем случае вполне вероятно, что ролзовское общество достойным обществом не будет: вывод совершенно неприемлемый, если речь идет о справедливом обществе.
Можно ли говорить о достойном обществе как о необходимой стадии на пути к справедливому обществу? Не является ли оно временной идеальной конструкцией на пути к осуществлению высшего социального идеала, справедливого общества? Независимо от тех отношений, в которых состоят достойное общество и ролзовское справедливое общество, складывается ощущение, что «достойный» есть один из тех критериев, которому справедливое общество непременно должно соответствовать. Отдельный вопрос: должно ли достойное общество непременно быть установлено прежде, чем мы в сугубо политическом смысле слова учредим по-настоящему справедливое общество? Существует ли опасность, что достойное общество послужит всего лишь паллиативным эрзацем, который позволит избежать необходимости в справедливом обществе? Не заставит ли подмена менее амбициозной задачей, постройкой достойного общества, задачи более амбициозной, постройки справедливого общества, чаять меньшего и отказаться от по-настоящему высокой цели?
В этом разделе я намерен обсудить понятия достойного и справедливого общества как социальные идеалы. Другими словами, мне бы хотелось рассмотреть их как регулятивные идеи, а не как оценочные понятия и исследовать отношения между ними именно с этой точки зрения.
Доминирующая политическая и образовательная стратегия достижения социальных и личных идеалов есть стратегия идеалистическая. Она построена на представлении некоего идеала, будь то совершенное общество или совершенная личность, которому затем мы должны подражать и к которому должны по мере сил приближаться. Социальные и образовательные доктрины, которые с точки зрения отстаиваемых идеалов полярно противоположны, могут разделять одну и ту же идеалистическую стратегию. Понятие «идеалистическая стратегия» следует здесь обычному, повседневному значению слова «идеализм», который обозначает решительную ориентированность на достижение идеала в сочетании с отказом принимать во внимание встречающиеся на пути препятствия. Эта стратегия построена на «посылке приближения»: если вы стремитесь к идеалу и встречаете на пути препятствие и, игнорируя это препятствие, в итоге не сможете достичь идеала, вы тем не менее сможете утвердиться на максимально близком от идеала расстоянии. Эта посылка основана на представлении идеала в виде горной вершины. Если что-то мешает вам добраться до вершины, вам все равно следует забраться по склону горы как можно выше