— Иногда, — сказала она с сомнением в голосе. — А Т.Г. говорил плохие вещи в твоем присутствии?
Вильсон кивнул:
— Очень плохие, но он не знал, что я его слышу.
Мэгги нахмурилась:
— А где ты был?
— Я не прятался. Я просто сидел на карнизе и ел печенье, когда услышал его крик. Он махал лопатой и кричал неизвестно кому: «Убирайся отсюда, задница!»
Мэгги неодобрительно посмотрела на него.
— Я этого не говорил!
— Лучше и не пробуй.
— Вот что он сказал: «Убирайся, задница!»
Вильсон ковырял вилкой в тарелке.
— Он не мог обращаться ко мне, потому что меня не видел. К тому же он никогда не называл меня задницей, каким бы сумасшедшим он ни был.
— Сидя на карнизе? — спросила Мэгги. Смысл этих слов только что дошел до нее.
— Да. В шах…
Мэгги всплеснула руками:
— В шахте?
Вильсон быстро набивал рот едой, чтобы невозможно было отвечать.
— Вильсон, держись подальше от этой шахты!
Вильсон взглянул на нее. Его щеки стали круглыми, как у хомяка.
— Они сейчас там проводят взрывы, а это очень опасно! — предупредила Мэгги.
Кивая, Вильсон продолжал нарочито громко жевать.
Мэгги села, разворачивая салфетку.
— Что касается Горди, меня не волнует его необычное поведение. Ему приходится думать о многом. Твоя очередь произносить молитву.
Глотая, Вильсон склонил голову:
— Господи, пожалуйста, помоги нам, мы в беде.
Мэгги косо на него посмотрела.
— Спасибо тебе за эти вкусные пирожки. Даже, если у нас нет мяса для начинки, пирожки лучше, чем ежедневная фасоль. Аминь.
— Аминь, — повторила Мэгги.
— Мэгги, наши дела плохи?
Он видел, что они добывали очень мало золота и Мосес постоянно ругалась из-за происшествий в шахте.
— Боюсь, что так, Вильсон.
Он расстроился, поймав печальный взгляд Мэгги.
— Нам придется вернуться в Англию?
— Надеюсь, что нет, но возможно. У нас кончаются деньги, а зима уже не за горами.
— Я не хочу возвращаться назад. Тетя Фионнула очень зла на нас.
— Нет, что ты!
— Откуда ты знаешь? Она отвечала на твои письма?
— Нет, — призналась Мэгги. — Она не писала, но это не значит, что она зла на нас. Мы — одна семья. Если наступят худшие времена, я просто уверена, что она разрешит нам вернуться.
— О Боже!
У него было более подходящее словцо, но тогда бы его отправили снова мыть рот с мылом.
— А что же будет с Горди? Мы же не можем возвращаться в Англию без него?
Горди теперь стал как бы членом их семьи. Они любили его. У него никого не было, кроме них. Тетя Фионнула, возможно, разрешит Мэгги и Вильсону вернуться, но ни за что не позволит Горди пройти через парадную дверь. Его впустят только через черный ход, как и других, таких же, как он.
Вздыхая. Мэгги откусила пирожок.
— Не знаю, что и делать с Горди.
Ей бы хотелось что-нибудь сделать. Она вспомнила те сумасшедшие вещи, которые они вытворяли вместе. Наверное, она бесстыдница? Она улыбнулась.
— Почему он ведет себя как сумасшедший?
— Вильсон, можно с тобой поделиться?
Он сразу стал старше, значительно мудрее детей своего возраста, тем Вильсоном, с которым она всегда делилась своими проблемами. И сейчас ей нужен был старый друг.
— Конечно. Можно я съем еще один пирожок?
— Можно. Я горжусь тобой, твой язык значительно улучшился.
— Я работаю над своим английским и пытаюсь научить Батча правильно писать. Только сегодня, когда миссис Перкинс вышла из класса, он подошел к доске и написал: «Мир на Зимле». Я сказал ему, что нужно писать «на Земле», но он сказал, что написал верно. Я пытался убедить его, но он не слушал.
— Куда только смотрят его родители? — задала Мэгги риторический вопрос.
— Я слышал, как миссис Перкинс говорила, что ей кажется, будто его воспитывали волки. Это возможно?
— Нет. Миссис Перкинс пошутила.
— Что ты хотела мне сказать?
— Пообещай, что никому ничего не скажешь.
— Кому мне говорить?
В последнее время с ним почти никто не общался.
— Т.Г., например.
Вильсон быстро отхлебнул молока, вспоминая неприятности, которые последовали за его разговором с Горди о женитьбе.
— Горди утверждает, что видел Батте Феспермана.
Она положила ему в тарелку пирожки, следя за его реакцией.
Мальчик спокойно смотрел на нее, ожидая продолжения.
— Привидение! Т.Г. говорит, что видел привидение, — повторила Мэгги, надеясь, что Вильсон воспримет это так же, как и она.
— Он ему понравился?
— Вильсон! Это — ненормально. Привидений не существует!
— Кто сказал?
— Все говорят…
— Не все. Я слышал, как Мосес и другие женщины говорили о привидении. И они верят в его существование. Они говорили, что он подлый су… Говорили, что он подлый и они устали с ним бороться.
— Когда они об этом говорили?
— Сегодня, — сказав это, мальчик отвернулся, — когда меня не было в шахте.
Ее сердце екнуло. Если Мосес уйдет, они приговорены.
— Я в растерянности. Не знаю, чему и верить. Происшествий на шахте слишком много.
Сколько неприятностей может свалиться на голову одному человеку!
— Горди говорил, что видел его, да? — Вильсон говорил так, как будто это было очевидно.
— Да. Он говорит, что видел его несколько раз.
— А он больше не носит с собой фляжку?
— Нет. Я почти уверена, что он не пьет, Вильсон. Я думаю, что он просто был растерян и одинок, когда мы его встретили. Теперь у него появилась цель в жизни.
— Ему просто нужно, чтобы кто-то его любил, да, Мэгги?
Она заулыбалась:
— Думаю, что так. Сейчас это совсем другой человек, чем он был несколько недель назад.
— И мы его любим, не так ли?
На этот раз отвернулась она.
— Ешь, а то остынут.
— Но ведь мы действительно любим его, да? Я не скажу ему, если ты не захочешь.
— Да, мы любим его, — уступила она. — Сильно. Ужасно сильно.
— Вильсон думает, что ты сумасшедший.
Тем же вечером Мэгги разговаривала с Гордоном, стоя в дверном проеме. Убеждать ее в обратном было бесполезно, хотя он был уверен в своей нормальности, за исключением тех случаев, когда она была поблизости. Он знал, о каком инциденте говорит Мэгги. Сегодня днем Вильсон подслушал его разговор с Батте.
Пожимая плечами, он лег на кровать.
— Скажи Вильсону, чтобы он не переходил границ дозволенного.
Мэгги вошла в палатку и опустила за собой полог.
— Честно, Горди. Он подслушал тебя сегодня, тебе следует быть более осторожным. Все время от времени говорят сами с собой. Но когда ты начинаешь отвечать кому-то, в этом что-то не гак.
Она подошла к огню и стала греть руки.
Черт возьми! Она выглядела замечательно. Горди было очень тяжело все это время пытаться не думать о ней. Не то, как она была одета, делало ее привлекательной, на ней было то же самое платье в цветочек, которое она периодически чередовала с платьем в голубую полоску (эти платья, выцветшие и поношенные, изначально не были предназначены для того, чтобы приковывать взгляды мужчин), а то, как она носила одежду. Один ее вид заставлял волноваться мужчин.
Он хотел ее, не просто хотел, а нуждался в ней, черт возьми! Нуждался в ней. Он не хотел в этом признаться, но это было так. Ему не нужно было говорить, что она не была подобна девицам Нельсона. Он был достаточно умен, чтобы понять разницу.
Беда заключалась в том, что он знал разницу умом, но не телом.
Разум говорил ему, что нужно выждать момент. Благоразумие подсказывало ему, что это наваждение и все нужно немедленно прекратить, пока не поздно. Его взгляд вожделенно скользил по ее фигуре. Она не была плодом его воображения. Она была чертовски привлекательна сегодня. Ее щеки раскраснелись на холодном ветру, ее губы были мягки, нежны и, казалось, так и просили поцелуя. На него нахлынули прежние чувства. Занялся ли бы он с нею любовью, если бы не пришел Вильсон? Было ли в ее манящем взгляде приглашение заняться любовью, или ему это почудилось?
«Возьми себя в руки. Извинись за то, что ты так неосторожно разговаривал с Батте при Вильсоне, пообещай впредь быть более осторожным. Сделай это сейчас же, прежде, чем ты выставишь себя дураком.
Отправь ее обратно в землянку от греха подальше. Устраивайся еще на одну адскую ночь».
Поднявшись на ноги и посмотрев ей в лицо, он сказал:
— Извини, впредь я попытаюсь быть более осторожным.
Ее взгляд смягчился.
— Я не критикую тебя, но Вильсон любит тебя, и я не хочу, чтобы он считал, что ты свихнулся.
Ей было о чем беспокоиться. Вильсон был слишком впечатлительным, и, кроме того, Гордон не хотел, чтобы его считали сумасшедшим. Между ними повисло молчание.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
Только уходи, пока можешь.
— Нет, только это, — ответила Мэгги.
Минуту они просто болтали, не приближаясь друг к другу. А через минуту они неожиданно оказались друг у друга в объятиях и их губы слились в поцелуе.
— Это безумие…
— Я знаю, я не должна была сюда приходить… Я не могла ни о чем, кроме тебя, думать прошлой ночью…
— Я тоже… я тоже…
Их губы снова слились в поцелуе. Он крепко ее обнял, нежно целуя в шею. Они постепенно теряли контроль над собой.
Завтра они будут жалеть об этом. Она будет злиться на него и, конечно, обвинит его в том, что он воспользовался ее беззащитностью. Он будет клясться, что в этом есть и ее вина. И они оба будут правы.
Они оба придут к выводу, что это была ошибка. Они будут зарекаться, что это больше никогда не повторится. Но это произойдет снова и снова. Пока он находится от нее ближе чем в радиусе ста миль, они обречены на это. Он это прекрасно осознавал, но ничего не мог поделать.
Она начала раздеваться.
— Я не должна искушать тебя подобным образом, но ничего не могу с собой поделать. Извини меня, Горди.
— Не надо извиняться. Я влюбился в тебя с первого взгляда.